Я не боюсь - Амманити Никколо

– И что там случилось? – вырвалось у меня.

– По их словам, Франческо остановился у парапета полюбоваться панорамой, она оставалась в машине, он сфотографировал её, потом перешагнул через парапет и бросился вниз. Человек делает фотографию своей жены и потом прыгает с обрыва? Она сказала, что его нашли разбившимся, с членом, торчащим из ширинки, и фотоаппаратом на шее. По-твоему, тот, кто хочет покончить с собой, делает фото, вытаскивает член из штанов и прыгает вниз? Это кто ж такое придумал? Я знаю, как было на самом деле… Панорама панорамой. Но Франческо остановился ещё и потому, что хотел поссать. И не хотел делать это посреди дороги. Он был воспитанным парнем. Он перешагнул через парапет и стал отливать, а эта шлюха столкнула его. Мне никто не верит. Это она его столкнула. Убила.

– Зачем?

– Хороший вопрос. Зачем? Не знаю. У него не было ни лиры. Не знаю я почему. Я из-за этого по ночам не сплю. Но эта сука мне за все заплатила… Я её… Ладно, оставим тему, уже поздно. Давай спать.

Он выбросил в окно очередную сигарету, улёгся и через пару минут уснул, а через три – захрапел.

Когда я проснулся, старика уже не было. Остались неубранная постель, смятая пачка из-под сигарет «Данхилл» на подоконнике, трусы на полу и наполовину выпитая бутылка воды.

Было жарко. Трещали цикады.

Я поднялся и выглянул в кухню. Мама гладила, слушая радио. Моя сестра играла на полу. Я закрыл дверь.

Чемодан старика был под кроватью. Я открыл его и заглянул внутрь.

Одежда. Флакон с одеколоном. Бутылка виски. Папка со стопкой фотографий. На первой – парень, высокий и худой, одетый в голубой комбинезон, как у механика. Он смеётся. Похож на старика. Франческо, тот, что бросился с обрыва с расстёгнутой ширинкой.

В папке были также вырезки из газет. Рассказывали о смерти Франческо. Была фотография его жены. Она походила на танцовщицу из телевизора. Здесь же лежала ученическая тетрадка с обложкой из цветного пластика. Я открыл её. На первой странице было написано: эта тетрадь принадлежит Филиппо Кардуччи, 4-й Б.

Первые страницы вырваны. Я полистал тетрадь. В ней были диктанты и сочинение на тему:

Расскажи, как ты провёл воскресенье.

В воскресенье приехал мой папа. Мой папа живёт в Америке и иногда приезжает к нам. У него там вилла с бассейном и вышкой. Я должен буду туда поехать. В Америку он уехал работать и, когда возвращается, всегда привозит мне подарки. В этот раз он привёз мне ракетки, как у теннисистов, которые прикрепляют к ногам, и можно ходить по снегу не проваливаясь. Когда я поеду в горы, я буду надевать их, чтобы ходить по снегу. Папа сказал, что такими ракетками пользуются эскимосы. Эскимосы живут на льду Северного полюса и даже дома делают из льда. Внутри у них нет холодильников, потому что они им ни к чему. Они питаются тюленями, иногда пингвинами. Папа сказал, что однажды он меня туда свозит. Я спросил его, может ли с нами поехать Пеппино. Пеппино – это наш садовник. Пеппино подстригает все растения, а когда приходит зима, он должен собирать листья в парке. Пеппино уже лет сто, и как только он видит какое-нибудь растение, то подстригает его. Он очень устаёт и по вечерам должен ставить ноги в горячую воду. Если он поедет с нами на Северный полюс, ему ничего не надо будет делать, там нет растений, есть только снег, и он сможет отдохнуть. Папа сказал, что он должен подумать, может ли Пеппино поехать с нами. После того как мы приехали из аэропорта, мы пошли кушать в ресторан – я, моя мама и мой папа. Они обсуждали, в какой средней школе я должен буду учиться. Здесь, в Павии, или в Америке. Я ничего не говорил, но хотел бы в той, что в Павии, куда ходят все мои друзья. После обеда мы вернулись домой. Я ещё раз поел и пошёл спать. Так я провёл воскресенье. А домашние задания я успел сделать ещё в субботу.

Я закрыл тетрадь и сунул её в конверт.

На самом дне чемодана лежало свёрнутое полотенце. Я развернул – в нём был пистолет. Я долго разглядывал его. Он был большой, чёрный, с деревянной рукояткой. Я взвесил его на руке. Очень тяжёлый. Наверное, заряженный. Я вернул его на место.

«Следя за полётом стрекозы над лугом, я решила порвать с прошлым», – пело радио.

Мама танцевала и одновременно гладила и подпевала:

– «Когда ж мне показалось, что это удалось…»

У неё было хорошее настроение. Целую неделю она была злее цепного пса, а сейчас, довольная, пела своим низким глубоким голосом:

– «И фраза глупая с двойным и грубым смыслом встревожила меня…»

Я вышел из комнаты, застёгивая штаны. Она улыбнулась мне:

– А вот и он! Тот, кто не хочет ночевать с гостями… Доброе утро! Подойди, поцелуй меня. Сильно, как я люблю. Хочу посмотреть, как сильно ты можешь это сделать.

– Ты меня поймаешь?

– Конечно. Я тебя поймаю.

Я подбежал и подпрыгнул, а она поймала меня на лету и поцеловала в щеку. Потом прижала к себе и начала кружиться. А я целовал её без конца.

– Я тоже! Я тоже! – заверещала Мария. Она подбросила куклу в воздух и обхватила нас.

– Тебя это не касается. Это касается меня. Отпусти, – сказал я ей.

– Микеле, не говори так. – Мама подхватила и Марию. – Вы оба мои! – И начала кружиться по комнате, напевая во всё горло: – В нашей лавке очень много коробок, одни чёрные, другие жёлтые, а третьи красные…

От одной стены до другой, от одной стены до другой. Пока мы не рухнули на диван.

– Слышите… Сердце… Чувствуете сердце… вашей… мамы… Умираю. – Она глубоко вдохнула.

Мы положили руки ей на грудь и почувствовали толчки.

Так мы и сидели, прижавшись друг к другу. Затем мама поправила волосы и спросила меня:

– Значит, Серджо не стал есть тебя этой ночью?

– Нет.

– Он тебя усыпил?

– Да.

– Он храпел?

– Ещё как.

– Ну и как? Покажи нам.

Я попытался изобразить.

– Но это же свинья. Так делают свиньи. Мария, ну-ка, покажи, как храпит папа.

Мария изобразила папу.

– Э-эх! Не умеете. Сейчас я вам дам послушать папу.

У неё получилось похоже. С присвистом.

Мы долго смеялись.

Она поднялась и поправила платье.

– Разогрею тебе молоко.

– А папа где? – спросил я.

– Уехал с Серджо… Сказал, что на следующей неделе отвезёт нас к морю. И мы пойдём в ресторан есть мидии.

Мы с Марией принялись скакать на диване:

– К морю! К морю! Есть мидии!

Мама посмотрела в сторону полей и задёрнула занавески.

– Будем надеяться на лучшее.

Я позавтракал. Съел два куска кекса, обмакивая его в молоко. Так, чтобы никто не видел, отрезал ломоть, завернул в салфетку и сунул в карман.

Филиппо будет счастлив.

Мама убирала со стола.

– Как только закончишь, отнеси этот кекс в дом Сальваторе. Только чистую майку надень.

Мама была отличной кухаркой. И, когда готовила торт или макароны в духовке или пекла хлеб, делала всегда с запасом, а потом продавала стряпню матери Сальваторе.

Я почистил зубы, надел майку с олимпийскими кольцами и вышел с противнем в руках.

Ветра не было. Солнце, висевшее прямо над домами, палило нещадно.

Мария сидела на ступеньке со своими Барби.

– Ты умеешь строить дома для кукол?

– Конечно. – Я их, правда, никогда не делал, но, наверное, это нетрудно. – В кузове у папы лежит коробка. Мы сможем разрезать её и сделать им дом. А потом раскрасить его. Только сейчас мне некогда. Должен идти к Сальваторе. – И я спустился на дорогу.

Никого не было видно. Только куры копались в пыли да ласточки носились над самыми крышами.

Из сарая послышались звуки. Я заглянул в него: 127-й стоял с открытым капотом, накренившись на один бок. Из-под машины торчали ноги в чёрных башмаках-вездеходах.

Когда Феличе был в Акуа Траверсе, он ни на секунду не расставался с машиной. Он её мыл. Он её смазывал. Сдувал с неё пылинки. Нарисовал на борту широкую чёрную полосу, как на американских полицейских машинах. Однажды он даже разобрал мотор, но не смог собрать его, потому что потерял какие-то болты, и тогда заставил нас идти аж в Лучиньяно, чтобы купить их.