Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

И сразу все счастливые стечения обстоятельств сложились в тонкий, дальновидный, исключительно ловко продуманный план.

В истинном свете, предстали и щедрые подношения супруги, и гонцы, выезжающие из их замков чаще, чем королевские вестовые из Лувра, и письма, привозимые обратно, черт знает откуда, но скрепленные такими печатями, что поневоле задашься мыслью – а не стал ли Анжу третьим Римом? Да и вся семейная жизнь вдруг предстала перед герцогом огромной политической воронкой, в которой крутились и крутятся, перетасовываясь, рождения, смерти, брачные альянсы, короны, должности и даже альковные страсти…

«Я женился на политике», – вынужден был признаться сам себе герцог.

И трудно сказать, огорчило его это открытие, или только подбавило жару неопытным чувствам.

В конце концов, уняв первое тревожное сердцебиение, Луи Анжуйский умиленно решил, что всё это делается ради него, и всем своим полюбившим сердцем твердо решил помочь!

Но, чтобы помочь, надо, как минимум, знать, в чём конкретно эта помощь требуется! А как подступиться с расспросами к женщине, превосходство которой и в делах хозяйственных признавал безоговорочно, а уж теперь-то… Теперь, когда приходилось вступать на такое поле деятельности, где только копьём и мечом мало чего добьешься… Какую помощь мог тут оказать вечно воюющий завсегдатай турниров?

Пожалуй, только не мешать.

Но не мешать активно! Так, чтобы супруга всегда знала – он рядом, и, если что, при нём всегда его меч, его войско, его безграничная любовь, и его жизнь, которую он за эту чёртову любовь отдаст безоговорочно!

Повод объясниться подвернулся сам собой и очень быстро.

Как раз в тот день, когда из Осера пришло сообщение об окончательном разгроме Луи Орлеанского под Понт-а-Му, герцогиня пребывала в прекрасном расположении духа, и герцог решился.

Была среда – обычный её почтовый день. Секретарь, подвязывая на ходу чернильницу к поясу, уже спешил к покоям герцогини с распухшей от бумаг папкой и очинёнными перьями. И в любое другое время никто, даже прислуга детей, не осмелились бы прерывать такого важного занятия. Но герцогу не терпелось! Радужное настроение, в котором пребывала мадам, придало Луи Анжуйскому храбрости. Он решительно отослал секретаря, велел седлать лучших лошадей, а потом, в самых изысканных выражениях предложил мадам Иоланде совершить прогулку по окрестностям замка.

День стоял солнечный, как по заказу. Раскисающая по весне земля уже достаточно подсохла, чтобы не было риска в ней увязнуть, и мадам Иоланда, удивленная лишь слегка, согласно кивнула.

Она потратила на переодевания не больше получаса, оказалась в седле даже раньше супруга, а потом, пока герцог отдавал распоряжения свите, пришпорила своего коня и вынеслась за ворота, не обращая внимания на челядь, еле успевающую увернуться от комьев грязи из-под копыт…

– За вами не угнаться, мадам! – радостно крикнул герцог.

Он догнал жену у поворота на Заячье поле, где осенью всегда так хороши охоты, и в тысячный раз отметил про себя, что герцогиня отменно держится в седле.

– Давайте поедем уже шагом, дорогая. Кони перестояли за зиму… Да и свита еле плетётся. Смотрите, совсем отстала…

– А разве это так плохо? – Герцогиня со странной улыбкой посмотрела на мужа – Вы ведь, сударь, хотели поговорить со мной о чём-то важном, не так ли? Зачем же нам лишние уши?

Она насладилась произведенным эффектом, придержала коня, бросила поводья и подставила лицо солнечному теплу, словно понимая, что сейчас герцога взглядами лучше не смущать. А тот, напротив, от изумления и неожиданности дал шпоры, проскакал мимо герцогини чуть вперёд, где и завозился, неловко отдуваясь и, то натягивая, то отпуская повод, чем совершенно сбил с толку коня, растерянного, как и он сам.

Бедняга Луи Анжуйский совсем скис.

То, что утром представлялось таким простым и приятным, здесь, на этой дороге, вдруг затяжелело, заскрипело и готово было покатиться назад.

И оно бы непременно покатилось, не отсеки мадам все пути к отступлению.

Герцогу вдруг стало ужасно стыдно. Супруга ждала от него важного разговора, но учитывая её интересы, которые Луи Анжуйский так недавно для себя открыл, любовная страсть могла оказаться последней по степени важности! И хорош же он будет, когда краснея и заикаясь начнёт признаваться в любви, а в ответ наткнется на презрительное недоумение. Уж такого-то разговора мадам Иоланда от него точно не ожидает. Однако, как без объяснения предложить свою помощь герцог, уже составивший в голове весь разговор, заново, с ходу, придумать уже не мог. Поэтому, выгадывая время, обернулся на придворных, махнул им рукой, чтобы ближе не подъезжали, потом прокашлялся и, удивляя самого себя, выдавил:

– Мадам, я решил не делать этим летом похода на Италию.

Герцогиня еле удержалась, чтобы не расхохотаться.

«Не делать похода на Италию…"! Вот так вот… А она-то, глупая, ждала пылкого любовного признания…

И почему всё так нескладно?! Почему в том порядке, который Господь устроил для людей, мужчина не может выразить свои чувства каким-нибудь удобным для него способом? К примеру, погоней вон за тем зайцем, который, лениво подбрасывая зад, пробирается по полю с таким видом, будто точно знает, что вся эта свора людей выехала из замка не ради его убийства… Или вызвать на поединок каким-нибудь особенным способом кого-нибудь особенного, чтобы сразу стало ясно. Или… О, Господи, да мало ли могло бы тогда быть случаев, в которых её супруг сумел себя проявить более достойно! А так… Или струсил, или не смог подобрать слов…

Впрочем, какая теперь разница – момент уже упущен.

Герцогиня легко вздохнула и улыбнулась.

То тайное, что герцог собирался ей сообщить, для самой герцогини давно уже было совершенно очевидно.

В самом деле, много ли требуется умной женщине, чтобы распознать любовь к себе в мужчине, который её только-только начал чувствовать, как зарождающуюся болезнь? Пожалуй, ничего для этого не нужно – мужчина сам себя выдаёт с головой. И пока он втискивается в эту новую область отношений и обживается в ней, такой неудобной, но такой притягательной, женщина, не влюбленная имеет массу времени, чтобы определиться, насколько полезна может быть для нее эта страсть, и нужна ли она ей вообще?

Мадам Иоланда уже определилась.

Более того, это внезапно вспыхнувшее в муже чувство она сочла за добрый знак, за поощрение и одобрение свыше. Её дела, до сих пор вполне удачные и не требовавшие особой поддержки, перешли в стадию активных действий, и здесь без такого человека, как Луи Анжуйский было уже не обойтись. Следовало посвятить его в свои планы. Но для человека неподготовленного они могли показаться слишком безумными и опасными. Настолько опасными, что в другое время герцогиня рисковала очутиться под домашним арестом и запретом на какую-либо переписку!

Но вмешалась Любовь!

Чувство тонкое хотя и глуповатое. И если правильно расставить акценты, если заставить герцога смотреть на помощь ей, как на защиту прекрасной дамы, то всё может получиться, и даже лучше, чем предполагалось…

Так и думала мадам Иоланда, не слишком стараясь изображать удивление перед внезапно появившимся в муже желанием прокатиться с ней верхом в запретный для развлечений почтовый день. Она уже даже продумала как начнёт излагать свои планы и ждала только одного – скорейшего объяснения, чтобы начать без помех…

Но, увы! Похоже, решимость его светлости на свежем воздухе улетучилась. Так что придется ей снова, как и всегда, брать инициативу в свои руки и из множества разваливающихся на разрозненные части ситуаций создавать одно нужно ей событие.

– Мой друг, – ласково произнесла герцогиня, протягивая мужу руку, – наверное, я никогда не привыкну к тому, как предупредительны вы со мной бываете. Уже несколько дней не знаю под каким предлогом и какими словами уговорить вас не покидать меня в этом году надолго и вдруг вы сами, так прозорливо.., так трогательно решаете никуда не ехать…

Голос герцогини прервался. Лошадь её переступила ногами и протянутая рука легла прямо на запястье пристыженного супруга. Герцог тотчас же схватился свободной рукой за эту тонкую, затянутую в перчатку ладонь, покрыл её поцелуями, а потом, чувствуя невероятное облегчение, забормотал что-то о неготовности, о больших расходах, о том, что скоро состоится Пизанский собор и… о полной невозможности с ней – дорогой женой – расстаться!

Герцогиня только счастливо кивала и улыбалась.

– Вы возвращаете меня к жизни сударь, – сказала она, когда поток герцогского красноречия иссяк.

Но сказала таким тоном, что бедный влюбленный мгновенно забыл все свои дела и намерения…

– Что такое, душенька? – встревожился он. – Вы нездоровы? Или ваши дела.., ну, те.., вы понимаете… Я же не дурак, кое-что замечаю… ТЕ, от которых вы так заботливо меня отгородили… Там что-то не так?