Всё меняется даже в Англии - Борис Изаков

Английская внешняя политика барахтается в заколдованном кругу безнадежно устаревших концепций. Снова, как и прежде, доктрина «равновесия сил» объявляется венцом дипломатической премудрости. Дуглас-Хьюм в бытность министром иностранных дел так определил основную концепцию британской дипломатии: «Лучшим и, возможно, единственным средством обеспечения мира является сохранение равновесия сил. Простой факт заключается в том, что мир сохраняется равновесием сил».

Во имя «равновесия сил» Англия помогла снова встать на ноги германскому милитаризму. Западногерманские милитаристы не забыли девиза кайзеровской Германии: «Боже, накажи Англию!» В своем кругу вояки с Рейна, уцелевшие в двух мировых войнах, по-прежнему называют Англию «дер эрбфейнд» — кровный враг. И все-таки английские кредиты наряду с американскими обеспечили восстановление военной промышленности Рейна и Рура, и западногерманский бундесвер, поставленный под командование бывших гитлеровских генералов, уже сейчас стал сильнее английской сухопутной армии.

При последних судорогах гитлеровской империи германские милитаристы мечтали: в будущем они «переиграют» войну за мировое господство. Имеются сведения, что начиная с конца 1943 года германский генеральный штаб взялся за разработку планов третьей мировой войны. 26 января 1945 года Геббельс писал в своей газете «Дас рейх»: «В конце концов, мир не так уж просто устроен, что победа всегда есть победа, а поражение всегда является поражением». Но даже Геббельсу в его самых диких мечтах не мерещилось, что через каких-нибудь полтора десятка лет после окончания войны германские войска будут иметь базы на Британских островах, а германский генерал, заняв ответственнейший пост в новом военно-политическом блоке, станет разрабатывать стратегические планы для Соединенных Штатов, Англии и всего капиталистического Запада.

В самой Англии критика такого политического курса раздается не только в прогрессивном лагере. По случаю годовщины начала войны с гитлеровской Германией консервативная лондонская газета «Ивнинг стандард» писала: «Нам говорят сейчас, что мы должны забыть о войне и объединиться с немцами в Европе. Быть может, в этих призывах к забвению и была бы какая-то доля обоснованности, пусть небольшая, если бы не тот факт, что лица, руководящие сейчас германскими делами, — это в основном те же самые люди, которые четверть века назад орали «Зиг хайль!» на улицах Германии. Дважды на протяжении жизни одного поколения Германия ввергала Европу в войну. Даже на этом этапе истории немцы все еще посматривают на районы за линией Одер — Нейсе, которые им угодно называть «утраченные территории». Вряд ли приходится сомневаться, что для возвращения этих территории многие были бы готовы снова пойти на риск мировой катастрофы. Таковы факты, которые следует помнить 3 сентября. Ибо если о них будет помнить достаточное число людей, немцам не удастся снова опустошить Европу».

Если так рассуждает консервативная газета, то легко себе представить, что на уме у рядового англичанина, не позабывшего ни Дюнкерка, ни «блица». В беседе по душам он не скрывает неприязни к боннской Германии. Один консервативно настроенный джентльмен говорил мне:

— Тут уж мы надеемся на вас в Советском Союзе. Вы не дадите разгуляться этим сумасшедшим в Бонне… Что касается нас, — добавил он немного смущенно, — мы ничего не можем поделать: Англию связывает партнерство с Соединенными Штатами, а в Вашингтоне на германский вопрос смотрят иначе, чем в Лондоне.

Партнерство с Соединенными Штатами! Исчерпав все аргументы в защиту своей политики, представители английских правящих кругов неизменно ссылаются на «американо-британское партнерство», на «единство народов, говорящих на английском языке», без которого Англии — крышка. Но у рядового англичанина в большинстве случаев свои взгляды на этот счет.

Известный английский литератор, человек наблюдательный и острый на язык, спросил меня:

— Хотите знать, почему мы, англичане, с таким восторгом встречали вашего Гагарина, что официальная программа встречи была опрокинута и от нее ничего не осталось?

— Что же тут удивительного? — пожал я плечами. — Событие исторического значения… Человек и вселенная… Покорение космоса…

— Все это, конечно, так, — лукаво улыбнулся собеседник. — Но к естественному восторгу перед лицом такой победы человеческого гения и мужества примешивалось и другое чувство.

— ?

— Между нами говоря, в глубине души каждый англичанин радовался, что первыми покорили космос не американцы. Не смотрите на меня с удивлением: это именно так. И американцы нас отлично поняли. В Вашингтоне нам до сих пор простить не могут той встречи: там считают, что с нашей стороны было чистейшим предательством аплодировать русскому, опередившему в космосе американца. Недаром Соединенные Штаты так и не прислали к нам после этого своих космонавтов…

Я, конечно, знал о скрытом англо-американском антагонизме. Чтобы почувствовать его, даже не обязательно побывать в Англии, — достаточно ознакомиться с книгами английских писателей современности от Джона Голсуорси до Грэма Грина — некоторые из них я переводил на русский язык. Возьмите, например, переживания очаровательной — и очень консервативной — Динни Черрел из «Конца главы» Голсуорси, когда в нее без памяти влюбляется красивый молодой американец, или возьмите размышления английского журналиста Фаулера из «Тихого американца» Грина. Однофамилец Г. Грина, английский писатель Мартин Грин, в своей книге «Зеркало для англосаксов» так суммирует отношение англичан к американцам: «Каждому из нас претило бы быть американцем… Если их припрут к стенке — а в наши дни всех нас припирают к стенке международные события, — большинство англичан готово признаться, что чувствует свое превосходство над американцами, — потому что у американцев не хватает культуры, скажут они».

Так обстоит с «единством народов, говорящих на английском языке». Кстати о языке. Американская речь до того отдалилась сейчас от английской, что англичане и американцы раздражают друг друга и лексикой и произношением. Как-то раз я завтракал в ресторане своей гостиницы; за соседним столиком немолодая чета англичан была увлечена одним из тех нескончаемых разговоров о погоде, которые так любят в Англии. Мимо продефилировала группа туристов. Один из них, с фото- и киноаппаратами через плечо и путеводителем в руке, объяснял спутникам:

— Сегодня мы провернем Британский музей, Вестминстерское аббатство, выставку мадам Тюссо…

У дамы за соседним столиком вдруг вырвалось как-то совсем не по-английски:

— Меня просто судороги корчат, когда я слышу их квакание.

Недаром одна солидная лондонская газета в шутку писала: чтобы англичане и американцы перестали действовать друг другу на нервы, им надо подождать, пока американская речь совсем перестанет походить на английскую. Тогда ее начнут преподавать в учебных заведениях как иностранный язык, американцы перестанут называть себя «братьями», превратятся в обыкновенных иностранцев и с ними даже можно будет подружиться…

Да, подспудный англо-американский антагонизм заметно вырос. Он рос параллельно стремительному американскому проникновению во все области английской жизни. Это как бы две стороны одной медали.

Вы включаете в Лондоне поутру радио — и слышите ковбойские песенки под аккомпанемент банджо. Вечером вы включаете телевизор — и видите либо перестрелку между ковбоями и индейцами в Техасе, либо перестрелку между полицейскими и бандитами в Чикаго. Приблизительно три четверти всех фильмов, идущих на английском экране, сделаны в Голливуде. В книжных лавках на Чэринг-кросс, в киосках газетчиков, на станциях лондонской «подземки» выставлены последние заатлантические боевики в пестрых обложках: детективные романы и популярные наставления, как без особого труда нажить миллион долларов. В витринах магазинов грамзаписи подавляющее большинство пластинок — американские.

Но больше всего американское проникновение сказывается в экономике. Долларовые капиталовложения в Англии увеличились по сравнению с довоенным временем в десять раз и продолжают расти безостановочно. Заокеанские капиталисты облюбовали наиболее доходные и перспективные отрасли английской промышленности; старые отрасли, вроде текстильной или судостроительной, их не привлекают.

Вдоль дорог Англии — бензоколонки с всемирно известными щитами американских нефтяных монополий. В потоке машин катят автомобили Форда и других американских марок. Если вы видите английскую машину, не спешите верить глазам своим: ведь, например, английская автомобильная фирма «Воксхолл» давно перешла в руки американского гиганта «Дженерал моторс». Из четырех крупнейших фирм, выпускающих автомобильные шины, три контролируются американцами.