Хулио Кортасар. Другая сторона вещей - Мигель Эрраес

Николас Кокаро и Доминго Серпа, те, вместе с кем Кортасар издавал газету «Запад», печатание которой они оплачивали в трех равных долях, были теми людьми, с которыми он поддерживал наиболее тесные отношения в силу их общего увлечения литературой. Кокаро много раз упоминает о том, как они вместе гуляли «по прямым и однообразным улицам Чивилкоя», изучая квадрат за квадратом, из которых состоял город, его центр, где рядом с площадью высилась церковь, а также здание муниципалитета и Общественного клуба, или, но уже гораздо реже, устраивали себе экскурсии по окраинам городка, где заходили в кегельбаны и кабачки, там Кортасар не чувствовал неуверенности, которую обычно вызывали в нем подобные заведения.

Любопытен пассаж, впоследствии изъятый писателем из книги «Вокруг дня на восьмидесяти мирах», в котором идет речь о «блаженном» города Чивилкоя. Кортасару стало известно, что в Чивилкое живет человек, из тех, которых обычно называют «чокнутыми». Ему захотелось с ним познакомиться. Кокаро отправился вместе с ним. «Чокнутым» оказался Франсиско Музитани, человек, до такой степени любивший зеленый цвет, что дом у него, и снаружи и изнутри, был зеленым, а для большей надежности дом носил соответствующее название: «Чистозелень»; его кроткая супруга и безропотные дети были одеты во все зеленое, как и глава семьи, который самолично кроил и шил одежду для всей семьи, чтобы избавить себя от лишних насмешек и упреков в инакомыслии, и разъезжал по городку на зеленом велосипеде.[37] Доподлинно известно, что Музитани хотя и был человеком довольно своеобразным, однако не настолько, как его описал Кортасар в своей книге. Известно, например, что он не красил свою лошадь в зеленый цвет, иначе она бы просто погибла (он действительно частично закрасил лошадь, но сделал это невольно: лошадь нагружали мешками из холстины, выкрашенными в зеленый цвет, они терлись о лошадиные бока и оставляли на них зеленые пятна), кроме того, сам он не всегда одевался только в зеленое. Гранхе, например, утверждает, что он носил белое, но украшал свою одежду зелеными деталями: галстук, носки, носовой платок, лента на шляпе были у него зеленые. «Одним словом, зеленый цвет был определяющим признаком Музитани (15, 86). Точно известно также, что дон Франсиско был целеустремленно изобретательным. Так, например, при строительстве дома «Чистозелень» он решил поставить фундамент под уклон, так, чтобы дом как бы съезжал к краю улицы, чем несказанно упростил работу по наведению чистоты, которой занималась его супруга (кстати, он запирал ее на ключ, когда уходил из дома); ей достаточно было разлить ведро воды на полу комнат в задней части дома, как это податливое вещество стекало на улицу, по пути орошая лужайки (зеленые).[38]

Фернандес Сикко рассказывает и о других изобретениях дона Франсиско. Например, расческа, состоявшая из трех, соединенных вместе, или «непрокалываемая шина, идея которой пришла ему в голову, когда он возвращался с дальней прогулки на велосипеде и проколол покрышку об осколок разбитой бутылки. Ему пришлось возвращаться пешком, и по дороге он все думал, как разрешить вопрос уязвимости покрышек. Вернувшись домой, вместо того чтобы лечь отдохнуть – он прошел пешком 15 километров, – дон Франсиско взял три старые велосипедные шины и скрепил их вместе с помощью гвоздей, соорудив таким образом колесо, массивное, как камень, и без воздуха внутри. Правда, надо сказать следующее: чтобы ездить на таких колесах, требовалось двойное физическое усилие. Зато велосипед с такими колесами был надежнее родной матери» (29, 115).

Было известно об этом человеке и еще кое-что: он неустанно боролся за улучшение состояния проезжей части улиц и храбро сражался в связи с этим с интендантством, а также воевал с пекарями: при выпечке хлеба они должны были следить за тем, чтобы в муку не попадали нитки от холщовых мешков. Музитани был не только человек эксцентрический, он был еще и долгожитель: он прожил почти 95 лет, а «кожа у него на лице была как у ребенка», по словам его дочери. Лусия Музитани, в свою очередь, вспоминает: «В восемь вечера он загонял нас всех в дом и больше не разрешал выходить. Он купал нас в ледяной воде и не разрешал пить мате из трубочки, потому что считал это негигиеничным. Он не пользовался столовыми приборами. Еда у него всегда была особенная, только для него. Он запрещал нам общаться с посторонними людьми. Вплоть до того, что у нас в детстве были слюнявчики, на которых он собственноручно написал печатными буквами: „Пожалуйста, не лезьте к нам с поцелуями"» (29, 121). Человек с подобными привычками не мог пройти для Кортасара незамеченным.

Кроме этого, все тот же Николас Кокаро упоминает об одном неизвестном факте, касающемся более чем дружеских отношений Кортасара с Нелли (Кока) Мартин, известной в Чивилкое пловчихой, высокой стройной девушкой, бывшей выпускницей школы, работавшей учительницей. Молодая девушка жила недалеко от школы, «так что она, – рассказывает Кокаро, – часто сталкивалась с Кортасаром. Когда Кортасар приехал в Чивилкой, он поселился в пансионе Варсилио, который был совсем близко от главной площади. Он сам говорил мне, когда мы вместе бродили по унылым улицам городка, что часто встречает сеньориту Мартин на площади Испании» (15, 65).

О том, что касается любовных отношений с Кокой Мартин или с кем-нибудь еще, в письмах Кортасара той поры нет ни одного упоминания. Есть только ссылки на то, что этот сюжет произвел переполох в городке и что сам Кортасар в связи с этим чувствовал себя выбитым из колеи. В письме от 22 октября к Марселе Дюпрат он говорит, что по Чивилкою ползут слухи о «его дружбе с юной девушкой, которая была его ученицей в 1939 году, когда он туда приехал». Кортасар обвиняет «злые языки, которые распустились до такой степени, что я переживаю из-за этого горькие мучительные минуты, хотя на публике, в большинстве случаев, отделываюсь олимпийским спокойствием или поднимаю обидчиков на смех». Таким образом, его жизнь в Чивилкое в тот период нельзя назвать спокойной и приятной. В некоторых слоях общества реакционного Чивилкоя определенное поведение молодого преподавателя не могло вызвать одобрения, в чем мы убедимся позднее; это в значительной степени и явилось причиной, по которой он в скором времени переедет в Мендосу.

Фернандес Сикко отмечает, что отношения Кортасара с Кокой Мартин не выходили за рамки платонических. По его словам, они встречались, всегда заранее договариваясь о встрече и никогда случайно, на площади Испании в кинотеатре «Метрополь» (на самом деле Кортасар сам устраивал эту встречу при содействии билетера), что и давало пищу для разговоров «лгунам, разящих кинжалом лжи». Они встречались несколько раз в неделю, сидели на скамейке на площади, разговаривали, он читал ей стихи, и не более того. Сама Нелли Мартин говорила так: «Мы с Хулио никогда не целовались в губы» (29, 135).