Мент. Ликвидация (СИ) - Дашко Дмитрий

Супруг подсел рядом, приобнял жену. Та устало опустила голову ему на плечо.

— Если ты в это веришь, значит, у него и в самом деле всё хорошо, — уверенным тоном произнёс он.

Глава 14

В тот вечер я превзошёл сам себя. Много шутил, рассказывал анекдоты и весёлые истории, коих в моей насыщенной жизни хватало. Само собой, делал поправку на время, возраст и окружающие реалии.

Виновница торжества долго крепилась и деликатно улыбалась, но после одного особо озорного случая из моей биографии (правда, сейчас это звучало примерно так «А вот с одним моим знакомым однажды произошло…»), не выдержала и засмеялась.

Её смех стал мне высшей наградой, и я выдал новую порцию хохмочек, стараясь избегать всякой двусмысленности и скабрезностей. Здесь и сейчас этого просто не поймут.

Даже Константин Генрихович и тот уже надрывал живот, еле переводя дух после очередной взрывной шутки.

Меня вообще сложно назвать юмористом и острословом, в повседневности я часто бываю угрюмым и мрачным, но, если на меня накатывает, могу трепаться чуть ли не целые сутки напропалую, причём ни разу не повторившись.

Вдобавок, я много где побывал, много что увидел и, тем более, знаю. Так что информация лилась из меня рекой.

Потом взгляд упал на гитару, висевшую на стене, и я решил тряхнуть молодостью. С любезного разрешения хозяев снял её, взял в руки, провёл по струнам, проверяя настройку.

В той жизни я иногда баловался игрой на гитаре и знал несколько дежурных песен. Было опасение, что пальцы настоящего Быстрова окажутся непослушными, моментально развеявшееся, стоило только взять первый аккорд.

Как-то незаметно исполнил для разом притихших отца и дочери Лаубе весь свой не особо обширный репертуар, а, когда остановился, увидел восхищённые глаза Насти.

— Надо же, а вы замечательно поёте, — сказала она. — И ваши песни… Я никогда их не слышала. Неужели, это вы их сочинили?

Я смущённо улыбнулся. Авторы исполненных мной песен даже ещё не родились, а заниматься плагиатом не позволяла совесть. Я вообще не люблю присваивать себе чужие заслуги и лавры.

Если бы это произошло — почувствовал бы себя оплёванным.

— Надеюсь, мой вокал не сильно резал вам слух, — произнёс я, откладывая гитару. — Я ведь специально ничему не учился, сам до всего доходил. А что касается песен, увы, я не настолько талантлив. Песни написали совсем другие люди. Я же слышал их на войне, ну и спел, как запомнились.

Собственно, почти так и есть, значительную часть репертуара я и впрямь освоил во время командировок в неспокойные регионы страны. Иногда даже там выпадали часы отдыха, которые требовалось чем-то занять. Вот я и занимал их, тренькая на гитаре и распевая под нос мелодии, которые легли на душу.

Так устроены люди. После крови и грязи, что нас окружала, тех, кто не желал очерстветь и оскотиниться, тянуло к чему-то доброму и прекрасному. Например, к музыке.

Время пролетело быстро. Я спохватился, когда понял, что злоупотребляю чужим гостеприимством. Вот и Константин Генрихович начал откровенно зевать и клевать носом.

Настя, конечно, в силу молодости держалась прекрасно, однако я руководствуюсь простым жизненным принципом: нельзя, чтобы тебя стало слишком много. Даже если речь идёт о людях, к которым неравнодушен.

Поблагодарив гостеприимных хозяев, я засобирался домой.

— Большое спасибо! Время позднее, пора бы и честь знать.

Константин Генрихович сонно кивнул. Я пожал ему руку.

— До завтра!

— Да, до завтра, Георгий Олегович. Большое спасибо, что составили компанию.

— Вам и вашей Насте огромное спасибо!

Настя вышла на крыльцо, чтобы проводить меня.

— Знаете, Георгий, — вдруг произнесла она, — а вы, оказывается, очень интересный собеседник.

— Только по большим праздникам, — улыбнулся я. — В остальные дни я жуткий мизантроп.

— Не наговаривайте на себя. С вами было не скучно. Приходите к нам в любое время. Мы с папой всегда будем рады вас видеть, — добавила Настя.

В какую-то секунду мне показалось, что девушка хочет поцеловать меня, но потом наваждение прошло.

— А вы не станете возражать, если я куда-нибудь приглашу вас… И без папы? — с надеждой спросил я.

— Не стану, — совершенно серьёзно кивнула она.

— Тогда до скорой встречи! Я что-нибудь придумаю. И ещё раз поздравляю вас с днём ангела!

Я не шёл домой, а практически летел на крыльях любви, и это далеко не образное выражение. Внимание красивой женщины окрыляет мужчину, толкает его на подвиги. Ради Насти я был готов свернуть любые горы на своём пути.

Просто чудо, что мне удалось этой ночью заснуть и поспать хотя бы пару часов, пока не пришлось вставать на работу.

Возле отделения даже не ходил — бегал из стороны в сторону немолодой плотный мужчина в бархатном смокинге и берете. В глаза бросалось его пенсне на золотой цепочке и весьма встревоженный вид: он то и дело замирал на месте, доставал и внутреннего кармана большой, похожий на скатерть платок, и вытирал им покрасневшее измученное лицо.

Увидев меня, толстяк решительно направился в мою сторону.

— Здравствуйте, — заговорил он, от волнения проглатывая половину звуков.

— И вам не хворать.

— Вы — начальник милиции?

— Да, — кивнул я. — Георгий Быстров, начальник отделения милиции.

— Вот вы то мне и нужны, — не дожидаясь моей реакции, незнакомец схватил меня за руку и потащил к углу отделения. — Пойдёмте, нам нужно поговорить.

Разумеется, я легко мог вырваться, но, поскольку не привык отказывать людям в помощи, а этот человек явно в ней нуждался, позволил ему увлечь меня за собой.

Метров через пять мы остановились. Толстяк снова вытерся платком и заговорил.

— Мне очень нужна ваша помощь, товарищ Быстров.

— Минутку, — остановил я его. — Для начала, пожалуйста, представьтесь.

— Да, простите. — Он смутился. — Весьма невежливо с моей стороны. Ипполит Севастьянович Осипов, смотритель и по совместительству директор городского музея искусств.

— Очень приятно, Ипполит Севастьянович. Если честно, я человек в городе новый и даже не знал, что у нас есть такой музей, — признался я.

— Ну как же! — слегка обиделся он. — Чем наш Рудановск хуже других городов?

— Ничем, — заверил его я.

— И правильно думаете, — воспрял духом директор музея. — Рудановск, конечно, не Москва и Петроград, но кое в чём можем утереть нос даже областной столице.

— И этим кое-чем, конечно, является городской музей искусств, — продолжил за него мысль я. — Я правильно понимаю?

— Да, — с гордостью подтвердил он. — Конечно, музей — громко сказано… Скорее галерея, в которой представлены полотна наших местных художников: Иртыш-Пентковского, Арчехабидзе, Волошина. Возможно, вам ничего не говорят эти имена, но дайте срок — пройдут года и их творчество оценят по достоинству.

— Ипполит Севастьянович, я очень люблю изобразительное искусство и, когда найдётся свободное время, обязательно выберусь к вам на экскурсию, но пока решительно не понимаю, чем могу вам помочь.

Он устало вздохнул, снял берет, скрывавший внушительных размеров лысину, промокнул с неё пот носовым платком и упавшим голосом сообщил:

— Нас обокрали.

— Нас, это в смысле — вас лично?

— Нас, это в смысле, всю страну, Россию! — торжественно объявил Осипов. — И это, заметьте, отнюдь не в переносном смысле! Ночью галерею ограбили. Воры похитили самое ценное.

— То есть ночью в музей проник грабитель и вынес оттуда полотна этих самых Пентковского и Кикабидзе? — задал уточняющий вопрос я.

Понятия не имею, что рисуют местные «рафаэли», но мне их фамилии точно ничего не говорили, и надо быть круглым идиотом, чтобы польститься на их произведения искусства.

— Арчехабидзе! — плаксиво поправил меня Осипов. — Плохо не знать фамилии знаменитых земляков! — добавил он с укоризной.

— Виноват, Ипполит Севастьянович, — с улыбкой произнёс я.