Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович

Тьма бесновалась, разделяя эти слова.

— Но теперь довольно. Я обладаю силой, которая разобьет цепи вашего старшего брата. Сильнейшую негативную сущность. Он поможет нам пройтись по всему Многомирью в очистительном походе. Ошибка, допущенная давным-давно, будет исправлена. Материи и Многомирью нельзя было встречаться. Мы уничтожим связь между нашими реальностями и вернемся к спокойному существованию. Ваш дом со временем снова станет круговоротом нейтральной энергии, а наш — перестанет страдать от страстей.

— Да, — ревел темный океан. — Да, Пророк! Говори так!

— Я обладаю силой, — повторила Максиме. — А враги наши, наоборот, слабеют. Скоро Девел, лицемер, шут, служанка светлых сил, обратится в Террор. Он уже на грани. Негативная половина его сущности знает о моих планах и поддерживает их. Террор поможет мне избавиться от часов, и я вольна буду дойти с вами до самого конца. До нашего общего спасения!

— Сделай нас единым, Пророк! Сделай нас единым!

Максиме еще долго говорила, объясняя, как именно будет захвачено Многомирье. Время шло. Так же долго необозримая армия покидала оскверненную реальность. Пустыня превратилась в гниющее болото, источающее смрад и миазмы болезней. Солнце потускнело и покрылось бурыми пятнами. Небо растрескалось и осыпалось.

Жестокость ушла, чтобы вести свою часть негатива на ничего не подозревающие миры. Пророк сидела на корме и ждала. Она чувствовала опустошенность и старую боль, возвращающуюся на свое привычное место: в ороговевшую рану-колодец на груди, все еще кровоточащую и чувствительную. Одиночество не терпело пренебрежительного отношения. Стоило Максиме отвлечься, боль пряталась и ждала. Она злилась и копила силы. А потом выползала обратно, словно щупальца из-под камней.

Осколки неба шумно разбрызгивали густеющую жижу. Она бурлила, шипя и испаряясь.

Через некоторое время к Максиме явился последний гость. Гостья.

— Какой чудесный здесь пейзаж!

— Да. Здравствуй, Ложь.

Миссионер и его проводники остановились там, где Путь перешел из асфальта в грунтовую дорогу. По бокам от нее высились гигантские освежители воздуха в форме елок. Свернутые из газет и журналов березы. Согнувшиеся под собственным весом салфеточные клены. Это был лес, уходящий куда-то в другой мир. Тихий и неприветливый. В нем росли уродливые искусственные подсолнухи, множество парафиновых грибов и ярко цветущих табличек с надписями: «дайте лесу шанс!», «переработка, не уничтожение!», «люди — часть природы», «пожалуйста, найдите компромисс!».

Еще здесь бродили освежёванные звери. Куницы без шкур, нагие соболи, раздетые ласки. Кролики, норки, медведи, волки, олени, и даже ежи. По одному, реже по двое, они, тощие, больные и невероятно изможденные, подходили к деревьям и начинали лепить на них свежие обрывки журналов, исписанные листы, бланки, рекламные афиши. Многих не было видно из-под мешков, наполненных тысячами мелких листовок с рекламой паршивой бижутерии. Наблюдая за ними, Никас понял, что звери пытаются восстановить из бумаги деревья. Они облизывали листки, жевали их и клеили к давно начатым стволам из папье-маше.

Атмосфера была сухая и безнадежная, давно осевшая на картонные деревья, погасшая среди оплывающих грибов. Альфа нехотя объяснил, что это злобно-ироничная концепция угнетенной природы.

— Это гротеск, — мрачно сказал он. — Но каждый гротеск, в свою очередь, просто преувеличенная правда.

Под одной из целлюлозных елок герой предложил разбить лагерь. Девелу было все равно. Он скрылся за освежителями воздуха. Вскоре к обочине, занятой путешественниками, подкатил фургон срочной доставки. Из него в Никаса швырнули тюком со спальным мешком.

У Альфы все было свое. Неистощимая серебряная фляга с черепами, из которой он выкачивал гектолитры неопознанной сивухи. Это все, что на первый взгляд, нужно было прима-образу для сохранения концептуальной стабильности.

Вместе с неприятно изменившимся бородатым Альфой, Никас набрал охапку пестрого глянца и развел костер. Человек глядел, как вокруг огня собираются озябшие звери, и слушал, как его телохранитель урчит горлышком фляги.

— Ну, так как же тебя угораздило получить билет в один конец? — спросил Альфа, на минуту утолив жажду. — По-моему у меня есть шанс посмеяться от души. А, Никас?

— Я просто оказался не в том месте и не в то время.

— Знакомая ситуация. Одна из платиновых схем любой истории. Ничего постыдного в ней нет. Ты знаешь Темную Иронию?

— Думаю…

— Не важно. Просто знай, что она существует. Они с Девелом близко знакомы. Имеют множество… Точек соприкосновения. Она настолько сильна, что часто вмешивается в дела Материи. Не думай, что игра всегда идет в одни ворота. Наши реальности толкают друг друга постоянно.

— То есть, она могла быть виновата в том, что я здесь очутился?

Альфа пьяно замычал.

— Виновата? Или благодаря Темной Иронии ты здесь очутился? Не знаю. Она никогда и никого не посвящала в свои планы.

Они помолчали.

— Наверное, здорово быть воплощением неординарности? — спросил Никас, что бы хоть что-то сказать.

Альфа побледнел. Потом оскалился. И не произнес ни слова. Только выщелкнул из подмышки новую сигарету и угрюмо закурил, сооружая из дыма удивительные сцены.

Никас решил больше не болтать.

— А кем ты был в Материи? — вдруг спросил прим.

Это был неожиданный вопрос, но человек не стал мяться и раздумывать.

— Да уж, был, это точно. Я работал журналистом.

— Писульки? — с вызовом уточнил Альфа.

— Да. Еще фотографии.

Следующий вопрос был еще более неожиданным.

— А ты когда-нибудь входил в дверной проем?

Никас нахмурился и приоткрыл рот, но Альфа быстро его перебил:

— Не торопись отвечать. Я-то знаю, что да. Да! Нихрена тебе меня не понять! Да, ты выходил. Спокойно, расслабленно, входил и выходил. Но это все херня. Самое главное — процесс. Переход из одной точки в другую. Медленный, плавный, никем, стрелять, не спровоцированный. Только твой. Переход. Озвездительно кайфовый.

Журналист посмотрел на него как на идиота.

— Ты думаешь, я порю чушь, да? — спросил проницательный Альфа. — Ладно, хрен с тобой, забудь, что я сказал.

Никас пожал плечами и не стал требовать разъяснений. Однако когда прим порядком надрался, Аркас услышал всхлипывания. Мрачный мастер стали и пороха ныл в бороду. Тут-то он разговорился снова.

— Все думают, что это так просто, — бормотал Альфа. — Берешь, значит, и… Я защитник Многомирья. Я, стрелять, непобедимая сущность. В моей природе непоколебимая стойкость и уверенность. Но я ни в чем не уверен!.. Я повторяющаяся неповторимость. Пародия на пародию, на пародию, на пародию… Как может быть существо, без своего угла, хоть в чем-то быть уверено? Я обречен на постоянные скитания! Это… Берешь, значит, и не даешь накалу крутости упасть! Ты знаешь, Никас, как это сложно? Постоянно выпрыгивать в окно? Или, в лучшем случае, выбивать дверь ногой. Влетать в нее плечом. Или получив по зубам. Убегая от кого-то или кого-то преследуя. Я хочу хоть раз выйти в дверь. Я пытаюсь сказать… Ну они ведь для этого и сделаны, что бы в них выходили. Это вроде фигня, но в этой… Я долго думал и я уверен: в этой мелочи сосредоточена вся безысходность моего положения.

Образ сгорбился и замолчал, обрюзгнув как скисший бродяга.

— Не смотри на меня так!

Никас нерешительно оглянулся назад, но Девела не было видно. Он засел где-то в благоухающей чащобе.

— Ты думаешь, я тряпка?! Я тебя насквозь вижу!

— Нет, нет, — серьёзно ответил журналист. — Мужские слезы — признак здорового отношения к себе. Нельзя все держать в себе. Говорят, это провоцирует инсульты.

Альфа закрыл лицо руками.

— Мне ведь нельзя… — прошептал он.

— Может тебе уже хватит? — спросил Никас ненавязчиво. — Вдруг Девел…

— Мне запрещено выражать свои чувства, — продолжал Альфа, не обращая внимания. — Это сейчас я ною. Знаешь, почему? Потому что Клейтон, стрелять, сбежал. И прихватил с собой несколько образов. Несколько десятков образов. Может быть сотен. Я точно не знаю. Пускай Многомирье сейчас тормошит его. Если кому-нибудь из людей придет в голову помечтать о таком как я, то вот… Вот… Вот оно — Клейтон к вашим услугам, дамы и господа.