Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России - Леонид Млечин

– С радостью или с огорчением?

– Сомнения были, честно скажу. Дело новое, ответственность большая. И отношения установить с нефтяниками, чтобы тебя за своего приняли, – не просто. Вначале меня местные начальники в приемной держали и не принимали. А у меня дочери, нужно их в детский сад записать. Прихожу к заместителю начальника нефтяного объединения, который бытом ведал. Он меня не принимает. Опер, мой подчиненный, посоветовал: «Запроси в отделе кадров его личное дело. В кадрах сидит его любовница, она ему сразу доложит». Я забрал его личное дело и ушел. Он прибежал через десять минут. Генетическая память… Раз органы личное дело взяли, все! «Ты извини, что ждать заставил, мне секретарша не доложила. Чем помочь?» Так дочек в садик и устроил. Прием, конечно, не очень корректный, но из песни слов не выкинешь.

– С чего вы начали работу в Нижневартовске?

– Познакомился с сотрудниками горотдела. Подчиненных у меня всего пятеро было. Побеседовал с каждым в отдельности. Об обстановке в городе, о проблемах, трудностях. Поехал в горком партии к первому секретарю. По традиции – представиться, рассказать о себе, выслушать его наставления. Сергей Дмитриевич Великопольский, первый секретарь горкома, очень хорошо относился к органам и ко мне – на протяжении всей моей работы в Нижневартовске.

Сергей Великопольский – тоже тюменец, работал на судостроительном заводе; его поставили во главе городского комсомола, потом перевели на партийную работу в Нижневартовск, один из главных центров нефтяной промышленности.

В те годы Тюмень из места политической ссылки превратилась в нефтегазовый центр, в энергетическую столицу страны. Соответственно расширился чекистский аппарат. В 1972 году образовали горотделы КГБ в Нижневартовске, Нефтеюганске, Надыме, Новом Уренгое.

Нижневартовск как город возник потому, что рядом, в Самотлоре, нашли большую нефть. Первую скважину начали бурить зимой 1968 года, а в 1991 году добыли миллиардную тонну нефти.

Виктор Иваненко:

– Познакомился с прокурором города, начальником милиции, со всеми руководителями нефтяных, газоперерабатывающих, строительных предприятий, словом, со всеми, с кем предстояло работать. А потом сел в кабинете читать дела. Начиная со справки об оперативной обстановке в городе и районе и кончая личными делами каждого агента. Сообщения агентуры, литерные дела, дела оперативного учета. Все это пришлось освоить буквально за одну неделю.

Литерные дела – это дела об оперативной обстановке в городе. Отчеты о чрезвычайных происшествиях. Материалы о людях, которыми чекисты занимались, – это, скажем, ссыльные, осужденные за массовые беспорядки в Новочеркасске. За ними присматривали, составляли справки, которые подшивались в литерное дело. Или обстановка в объединенном авиаотряде, например. Она описывалась и тоже подшивалась в дело.

– А что такое оперативная обстановка в городе?

– Это анализ того, какие в городе существуют угрозы. Оценка наших сил и средств – чем мы располагаем. На кого мы рассчитываем – на помощь каких агентов, каких доверенных лиц, как мы работаем с общественностью. Все это описывалось в справке об оперативной обстановке, которая ежегодно обновлялась. Когда приезжал проверяющий из Москвы или из Тюмени, он первым делом читал справку об оперативной обстановке.

– Как вас в городе воспринимали? С испугом на вас смотрели? Держались подальше – на всякий случай?

– Всякое случалось. Некий Грушко, выпив, приходил в горком партии и кричал: «Я убью первого секретаря горкома партии». Алкоголик, опустившийся человек. Но первый секретарь горкома нервничал: «Ты что-нибудь с ним сделай». Что я с ним сделаю? Однажды он в очередной раз напился, и на следующее утро его нашли замерзшим на пустыре без признаков насильственной смерти. А меня избрали членом горкома партии, я обязан был присутствовать на каждом заседании бюро горкома партии. Вот начинается бюро горкома партии. Читают милицейскую сводку: Грушко найден мертвым. И на меня смотрят: «Вот, значит, как, Виктор Валентинович…» После этого меня зауважали в городе. А вообще-то безумная история. Что называется, о вреде алкоголизма.

С годами я стал своим. Иногда это создавало проблемы, потому что посреди ночи заваливается кампания – у кого-то сын в институт поступил, а экзамены принимала моя однокашница по институту. Надо отметить! Приходится принимать гостей. Но поначалу звучало за спиной: наш Лаврентий Павлович… Неприятно. Приходилось преодолевать. Личное общение, совместное решение проблем.

– А может, это и хорошо, пусть боятся?

– На одном страхе работу не построишь. Нужно доверие и понимание. Хотя страх присутствовал, конечно. В Нижневартовске больше всего проблем доставляли чрезвычайные происшествия на нефтегазовых объектах. А это моя задача – обеспечить безопасность нефтяных объектов. Наращивали добычу нефти – социализм строили. Никто о безопасности не думал. Сепараторы не работают, попутный газ не успевают отделять, он скапливается в низине. Подошел рабочий, пакетным выключателем щелкнул – взрыв… Сидишь в кабинете, звонок: взрыв на центральном товарном парке, двенадцать трупов обгорелых. Надо ехать осматривать место происшествия вместе с прокуратурой и милицией. Самолет рухнул, вертолет упал – я должен выяснить причины. Вот так приходилось работать.

– Когда что-то происходило, кто вам докладывал?

– Мне звонил, как правило, оперативный работник, на объектах обслуживания которого это произошло. Иногда диспетчер. В должностных инструкциях значилось, кому сообщать о серьезном ЧП. У диспетчера нефтегазодобывающего управления были телефоны сотрудников КГБ, в том числе домашние. Он звонил в любое время дня и ночи. Докладывали и негласные источники, когда выяснялось нечто важное и потенциально опасное. Надо вмешиваться. Вызываешь машину, едешь.

Это был налаженный механизм. Не сразу он заработал. Мы требовали наладить систему упреждающей информации, чтобы фиксировались предпосылки чрезвычайных происшествий. Из-за этого портились отношения с руководителями нефтегазовых предприятий, потому что у них был план и ставилась задача его перевыполнить. Москва требовала форсированного развития нефтегазового комплекса, а мы их останавливали, заставляли больше внимания уделять предотвращению чрезвычайных происшествий. Я эту тему поднимал на пленумах горкома. Записки посылал в Тюмень, в областное управление. Они дисциплинированно докладывали в обком партии.

Приехал в Нижневартовск первый секретарь обкома партии Геннадий Павлович Богомяков. Подозвал Иваненко. Провел с начальником горотдела воспитательную беседу:

– Ты все время пишешь. Всякие мелочи собираешь. Что же, прикажешь экономить на ветоши? Мы должны спасать социализм. Если сейчас допустим снижение темпов добычи нефти и газа, возникнут большие проблемы. А нам надо поддерживать оборонный комплекс.

Иваненко возразил хозяину области:

– Ну, человеческие жертвы-то, Геннадий Павлович, – это не простые издержки. Мы должны сделать все, чтобы люди не погибали.

– Да, тут ты прав.

Но концепция форсированного развития нефтекомплекса побеждала.

Виктор Иваненко:

– Я счел своим долгом поговорить с человеком, который возражал против ускоренной разработки недр – что-то надо оставить и потомкам. Его мои оперативники профилактировали, то есть объясняли, что не надо произносить крамольные речи. А вот меня он убедил в своей правоте. Я написал записку в обком. Мне ответили: это не ваше дело, мы строим социализм.

– Как часто вы должны были докладывать в область? И о чем? – спросил я Иваненко.

– Графика не было. Разные начальники вводили схемы отчетности по собственному усмотрению. Требовали иногда ежемесячных, иногда ежеквартальных отчетов. Но, как правило, пишется годовой отчет – это ответственный оперативный документ. Когда пошел партийный набор в руководство органов КГБ, появились люди, которые привыкли бесконечно составлять справки. Они извращали суть нашей работы. Требовали иногда еженедельной отчетности – сколько ты встреч провел с агентурой, сколько сообщений получил, сколько раз встречался с доверенными лицами, сколько раз выступил с лекциями о политической бдительности. И это вынуждало заботиться прежде всего об отчетности. Но настоящие профессионалы умели приспосабливаться и к этой схеме.

Раз в неделю по закрытой связи звонит начальник управления из Тюмени: как дела? Докладываешь по мере накопления оперативно значимой информации. Что-то случилось, сообщаешь немедленно. Скажем, возникают предпосылки массовых беспорядков. Обстановка была тяжелая в городе. Дефицит всего, и много недовольных. Присылают, например, ударный комсомольский отряд из Таджикистана. Жилья обещанного не дают – только общежитие, работы нет, денег не платят.

Вот два молодежных общежития: в одном таджики, в другом – украинцы. Кто-то кого-то задел или ножом пырнул – и вся эта возмущенная масса, сплоченная по национальному признаку, выходит на улицу. Стенка на стенку. Приезжает работник милиции, стреляет в воздух из пистолета. Они объединяются и идут громить милицию. Приходится выходить навстречу толпе, успокаивать. Иногда между двух враждующих группировок стоишь. Неприятно… Убеждаешь. И авторитетом органов, и страхом перед органами. Обещаешь: мы разберемся, а вы успокойтесь. «Сотрудник милиции нашего ранил из пистолета!» Разберемся, накажем: создавайте инициативную группу, старших выделяйте, пойдем со мной, мы вас проинформируем. Главное на ранней стадии выявлять такие конфликты и гасить, чтобы не перерастали в нечто большее. Бог миловал, у нас за пять лет ничего подобного не случилось.