Заброшенный в природу - Русков Милен

Девица вышла замуж за другого. И теперь у нее жена, дети… Тьфу, муж, дети… Ага, эта темная полоса внизу, наверное, Гвадалквивир.

Я поднял камень и швырнул его в ту сторону. Уже было подумал, что не попал, но потом услышал всплеск. Ничего не скажешь — глубокая река. Невозможно ни с чем спутать. Одним словом — Гвадалквивир!

А эта палка только путается у меня в ногах. Вот и сейчас — чуть было не упал. Я так разозлился, что возникло непреодолимое желание и ее бросить вслед за камнем. Но я сдержался.

Urbi et Orbi.

А у той девушки, помимо всего прочего, было особенное имя — Хуана. Я вдруг задумался, какими разными сотворила природа мужчин и женщин! (Здесь нужно кое-что разъяснить читателю. Конечно, дорога в Севилью не столь длинна, как в Иерусалим, но и короткой ее не назовешь. Поэтому времени поразмышлять у меня было достаточно. Скорее, даже не размышлять, а просто перебирать в уме разные вещи, о которых в другое время я бы даже не вспомнил, так как они, по-моему, гроша ломаного не стоят). Женщина и статью поменьше, и вообще другая. Вот, например, смогла бы она построить дворец Эскориал? Я сильно сомневаюсь. Я попытался было представить себе, как группа женщин таскает огромные камни, необходимые для строительства дворца, и у меня ничего не вышло. Не потому, что у меня какое-то особое мнение об Эскориале. Напротив, я уже упоминал, что считаю его самым уродливым зданием на свете. Или, по крайней мере, самым уродливым большим зданием. Но все равно, я не вижу, как женщина могла бы соорудить самое большое уродливое здание на свете. Если бы природа состояла только из женщин, то таких зданий просто бы не было. А что это значит? А это значит Urbi et Orbi, Святой отец. Римлянин Эпиктет, «L'Amour des amours»… Интересно, мог бы Магеллан быть женщиной? И вообще, человеческая самка смогла бы открыть Америку? Что общего у нее с мореплаванием, с океанами? Конечно, женщина тебе скажет, что все, о чем ты говоришь, это абсолютные глупости. Как ты можешь заставить ее подняться на вонючую, качающуюся палубу и отправиться «вперед к закату», как любил говорить Васко да Герейра? Ничего у тебя не выйдет! Васко даже попытался посвятить этому (то бишь мореплаванию) стихотворение. На это его вдохновила поэма Лопе. Произошло это в таверне дона Педро «Три жеребца», что на площади Сан-Франциско. Но Васко смог придумать только две строчки, вернее, полторы…

Больше он не смог осилить. Я сказал ему тогда: «Васко, это не для тебя, не мучайся!» А он пыжился, пыжился, из кожи вон лез, а потом разозлился, да как заорет: «Твою мать! Эти поэты — полные идиоты!» А у меня зашумело в голове от выпитого хереса, и я стал с ним спорить, рассказывать о Пелетье дю Мане. И меня во второй раз вышвырнули из таверны, причем не Васко, а сам дон Педро. Должен вам сказать, что Педро — здоровенный, как скала. Он одной рукой мог бы поднять три лошади. «Я, — кричит, — не желаю слушать про разных там французских псов». «А мне что до этого, — кричу я ему в ответ. — Я Гимараеш, португалец из Португалии, самой прекрасной страны на свете» (я, как уже сказал, был немного не в себе). «А я, — заявляет мне Педро, — и португальских псов не хочу здесь видеть». Вот так-то.

Нет, я не думаю, что женщины способны открыть Америку. «Женщина, — говорил Пелетье дю Ман, — любит домашний очаг». Удивителен этот Пелетье дю Ман. Но в таком случае они не могли бы открыть и табак. Эта мысль настолько меня озадачила, что я даже остановился. Закурил сигариллу. Потом продолжил дальше. «Как хитро она распорядилась, эта природа, — думал я. — Создала и мужчин, и женщин. Если бы она создала кого-то одного, мир был бы совсем другим…»

Эх, Севилья, Севилья… Как ты далеко… Ужасно далеко. Если бы я был женщиной, то уже бы умер от страха. Один, вернее, одна на дороге, окруженная темным лесом, во мраке… Деревья шумят и вообще, кто знает, что там такое… Однако, с другой стороны, если бы я был женщиной, то вообще не оказался бы в таком положении. Ноги моей бы не было возле доктора Монардеса — это уж точно.

Не может быть! Не может, но именно так и есть: это холм Марии Иммакулаты. За ним я увижу Севилью! Я припустил вперед. Вот она! Огоньки, река, мосты, кафедральный собор… Я вприпрыжку побежал вниз и вскоре оказался в городе. Какой-то пьяница (или нищий) разлегся на дороге. И поскольку в этой части города улицы узкие, то он перегородил ее всю. Я потыкал в него палкой.

— Эй, мориск, — сказал я ему, — нашел, где разлечься! Люди о тебя спотыкаются.

В ответ он пробормотал что-то и перевернулся на другой бок. Я очень осторожно перепрыгнул через него, потому что некоторые бродяги любят притвориться пьяными, а когда ты решишь перепрыгнуть через них, вдруг хватают тебя за причинное место и начинают сжимать его, пока от боли ты не отдашь им свой кошелек. Впрочем, это случается очень быстро. Однако потом они еще сильнее принимаются сжимать его, и, пока ты корчишься от боли, вскакивают и убегают. Правда, мне рассказывали об одном мерзавце, которому не повезло и его прямо на месте убил какой-то кастрат. Но эту историю я расскажу как-нибудь в другой раз. Так вот, я перепрыгнул через ноги этого бродяги, а потом крикнул ему через плечо:

— Скажи спасибо, что Хесус тебя не задавил, это просто чудо!

Случившееся навело меня на мысль, что я, возможно, нахожусь в самой опасной части города. Ночью на улицах Севильи тревожно. Только этого мне не хватало — с легкостью преодолеть в ночной тьме леса и поля и попасть в переплет на улицах Севильи. Но это вполне могло случиться. Ночью Севилья гораздо более опасна, чем природа. Это потому, что природа зачастую безлюдна, а в Севилье полно людей. Неожиданно пошел дождь. Я побежал вперед. К счастью, со мной ничего не случилось. Когда я добрался до дома доктора Монардеса, то увидел, что Хесус выгуливает у хлева кобылу.

— Наконец-то, сеньор, — выкрикнул он. — Мы уже было подумали, что вы где-то потерялись.

— Я бы тебе сказал, ну да ладно… Что с ней? — я кивком указал на кобылу.

— Просто ей грустно, — ответил Хесус и погладил кобылу по холке.

У Хесуса не все дома.

Я обогнул его и вошел в хлев. Сегодня мне явно придется спать здесь. Паблито, почувствовав меня, всхрапнул.

— Привет, Паблито, — сказал я коню и легонько постучал палкой ему по лбу. Он появился здесь лет за пять-шесть до меня и с тех пор тут живет.

В углу хлева я нашел сухое место и блаженно опустился на солому. Солома была старой, слегка прогнившей, и от нее исходил пряный запах. Я закурил сигариллу, с наслаждением втянул в себя дым, лежал и слушал, как капли стучат по крыше. Легкий шум капель и дым сигариллы подействовали на меня успокаивающе, я почувствовал, как усталость постепенно проходит. В Севилье почти никогда не бывает сильных дождей, так, побрызжет немного и все. Как говорят старые люди, «La lluvia en Sevilla es una pura maravilla: Дождь в Севилье — это настоящее чудо!» И вправду чудо! Какое-то женское лицо всплыло у меня в сознании. Оно склонилось надо мной и несколько раз пожелало спокойной ночи. Кто это был? Лицо не показалось мне знакомым. Я постарался вспомнить, даже встал и подошел к окну, чтобы лучше разглядеть черты незнакомки, но не смог. В этот миг дверь отворилась и в комнату вошел Васко да Герейра, залитый солнечным светом. «Женщины, детишки сопливые…» — сказал он и покачал головой. Я повернулся к окну и выглянул наружу. Но то была не Севилья. Кругом простирались поля, низкие холмы с редкими оливковыми рощицами, между которыми извивалась черная лента дороги, уходящей вперед, где светило яркое солнце. «Как жарко!» — сказал я себе и вытер со лба пот…

6. О ВООБРАЖАЕМОЙ СВЯЗИ, КОТОРУЮ УСМАТРИВАЮТ НЕКОТОРЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ПРОСТОЛЮДИНОВ МЕЖДУ ТАБАКОМ И ТАК НАЗЫВАЕМЫМ «ДЬЯВОЛОМ». КОНКРЕТНЫЙ ПРИМЕР ИЗГНАНИЯ ДЬЯВОЛА, КОТОРЫЙ БЕЖИТ ОТ ТАБАЧНОГО ДЫМА, КАК ОТ ЛАДАНА

После того, как сгорел хлев, я старался некоторое время не показываться доктору на глаза и никуда с ним не ходить. Я оставался дома и помогал Хесусу строить новый хлев. С этим пожаром вообще много неясного, но пусть я сначала расскажу о том, что известно. Благодаря тому, что Паблито сразу заржал, а Хесус все еще был снаружи, пожар быстро заметили. Хесус прибежал в хлев и разбудил меня. Просто чудо, что я не пострадал, так как вокруг меня бушевал огонь, и я запросто мог задохнуться во сне от ядовитого дыма. Пробудившись от сна, я было подумал, что нахожусь в аду, — вокруг меня плясало пламя и стелился черный дым. Потом решил, что туда же попал и Хесус, чье потное и, как мне показалось, огромное лицо нависло надо мной, и это мало меня удивило. К счастью, я быстро пришел в себя и выбежал из хлева, потом помог Хесусу отвязать Паблито и вывести его наружу. Не случайно говорят: «горит, как солома». Огонь охватил хлев невероятно быстро. И если бы не дождь, который, к счастью, полил как из ведра, и если бы не Хесус, который в то время еще не спал, то огонь сожрал бы не только хлев, но и дом рядом с ним, а, может быть, и другие дома вокруг. Обо мне и говорить нечего. Мне страшно повезло. И я должен признаться, что Паблито, дождь и, прежде всего, Хесус спасли мне жизнь.