В этом году в Иерусалиме - Мордехай Рихлер

Высшей гойской честью, которую жаждал Сэм и которую многократно пытался выбить с помощью денег, было сомнительное по своей выгоде назначение — должность сенатора. Но в этом так называемом еврейском кресле в Сенате Сэму и его наследникам было отказано, причем каждый раз оно ускользало к их подпевалам, тоже отчаянно за него сражавшимся: в первый раз это был Лэз Филлипс, а во второй — одышливый Лео Кольбер. Жаль, что канадский истеблишмент проявил такую придирчивость, потому как Сэм был человеком более толковым и достойным, чем многие болваны из числа сенатских заседателей, да и для Канады сделал больше многих. В отличие от большинства сегодняшних предпринимателей, канючащих отмену торговых пошлин, Сэм сумел пробиться в высшую лигу и сколотить всемирную корпорацию по продаже спиртного. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. В 1963 году он купил нефтяную компанию «Техас Пасифик» за 50 миллионов долларов, а в 1980-м его наследники выручили за нее 2,3 миллиарда. Не следует забывать и о том, что Сэм выделял миллионы на нужды евреев как в своей стране, так и в Израиле плюс подкармливал Макгиллский и Монреальский университеты и другие учебные заведения. В преклонные годы в облике и манерах этого старого пирата появилось даже что-то трогательное. Казалось, теперь для прежнего нахрапистого выскочки, некогда облагораживавшего свою речь выражениями «Неужто?» и «Прошу покорно!», не было занятия любезнее, чем собраться со старыми приятелями и попеть идишские песни.

В 1971 году в честь 80-летия Сэма был организован целый ряд мероприятий, в том числе вечер «Беспечные девяностые»[148] в синагоге Шар Хашамаим. Приветствия и поздравительные телеграммы от известных людей шли со всех уголков мира. Юбиляру вручили особую памятную медаль. А за обедом на две с половиной сотни персон Сэди поднялась и с чувством пропела мужу «их песню»:

Крошка моя,Я скажу не тая:На Земле нет прекрасней тебя.Крошка моя,Мне тебя не забыть,Ведь ты сердце смогла пробудить.Крошка моя,Когда ты обнимаешь меня,Я без крыльев уже в раю,Я смотрю на тебя — и парю,Крошка моя.

Вскоре после этого, 10 июля того же года, Сэм Бронфман, один из самых успешных магнатов, когда-либо взращенных этой страной, умер у себя дома, неопровержимо доказав, что, вопреки распространенному мнению, жить стоит и без того, чтобы изучать жизнь[149].

Райхманны

Пер. О. Качанова

В 1980-е годы, пору своего безмятежного благоденствия, ультраортодоксы братья Райхманн — во главе с безгранично самоуверенным Полом, чье мнение некогда считалось истиной в последней инстанции, — сумели общими усилиями снести на черный день золотое яичко стоимостью почти 10 миллиардов долларов. Единоличные владельцы крупнейшей в истории западного мира компании по торговле недвижимостью, они входили в десятку самых богатых семей мира, немного уступая британским монархам, и то только потому, что у тех была фора по времени. Но и тогда, как сообщает Антони Бьянко в своей книге «Райхманны: семья, вера, богатство и империя „Олимпия энд Йорк“», чуть не все они предпочитали скромно жить в облюбованных ортодоксальными евреями пригородах далеко не модного Торонто. Завершив строительство в Торонто 72-этажного «Ферст канэдиэн плейс»[150], они перебрались в Нью-Йорк и возвели там Всемирный финансовый центр, а затем заложили свои детища, рискнув всем ради грандиозной идеи, опередившей свое время, — многомиллиардного проекта Кэнэри-Уорф[151], под который был отведен район заброшенных доков на Темзе.

Выпускники ешивы, братья Райхманн были легендарными фигурами. Слово их почиталось крепче стали. Они везде и всюду носили ермолки, ели только кошерное мясо без спаек и, невзирая на значительные убытки, останавливали все строительные работы на время шабата и еврейских религиозных праздников, которых набегало 64–65 дней в году. Поговаривали, что озадаченные брокеры-пресвитерианцы в Торонто корпели в обеденный перерыв над Талмудом, надеясь раскусить секрет Райхманнов. (Например, в 1977 году братья приобрели восемь нью-йоркских небоскребов всего за 46 миллионов долларов. Через десять лет эти здания оценивались уже в 3 миллиарда.)

Секрет у них действительно имелся. Если они и нарушали библейский запрет, позволяя себе усиленно кадить и Богу, и Маммоне, то происходило это не без попустительства со стороны Главного Архитектора, который некогда в два счета расправился с не понравившейся Ему Вавилонской башней. В 1980-х Пол признался одному их молодому родственнику, Моррису Бренику: «Мои первые накопления преумножились стократно, но я тут ни при чем. Такой успех даровал мне Господь, на то была Его воля».

Семейное богатство Райхманнов зародилось из простого яйца. Много лет назад, в 1920-х годах в венгерском Беледе, Самуэль Райхманн подмял под себя почти весь яичный рынок и вел торговлю с Австрией, Германией, Англией. Занятно, что рьяный ортодокс Самуэль, проклинавший безбожный коммунизм, своим начальным капиталом оказался обязан не милости Всевышнего, а большевикам и порожденной ими сумятице. Традиционно яичный рынок контролировали русские экспортеры, но из-за войны и революции им стало не до того. И Самуэль занял опустевшую нишу.

До наступления Великой депрессии Самуэль был по-настоящему богатым человеком, однако ему хватило прозорливости в начале 1930-х покинуть Венгрию и пуститься со своими домашними в странствия, которые в 1940 году привели их в Международную зону Танжер; там история Райхманна несколько затуманивается. Уже имея опыт ведения международных валютных сделок, Самуэль стал менялой и так азартно играл на рынке, что, по слухам, за девять лет нажил 20 миллионов долларов. Его имя засветилось в ряде предварительных отчетов Управления стратегических служб[152], его подозревали в торговых сделках с немцами, но это были непроверенные данные. Антони Бьянко сомневается в достоверности этих обвинений, но допускает, что Самуэль вел кое-какие дела с пресловутым Альбертом Греблером, которого союзники внесли в «черный список» пособников нацистской Германии. «Нечестивый союз Райхманна с Альбертом Греблером продолжался почти до конца 1950-х, — пишет он, — хотя финансовое благополучие его рода давно уже было прочно и стабильно».

Внутрисемейными делами Райхманнов в Танжере заправляла Рене, глава рода; с помощью дочери Евы она подкупала франкистских чинуш и добывала охранные визы для евреев из оккупированного Будапешта, сумев спасти, таким образом, несколько тысяч жизней. Еще Рене, под эгидой испанского Красного Креста, десятками тысяч посылала продуктовые посылки узникам Освенцима и других концлагерей. Эти цифры не укладываются в голове. Не упомню, чтобы Примо Леви или Эли Визель[153] хоть где-то написали: «Ура, сегодня четверг, и, значит, сегодня милашки из СС будут раздавать посылки с едой от Рене Райхманн». Однажды, когда паковались посылки, в перерыве, один молодой сефард удрученно спросил у миссис Райхманн:

— Зачем все это? Вы правда думаете, что немцы передадут ваши посылки евреям?

Миссис Райхманн ответила:

— Если хотя бы один еврей ест шоколад, мне и то радость.

И вот почти полвека спустя Исаак Клейн[154], проведший последние месяцы войны в трудовом лагере в Кауферинге, припомнил, что им действительно пришла продуктовая посылка и, возможно, она была из Танжера. А другие посылки, сказал он, были розданы в лагере женщинам.

Пол неусыпно стоял на страже материнской чести — помнится, он даже подал иск за клевету на журнал «Торонто лайф», который опубликовал статью о Райхманнах, содержавшую инсинуации касательно их жизни в Танжере (журнал принес извинения, и примирение было достигнуто без суда). Однако в другом случае он позволил себе довольно неоднозначно высказаться о властной натуре матери, неожиданно выказав при этом чувство юмора. Когда Самуэля не стало, «Олимпию энд Йорк» возглавила Рене. Через несколько лет после ее смерти в 1990 году Пол рассказал, как однажды в лондонский офис «Олимпии энд Йорк» заглянул принц Чарльз, посмотреть макет Кэнэри-Уорф.

— Насколько я понимаю, компанией руководит ваша мать, — сказал он. — Как вам вместе работается?

Пол не сказал, что он ответил принцу, вместо этого он обронил:

— Согласитесь, у него такая же проблема.

В середине 1950-х годов Райхманны, отягощенные якобы 30 миллионами наличности, променяли сладкую танжерскую негу на канадскую тундру и осели в Монреале и в Торонто, где они основали компании по производству напольной и настенной керамической плитки. («Олимпия энд Йорк» будет создана лишь в 1964 году.) Эдуард, старший из братьев, самый из них колоритный и наименее успешный, выбрал Монреаль, но так и не сумел понять belle province[155]. Купив в 1961 году у лорда Пилкингтона канадское подразделение «Пилкингтон гласс», он, чтобы не дразнить франко-канадских сепаратистов, которые с каждым днем все громче заявляли о себе, решил его переименовать. И нарек его «Мэпл лиф керамик»[156] не подумав о том, что теперь тычет в лицо этим самым сепаратистам символом, который красуется на флаге ненавистных им завоевателей.