Дерзость - Фарид Фазлиахметов

Торопливо позавтракали. Ждем. Наблюдаем с чердака, как немцы устанавливают орудия и минометы; достать их мы не можем, нет у нас артиллерии. Ровно в восемь утра противник обрушил на правую сторону деревни мощный огневой шквал.

Позади наших позиций вспыхнули несколько домов.

Мы на переднем крае, лежим в снегу в белых маскхалатах. Защитой от пуль и осколков мин и опорой для винтовок и автоматов служат бруствер снега и лыжи. Указательные пальцы на спусковых крючках - уж шли бы, что ли, скорее, черт побери, руки отмерзают. Наконец немцы рассыпались в густую цепь и двинулись на нас.

- Ближе, ближе, фрицы, - кричит Леня Садовик, - зараз дадим прикурить! Он стоит за старой раздвоенной вербой. В руках длинноствольный маузер, в единственном правом глазу светится веселая решимость.

Садовик родом из Белоруссии, сирота, еще в детстве потерял один глаз, но благодаря своей настойчивости был направлен в Москву и прошел краткосрочную подготовку на тех же курсах, что и я.

Впереди, на сельском кладбище, держит на мушке наступающих фашистов наш пулеметчик Миша Кузнецов со своим вторым номером. Левый фланг немецкой цепи вот-вот поравняется с ними.

Со мной рядом, справа в ложбине, выкопанной в снегу, лежат Шура Соловьева, Чеклуев, Стенин, Сура-лев и другие бойцы моего отделения. Чуть подальше отделение Кроткова. Перед нами крутой обрыв, а немцы идут по пологому склону по пояс в снегу. Ох как трудно им будет возвращаться назад.

Со стороны кладбища раздаются пулеметные очереди Немцы валятся в снег. Офицер, размахивая пистолетом, поднимает их, однако встают не все. Пулемет ударил снова, и сразу же на кладбище начинают рваться мины Пулемет умолкает. Неужели накрыли? Нет, пулеметчики вернулись целыми и невредимыми, только с разбитым пулеметом. От сердца отлегло.

Попов приказал третьему отделению занять оборону против кладбища: с той стороны, скрываясь за деревьями, немцы могут нас обойти. Но удивительное дело - гитлеровцы не воспользовались этой возможностью. Прут по открытому месту. Что это - психическая атака или просто тупость?

Шарый кричит с чердака:

- Внимание, танки!

Танков мы не видим, но знаем, как туго придется, если они сумеют подойти на расстояние выстрела. Но они, пожалуй, не подойдут. От Устов вьется лишь узенькая санная дорога. И тут с чердака раздается ликующий возглас Шарого:

- Застряли, буксуют!

Вскоре мины начинают рваться вокруг стога сена, с которого вел наблюдение Попов. Ранило его ординарца. Старший лейтенант взваливает ординарца на плечи и бежит к нашему дому - теперь единственному уцелевшему во всей деревне. Мины ложатся очень близко, но, зарываясь в глубокий, рыхлый снег, не все взрываются, и Попову удается проскочить открытое место. Фельдшер принимается за дело, осматривает рану, делает перевязку. Ранение серьезное, раздробило стопу, нужна операция. "Парень останется без ноги", - мелькает невеселая мысль.

С тыла доносится нарастающий гул, неужели танки? С воем к земле летят бомбы, а над ними, на высоте не более пятидесяти метров, проносится несколько самолетов. Под фонарями пилотских кабин видны лица фашистских летчиков. Леня Садовик в бессильной ярости грозит самолетам кулаком. Кое-кто стреляет по бомбардировщикам бронебойно-зажигательными, но безуспешно.

А первая цепь наступающих гитлеровцев приближается. За ней идет вторая, третья. Мы не отступим, это ясно. Но силы слишком неравны, чем закончится этот бой? Сумеем ли выстоять?

По цепочке передается команда Попова: "Прицел 200. Огонь!" За спиной громко застучал "максим". Рядом захлопали винтовочные выстрелы. В общий треск слились пулеметные и автоматные очереди. Старший лейтенант лежит в нашей цепи. Он короткими очередями стреляет из автомата. Лицо его спокойно, движения неторопливы и уверенны - будто он не в бою, а на стрельбище. Глядя на него, я тоже успокоился.

Немецкие цепи редеют, на снежном поле лежат десятки фашистов. Появились и у нас на правом фланге убитые и раненые. Леню Садовика ранило в ногу. Он в этом бою даже не ложился в окопчик, а бил из маузера, стоя, используя в качестве укрытия старую вербу.

Наступающая цепь противника перестроилась. Большая группа немцев вышла на дорогу и устремилась в деревню, пытаясь пробиться левее нас в стык двух взводов. Расстояние между нами быстро сокращалось. Нарочный от Шарого передал приказ: выкатить станковый пулемет прямо на дорогу. "Максим" ударил по вражеской цепи, но гитлеровцы, поддерживаемые минометным и пулеметным огнем, продолжали атаковать.

В этот критический момент подоспела подвода с боеприпасами, а за ней подошел и легкий танк - подкрепление от 10-й армии.

Шарый поднял второй взвод в атаку. С криком "За Родину, ура!" бойцы побежали вслед за танком навстречу гитлеровцам. На бегу ребята стреляли из автоматов, бросали гранаты. Боевые порядки немцев смяты, они не выдержали нашей стремительной атаки и повернули назад. Мы начали преследование противника. В этот момент ударил немецкий пулемет. Ранения получили Шарый и комиссар роты Тур. Есть и убитые. Наш единственный танк горит - немцы подбили его из пушки прямой наводкой.

Днем была отбита еще одна ожесточенная атака гитлеровцев, но и наши ряды после нее сильно поредели. Садовик получил второе ранение. Ранены Суралев, Чеклуев, ранен и я. Пуля снайпера пробила левое плечо.

Вечереет. Бой затих, только слышны стоны и крики замерзающих на жестоком морозе раненых немецких солдат и офицеров. Фашисты не придерживаются международных соглашений о законах и обычаях войны - убивают наших санитаров. Поэтому сами не смеют появляться. Трусливо, как шакалы, они выйдут ночью. Да мало кто уцелеет к тому времени.

Шура Соловьева и Валя Смирнова за нашим единственным уцелевшим домом перевязывают раненых. Мне вспороли рукав гимнастерки и свитера, перебинтовали плечо.

Попрощавшись с товарищами, я вместе с другими ранеными отправился в тыловую деревню Козарь. Впереди шли подводы с тяжелоранеными. Мороз. Тишина. Лишь далеко разносится скрип санных полозьев и стук копыт. Натруженные тощие лошаденки еле перебирают ногами, им тоже ох как досталось на войне. Вот и Козарь. Старшина роты развозит бойцов по избам. Подводы разворачиваются и снова отправляются в Бортное, там еще осталось много раненых.

Я попал в один из домов вместе с Леней Садовиком и Николаем Ивановым, который пришел из Попкова с обмороженными руками. Николай стойко переносил мучения, и только холодный пот струился по его лицу.

- Вытри мне лицо, - обратился он ко мне. Я потянулся за полотенцем и почувствовал страшный удар в кисть правой руки. Проклятые самолеты! Даже в темноте нет от них покоя. Валя Смирнова подбежала ко мне и осмотрела рану. Из входного отверстия сочилась кровь, а выходного отверстия не было. Вытащить пулю не удалось, она крепко застряла между косточками.