ПРОСТО ЛЮБОВЬ - Мэри Бэлоу

– У тебя хорошо получается? – спросила Энн.

– Пока еще нет, – признался он. – Но герцогиня сказала, что я подаю надежды, после того, как она отразила четыре моих броска. И я разрушил калитки, когда лорд Рэнналф стоял с битой, хотя думаю, что он мне поддался.

– Итак, – улыбаясь, сказала Энн сыну и наклонилась, чтобы поднять Жюля Эшфорда, маленького сына графа Росторна, который настойчиво тянул Дэвида за ногу, – теперь ты собираешься выяснить, как бросать мяч в сторону его калитки, даже, когда он не поддается тебе, не так ли?

Она подняла малыша над головой и удерживала его так некоторое время, пока он не захихикал, а затем опустила его вниз, чтобы они могли потереться носами.

– Мама, – сказал Дэвид, с особым пылом в голосе. – Леди Росторн собирается сегодня утром рисовать, и она сказала, что я могу пойти вместе с нею. У нее есть мольберт и краски, которыми я могу воспользоваться. Можно мне пойти? Пожалуйста? И не хочешь ли ты пойти посмотреть вместе с нами?

– Это чрезвычайно любезно с ее стороны, – сказала Энн, в то время как ребенок у нее на руках подпрыгивал и хихикал, всячески показывая, что он хочет, чтобы его снова подбросили вверх. Расхохотавшись, Энн так и сделала. Дэвид очень любил рисовать, и она всегда полагала, что у него есть способности к живописи. Мистер Аптон, учитель рисования в школе мисс Мартин, утверждал, что у Дэвида настоящий талант, который следует всячески развивать.

– Вы приобрели друга на всю жизнь, мисс Джуэлл, – произнес граф Росторн позади нее. – Но он доведет вас до изнеможения, если вы дадите ему хоть малейший шанс. Иди-ка сюда, сынок.

Жюль с готовностью перебрался на руки к отцу.

Вместе с мужем в детскую пришла графиня.

– Дэвид, твоя мама разрешила тебе пойти рисовать? – спросила она.

– Я надеюсь, – сказала Энн, – что это не доставит вам большого беспокойства.

– Вовсе нет, – уверила ее графиня, наклоняясь, чтобы поднять своего трехлетнего сынишку, который вприпрыжку промчался по детской, чтобы встретить ее. – Мне доставило большое удовольствие обнаружить заядлого художника в этом молодом человеке. И ты, мой дорогой Жак, должен пойти на улицу вместе с папой, Жюлем и Уильямом тети Джудит, чтобы посмотреть на овечек. Возможно, ты даже сможешь прокатиться на овечке, если папе удастся ее поймать. Это будет веселое зрелище.

– Наблюдать за мной, гоняющимся за овцами, несомненно, будет забавно, – уныло заметил граф.

– Вы пойдете со мной и Дэвидом, мисс Джуэлл? – спросила графиня. – Я собираюсь рисовать море. Я упорно верю, что однажды ухвачу самую его суть, хотя мне говорили, что это так же невозможно, как удержать воду в ладошках.

– Я не говорил тебе этого, дорогая, – сказал граф. – Я видел, как ты сделала это с рекой, то есть ухватила самую ее суть.

Это было прекрасное солнечное утро, и Энн наслаждалась им, хотя сама рисовать не любила. Графиня установила свой мольберт на том самом выступе, где три вечера назад стоял мистер Батлер. Энн это место казалось достаточно унылым, (сама бы она выбрала для рисования нечто более живописное), но графиня так объяснила свой выбор, прежде чем усесться на жесткую траву и, обхватив руками колени, погрузиться в свой собственный тихий мир:

– Моя бедная гувернантка приходила от меня в отчаяние. Она находила прелестнейшие участки парка в Линдсей-Холле и приказывала мне рисовать цветы, деревья и птиц. А затем слонялась возле меня, пока я рисовала, и не одобряла все, что я делала, одновременно указывая, как я должна была бы это делать. Но живопись не имеет ничего общего с красивостью, мисс Джуэлл, или со следованием правилам. По крайней мере, для меня. Она имеет отношение к проникновению внутрь, в подлинную сущность того, что я вижу.

– Видеть вещи такими, какими они сами себя видят, – внезапно вставил Дэвид.

– Ах, – рассмеялась графиня. – Ты действительно понимаешь, Дэвид. Не выбрала ли я место, которое выбрал бы для себя ты? Не была ли я слишком эгоистична?

– Нет, мадам, – заверил ее Дэвид. – Я могу рисовать где угодно.

Уже пару часов, по ее расчету, Энн сидела, греясь на солнышке, в то время как ее два компаньона работали в тишине.

Она подумала, что сегодня днем опять пойдет на прогулку с мистером Батлером. Но на сей раз, они условились о встрече. Он спросил ее, и она согласилась. Было удивительно, что все произошло именно так. У Энн создалось четкое впечатление, что всего два дня назад она ему совсем не нравилась, хотя, по правде говоря, это было до того как они посидели и поговорили друг с другом. И он был человеком, с которым Энн не чувствовала себя физически комфортно, несмотря на то, что они даже вместе прогуливались по пляжу. Смотреть на него было нелегко.

И, тем не менее, какая у них состоялась беседа! Она с трудом могла поверить, что так откровенно говорила ему о том, в чем обычно избегала признаваться даже самой себе.

Она редко думала о себе, как о страдающей от одиночества.

Ей было двадцать девять лет. Десять лет назад, на самом деле, немножко больше, чем десять, – она с нетерпением ждала от жизни обыкновенного счастья с мужчиной, которого сама себе выбрала. Она до сих пор все еще верила в счастье. Но потом появился Дэвид – и все, что предшествовало появлению Дэвида на свет, – все ее планы на будущее оказались разорванными в клочья.

В течение девяти лет – почти десяти – Дэвид был для нее всем. Он был ее настоящим. Но он не был ее будущим – она хорошо осознавала это. Но тогда действительно ли будущее было для нее настолько важно, при том, что на самом деле оно существовало только в ее воображении? Неужели настоящего было недостаточно?

Она вдруг осознала, что нуждается не столько в будущем, сколько в надежде. Именно отсутствие надежды сделало ее одинокой, а иногда приводило к тому, что она остро ощущала безысходность.

Может ли у нее сложиться жизнь вне школы Клодии Мартин? Ей нравилось там преподавать. Право же, нравилось. И она была очень привязана ко всем девочкам, особенно к тем, которые учились бесплатно благодаря благотворительности. Любила Клодию и Сюзанну, и других преподавателей тоже, хотя и в меньшей степени. Не было ничего страшного в перспективе провести там остаток своей жизни.

Если бы не то, что случилось.

А случилось то, что мистер Батлер пригласил ее прогуляться с ним. Казалось бы, как нелепо, что такое незначительное происшествие воспринимается как нечто очень важное. Он – джентльмен, сын графа, пригласил ее прогуляться просто потому, что хотел провести с нею больше времени. Не могло быть никакой другой причины. И она согласилась, потому что тоже желала провести с ним больше времени.

Это было так просто.