Комендантский час (сборник) - Эдуард Хруцкий

Иван перевел дыхание.

– Вы думаете, что враг там только, на фронте? Нет. Фашист на что надеется? На панику среди нас. Как только мы испугаемся, тут он и победит. Вот за этим мы в Москве и оставлены. Что? Не слышу?! Нет, не потому я к вам пришел. Хочу просить вас от имени Московской рабоче-крестьянской милиции помочь нам.

– Да как помочь-то?

– Сейчас расскажу. Вы слыхали, конечно, что кто-то ракеты во время бомбежки пускает? Слыхали. А в очередях сволочь панику сеет. То-то. Помогите нам. Двое ваших рабочих недавно в трамвае задержали злостного паникера. Честь им и хвала. Они показали свою высокую пролетарскую сознательность. Я вот хотел рассказать о всевозможных уловках врага, и вижу, что вас, товарищи работницы, долго агитировать не надо. Правильно я говорю?

– Да чего там!.. Сами не маленькие!..

Иван подошел к работницам, сел на ящиках и неторопливо повел разговор.

– Этот, что ли, дом? – Данилов полез в карман за папиросами.

– Этот самый.

– Сколько выходов во дворе? Спички есть?

– Два, Иван Александрович. – Черкашин зажег спичку.

– Людей поставил?

– С утра, товарищ начальник.

– Ну, добро тогда. Поди проверь посты, а я пока покурю на воздухе.

Черкашин, чуть волоча раненную еще в двадцатых годах ногу, пошел к воротам. Данилов остался один. Вот бывает же так: кажется, всю Москву облазил за двадцать лет работы в угрозыске, а в этом переулке со смешным названием Зоологический не довелось. Хороший переулок, очень хороший. Здесь жить здорово. Зелени много и тишина. Вон листьев сколько накидано.

Казалось, что на тротуаре постелили ковер ржаво-желтого цвета. Листьев было много, и они мягко глушили шаги, пружиня под ногами.

И внезапно Данилов поймал себя на странной мысли. Ему захотелось сесть на трамвай и поехать через всю Москву в парк Сокольники. Дребезжащие вагоны начнут кружить по узеньким улочкам, пересекут шумное Садовое кольцо. Проплывут мимо три вокзала, начнется Черкизово. Приземистое, зеленое, деревянное Черкизово. А потом будет сокольнический круг. Там он выйдет из вагона и пойдет в рощу. Нет, не к пруду с пивными палатками и каруселями, а в другую сторону. На тропинки, по которым так приятно бродить одному в тишине.

– Товарищ начальник!

Голос Черкашина вернул его из Сокольников в Зоологический переулок.

– Вы никак заболели, Иван Александрович?

– Да нет, это я так. Ну что?

– Порядок.

– Ох, Черкашин, Черкашин, у тебя всегда порядок. И когда в сороковом за Лапиным приезжали, тоже был порядок.

– Вы, товарищ начальник, мне этого Лапина всю жизнь вспоминать будете, наверное.

– На то я и начальство, чтобы вспоминать. Мне тоже это кое-кто напоминает. Дома он?

– Дома. Не выходил.

– Ну, раз так, пошли.

– Еще кого-нибудь возьмем?

– А зачем? Ты ребят внизу, в подъезде, поставь.

– Иван Александрович, да как он в подъезд-то попадет?

– Ножками, Черкашин, ножками.

– А мы на что?

– Человек смертен, через него перешагнешь и иди дальше.

– Ну это вы зря.

– А ты что же, до ста лет жить хочешь?

– Да хотя бы. Не от бандитской же пули умирать.

– Это ты прав, я тоже хочу до ста. Только тогда нам с тобой делать нечего будет…

– На наш век хватит.

– К сожалению, верно. Какой подъезд-то?

– Вон тот.

– Этаж?

– Самый последний, пятый.

– Эх, Черкашин, не жалеешь ты начальство. Зови дворника.

– Ждет на пятом этаже.

– Молодец.

Они остановились у двери с круглой табличкой «143».

– Значит, я позвоню, – повернулся Данилов к дворнику, – вы скажете Харитонову, что ему из военкомата повестка. Понятно? Ну и хорошо. Как мы войдем в квартиру, вы спуститесь этажом ниже и ждите, мы вас позовем, если понадобитесь.

Данилов повернул рычажок звонка. За дверью было тихо. Он еще раз повернул и еще. Наконец где-то в глубине квартиры послышались тяжелые шаги.

– Кто там?

– Это я, – сипло и испуганно выдавил дворник.

Данилов выругался беззвучно, одними губами.

– Я это, дворник Кузьмичев. Повестка вам из военкомата.

– А, это ты, Кузя? Что хрипишь, опять политуру пил? Сунь ее в ящик.

– Не могу, расписаться надо.

«Молодец!» – мысленно похвалил дворника Данилов.

– Черт его знает! – Голос невидимого Харитонова был недовольным. – Я же инвалид, чего надо им?

Звякнула последняя щеколда, и дверь осторожно начала открываться. Черкашин с силой рванул ручку.

– Добрый день, гражданин Харитонов. – Данилов шагнул в квартиру. – Что у вас темно так?

– А вы кто?

– Я… Ну как вам сказать? Если точно, то начальник отдела Московского уголовного розыска, а это товарищ Черкашин из раймилиции. Еще есть вопросы?

Он все время наступал на Харитонова, тесня его в глубину квартиры, одновременно настороженно и цепко следя за его руками.

– Я думаю, нам лучше поговорить не здесь. Как вы думаете?

Все так же тесня Харитонова, он вошел в комнату, в которой пахло подгоревшим салом. На покрытом старой клеенкой столе стояла большая закопченная сковородка с едой, начатая бутылка портвейна. Но не это было главным. За столом только что сидели двое.

– Ваши документы, – хрипло сказал Харитонов, – ордерок.

Черкашин вынул ордер.

– Сейчас очки возьму. – Харитонов потянулся к пиджаку.

И тут Данилов понял, что пиджак не его, уж слишком он был мал для этой огромной, оплывшей фигуры. Но хозяин уже сунул руку в карман, и тогда Данилов ударил его ребром ладони по горлу. Харитонов икнул, словно подавился воздухом, и, нелепо взмахнув руками, рухнул на пол. В передней хлопнула дверь.

«Второй!» – похолодел Данилов.

– Черкашин, останься с ним! – крикнул он и выскочил в темный коридор.

После комнатного света в темной прихожей вообще ничего нельзя было разглядеть. Натыкаясь на сундуки, Иван Александрович наконец добрался до двери и понял, что бессилен перед набором замков и задвижек. Он зажег спичку. А драгоценные минуты таяли. Наконец Данилов справился с дверью.

Пистолет. Большой тяжелый пистолет валялся на лестничной площадке. Его и увидел Данилов в первую очередь, потом он увидел руку, тянущуюся к нему, и, не думая, наступил на нее сапогом. Только после этого он обнаружил на площадке странное многорукое и многоногое существо. Это дворник подмял под себя щуплого, маленького человечка.

– Встать! – Данилов нагнулся и поднял пистолет.

Первым встал Кузьмичев, сплевывая кровь. Тот, второй, лежал, тяжело глядя на Данилова.

– Встать! Поднимите его, Кузьмичев.

Неизвестный поднялся. Он был похож на подростка.

Его фигура, маленькие руки не вязались с отекшим, морщинистым лицом и выцветшими глазами.

– Идите в квартиру. Только без фокусов. Ясно? – Данилов шевельнул стволом пистолета.

– Я его отведу в лучшем виде, товарищ начальник, – прохрипел Кузьмичев, – не извольте сумлеваться.

– Ну что ж, веди!

Задержанные сидели в разных углах комнаты, рядом с каждым из них стоял оперативник. Данилов с Черкашиным обыскивали комнату.

Это был удивительный обыск. Еще ни разу Иван Александрович не сталкивался с такими беспечными преступниками. Немецкий радиоприемник стоял на тумбочке, прикрытый для видимости пестрой салфеткой, две ракетницы и ракеты к ним лежали в чемодане под кроватью. В шкафу нашли три пистолета с запасными обоймами и несколько толстых пачек денег. Складывая на столе все эти вещи, Данилов краем глаза наблюдал за Харитоновым. Тот сидел, прислонившись головой к стене, лицо его стало пепельно-серым, мешки под глазами еще больше набрякли.

Трусит, сволочь, знает, что заработал высшую меру. Но почему же он не спрятал все это? Почему оружие и ракеты лежали на самом виду?

И тогда Данилов понял, что Харитонов просто ждал немцев. Он ждал их со дня на день и не считал нужным скрывать это!

А ракеты он держал под рукой, хотел пустить в ход в ближайшее время.

– Товарищ начальник, будем писать протокол? – спросил его Черкашин.

– А как же, обязательно будем писать. Чтоб все по закону. Их будут судить, а суду нужны доказательства. Документы трибуналу нужны, – сказал и посмотрел на задержанных.

Боятся смерти, сволочи. Будут рассказывать все, жизнь будут покупать.

Через час приехала машина. Оперативники повели задержанных вниз. Данилов еще раз обошел квартиру, дал Черкашину указание насчет засады и спустился по лестнице.

Он почти месяц провалялся на диване в маленькой комнатушке, с крохотным оконцем под самым потолком. Широков целыми днями читал старые «Нивы» в тяжелых, словно мраморных переплетах. Читал все подряд, начиная от романов с продолжениями и кончая сообщениями о юбилеях кадетских корпусов. Ох, господи, жили же люди! Черт знает какой ерундой занимались. Ну, подумаешь, семьдесят лет действительному тайному советнику исполнилось. Толку-то что? Зачем писать об этом? Толстые эти журналы не вызывали у него никаких ассоциаций. Надо сказать, что прошлую свою жизнь он вспоминать не любил. Его отец был акцизным чиновником в Тамбове. Андрей стыдился его. Отец слыл в городе взяточником, и гимназисты при каждом удобном случае издевались над Андреем.