Эксперт № 35 (2013) - Эксперт Эксперт

А пока во всем мире за учеными идет настоящая охота. Толковых, талантливых людей выявляют на конференциях, по статьям в журналах, предлагают хорошие условия работы, облегченные условия для получения виз и тому подобное. А у нас люди вынуждены были уезжать и до сих пор смотрят скептически на то, что происходит. Это одна из ошибок руководителей науки, которые это допустили. Я надеюсь, что ситуация начнет исправляться.

— Советский Союз был одной из самых сциентистских политических систем в мире.

— Да, это так. В тридцатые годы наш Нобелевский лауреат академик Капица на вопрос профессора Конкрофта, почему он поддерживает власть в Советском Союзе, ответил: «Потому что там созданы наилучшие условия для науки».

— В девяностые годы произошел откат. Мы помним волну антисциентизма, антинаучных настроений. Но сейчас снова пробуждается интерес к науке и у общества, и у власти. При всех издержках…

— Я согласен с вами. Эта волна проходит. Но именно сейчас возникает этот закон, который ни с кем в научном сообществе не был согласован, который никто не обсуждал. А ведь в традициях науки открыто обсуждать даже самые трудные и острые проблемы. От широкого обсуждения была бы польза всем. Тем более что в академии нет настроя на политическое противостояние. Именно ученые больше всех заинтересованы найти оптимальные траектории развития науки. И мы, кстати, этим занимались как минимум полгода, пока шли выборы президента РАН. Нас было трое претендентов, и ни один не сказал, что мы оставим все как есть. Каждый предлагал свою программу реформ, я в том числе. И мы собираемся проводить реформы энергично и быстро.

— В последние годы происходило некое противопоставление университетов, университетской науки и академии. Понятно, что университеты и научные школы друг другу нужны. Одно без другого существует не очень хорошо. Что может предпринять РАН для того, чтобы плотнее объединиться с университетами?

— Я считаю, что противопоставление академической и университетской науки противоестественно. Я очень рано, в шестнадцать лет, поступил в Физтех, в котором такое объединение было предусмотрено с момента его создания. Создатели Физтеха — академики Христианович, Соболев, Семенов, Капица — предложили, чтобы будущие ученые обучались не у преподавателей, которые читают книги тех, кто сам работает в науке и потом передает это студентам. Так происходило и происходит в традиционных вузах: некто сделал открытие в Академии наук, потом написал статью, потом эта статья попала в обзор, потом она попала в книгу, ее прочитал преподаватель и рассказал студенту. А учились у самих активно работающих ученых. Отцы-основатели Физтеха сказали: пусть студенты сразу попадают туда, где делается наука. И я со второго курса уже был в очень закрытом почтовом ящике, сейчас это Центр имени Келдыша, который делал ракеты, ядерный ракетный двигатель. Поэтому для меня эта система прямой передачи знаний абсолютно естественна. Я себе никогда не представлял, что нужно придумывать что-то другое, если вы хотите подготовить высококвалифицированного ученого. А вот если вы технолога хотите подготовить — это другое немножко.

— Но одного Физтеха мало.

— Одного Физтеха мало. Поэтому появились другие аналогичные вузы. Например, университет Жореса Ивановича Алферова в Петербурге. Он построен по этому же принципу. Новосибирский университет в Академгородке. Это просто копия Физтеха. По этому пути надо просто идти смело и не изобретать велосипед. Сегодня говорят, давайте дадим деньги университетам, чтобы они вошли в топ ведущих вузов...

— Говорят и дают.

— Всякое даяние благо. Хорошо, пусть развиваются университеты. Но надо поддерживать все работающие структуры. Мы не настолько богаты, чтобы, создавая новое, ломать хорошо работающие структуры. Поэтому для меня этот вопрос надуманный. Я искренне не понимаю, в чем здесь такая гениальная идея, которая озарила наших начальников. На Физтехе, в МИФИ, в Новосибирске такая система — соединить науку и университет — успешно работает десятки лет.

— Как Академия наук собирается организовать реализацию мегасайнс- проектов, которая сейчас активно обсуждается, особенно в связи с взбаламутившим научную общественность возможным объединением пятнадцати физических институтов, в том числе академических, занимающихся этими проектами, в отдельную структуру с выходом их из академии.

— Эта идея давно обсуждается. И существует бумага, которую подписал предыдущий президент академии, где предлагается начать работать по такой схеме. Я не против, чтобы работы по мегасайнс-проектам были скоординированы. Но мы в Академии наук против того, чтобы институты, которые участвуют в этом проекте, меняли ведомственную принадлежность. То есть мы против создания еще одной структуры, которая и не академия, и не Курчатовский институт, а нечто другое, куда они переходят. По такому принципу сделано Общество Гельмгольца в Германии: существует министерство науки, и существует Общество Гельмгольца, объединяющее крупные научные центры. Но эти центры на самом деле являются моноцентрами, каждый из них создан вокруг какой-то одной крупной установки, может быть, двух. Скажем, DESY — это лазер на свободных электронах. Или GSI — центр тяжелых ионов с большим ускорителем. В каждом центре один мегасайнс-проект, и всё. У нас же речь идет о другом. У нас каждый институт занимается работами во многих направлениях. Скажем, Институт прикладной физики академика Литвака в Нижнем Новгороде. Великолепный институт. Там часть работ ведется по мегасайнс-проекту ELI — по созданию лазерной системы экзаваттного уровня мощности. Но кроме этого они еще занимаются океаном, электроникой, физикой плазмы, нелинейной наукой, то есть проблемами, которые к мегасайнс прямого отношения не имеют. И если их отдать только под мегасайнс, увести из академии, это на пользу дела не пойдет.

Мы предложили другую схему. Мне она кажется более содержательной. Как делалось раньше при решении крупной задачи? Скажем, при создании межконтинентальных баллистических ракет? Например, государство дает техническое задание: сделайте ракету дальностью семь тысяч километров с весом боеголовки пять тонн. И дальше происходит следующее. Создается научно-технический совет главных конструкторов: нужно разработать топливо — подключают Институт химической физики Академии наук. Институт химической физики имеет много разных направлений. Но те, кто понимает в ракетных топливах, будут работать по этой тематике. А все остальные будут продолжать работу по своей. Другой институт выделит специалистов по какой-то другой ракетной тематике, третий еще кого-то. Так и по мегасайнс-проектам: не надо из-за одной, пусть даже очень важной задачи всех специалистов каждого из институтов переводить туда. Они будут лишними. В этом отличие организации работ по мегасайнс у немцев и у нас.

Есть проблема? Есть. Деньги есть? Есть. Создавайте совет из специалистов. Пусть они скажут, что этому институту мы дадим такие-то ресурсы, другому — другие, третьему — еще что-то. Остальные их сотрудники войдут в другие проекты. Например, по созданию подводной лодки. И с этим проектом будет то же самое. Но мы не разрушаем таким образом сложившиеся институты. Как я понимаю, руководители пятнадцати институтов, которые принимали решение об организации работ по мегасайнс-проектам, именно это имели в виду. А если под каждую задачу мы будем делать новую организационную структуру, это будет очень тяжелая управленческая конструкция, лишняя бюрократия и мало толку.