Московия при Иване Грозном глазами иноземцев - Генрих Штаден

Привычка к человекоубийствам является у него повседневной. Как только рассветает, на всех кварталах и улицах города появляются прислужники опричнины или убийцы и всех, кого они поймают из тех, кого тиран приказал им убить, тотчас рассекают на куски, так что почти на каждой улице можно видеть трех, четырех, а иногда даже больше рассеченных людей и город весьма обильно наполнен трупами. А стоит тирану заметить, что народ взволнован столь сильной жестокостью, он переселяется в другое место, чтобы своим отсутствием успокоить скорбь людей. Обычно он часто уезжает из города Москвы в Александровский дворец, в каковом месте он обычно применяет другой способ губить людей, кого он решил убить.

Он приглашал их к себе под предлогом расположения: в результате каждый день двадцать, тридцать, а иногда и сорок человек он велит отчасти рассечь на куски, отчасти утопить, отчасти растерзать петлями, так что от чрезмерной трупной вони во дворец иногда с трудом можно проехать.

Старший сын его не непохож на отца по своим добродетелям. Когда он проходит мимо трупов убитых или снятых с шеи голов, то являет дух, жаждущий еще большей кары, скрежещет зубами, наподобие собаки, ругается над трупами, поносит их, а также протыкает и бьет палкой всех их, укоряя убитых за неверность в отношении к его отцу, великому князю Московскому. А коль скоро насытит он глаза жестокостью, то в конце концов возвращается к отцу. Всякий раз, как тиран приглашает кого-нибудь явиться к нему в Александровский дворец, тот идет как на Страшный суд, оттуда ведь никто не возвращается. А если кому выпадет такое счастье выбраться оттуда живым, то тиран посылает опричников устроить засаду по пути, ограбить возвращающихся и отпустить их домой голыми. Так поступил он с Федором Умным, которого отправил послом к Польскому королю. По прошествии нескольких дней тиран велит Умному явиться к нему в убранстве и наряде, как будто приглашенному на торжество и на пир. Тот является прикрашенным и изящным в сопровождении 40 друзей и челядинцев, нарядившись так, чтобы угодить желанию государя и снискать у него милость. Во время пути, однако, он, печальный, «ликом притворно надежду являет, в сердце глубоко скорбь сокрывает»[60], так как не надеялся вернуться оттуда живым. Когда он явился в Александровский дворец с другими товарищами своего посольства, которых привел с собой, то тиран принял его благосклонно и обошелся ласково. После роскошного приема тиран напоил его до опьянения, одарил мехами и платьями огромной ценности и отпустил весьма милостиво, поручив ему вместе с остальными воинами заботу о городе Москве. Но прежде чем велеть ему удалиться, он тайно послал вперед убийц из опричнины с тем, чтобы перехватить его на дороге, отнять у него все имущество и пустить домой голым, что и было сделано. Именно, произведя нападение, те отняли у них и имущество и лошадей и оставили всех нагими, так что от холода (тогда была зима) некоторые потеряли ноги, другие — руки, а третьи — даже жизнь. Сам Умный, заполучив довольно грязный плащ, проделал пешим путь вплоть до города Москвы. А город Москва отстоит от Александровского дворца на тридцать шесть немецких миль. Что же касается добычи, то похитители доставили ее тирану, и он велел положить ее в казну.

По отношению к религиозности тирана и его богопочитанию надлежит заметить следующее. Живя в упомянутом Александровском дворце, словно в каком-нибудь застенке, он обычно надевает куколь, черное и мрачное монашеское одеяние, какое носят братья базилиане, но оно все же отличается от монашеского куколя тем, что подбито козьими мехами. По примеру тирана также старейшины и все другие принуждены надевать куколи, становиться монахами и выступать в куколях, за исключением убийц из опричнины, которые исполняют обязанность караульных и стражей. И так великий князь встает каждый день к утренним молитвам и в куколе отправляется в церковь, держа в руке фонарь, ложку и блюдо. Это же самое делают все остальные, а кто не делает, того бьют палками. Всех их он называет братией, также и они называют великого князя не иным именем, как брат. Между тем он соблюдает образ жизни, вполне одинаковый с монахами. Заняв место игумена, он ест один кушанье на блюде, которое постоянно носит с собою; то же делают все. По принятии пищи он удаляется в келью, или уединенную комнату. Равным образом и каждый из остальных уходит в свою, взяв с собою блюдо, ножик и фонарь; не уносить всего этого считается грехом. Как только он проделает это в течение нескольких дней и, так сказать, воздаст Богу долг благочестия, он выходит из обители и, вернувшись к своему нраву, велит привести на площадь толпы людей и одних обезглавить, других повесить, третьих побить палками, иных поручает рассечь на куски, так что не проходит ни одного дня, в который бы не погибло от удивительных и неслыханных мук несколько десятков человек.

Но пора нам описать, с какими муками и с какой жестокостью свирепствовал он против Новгородской и Псковской области. Все еще страдая жаждой человеческой крови, он особенно сурово заказал, под угрозой кары секирой и палками, чтобы из города Москвы никто не смел отправляться по проезжей дороге, которая ведет в Новгород, ни мужчина, ни женщина, напоследок даже ни собака или какая-нибудь скотина. Отправляясь же из Александровского дворца в Новгород, он посылал вперед шестьсот всадников и столько же оставлял на ходу сзади себя; равным образом он рассылал также людей вокруг, с правого и с левого боку, чтобы никто не прошел в Новгород. Если упомянутые всадники натыкались на кого-либо, будь то даже раб или челядинец тирана, или также сам он на пути заставал кого-нибудь, то всех убивал, чтобы молва об его прибытии не опередила и он мог тем легче застичь новгородцев, не ожидавших его и нисколько не думавших о нем. Так же поступали те, кто занимал правое и левое крыло; поэтому даже и собака не могла быть предвестницей его приближения. А всех встречных он приказывал убивать, так как мало доверял и своим, про которых знал, что они хорошо расположены к польскому королю. И если бы польский король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю. <…> Этот поход продолжался почти семь недель, так что никто не мог знать, жив ли тиран или где-нибудь задержан пленником. И новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города; тогда-то они стали кричать, что для них наступает Страшный суд. При всякой остановке, или в городе, или в поместье, он обычно выходил и избивал всех людей и скот, сожигал поместья и избы. Так же поступали и все остальные, которыми как я сказал, он был окружен сзади и спереди и с того и другого бока.

Вступив в Новгородскую область, он посылал из лагеря вперед тысячу и более всадников с приказанием перебить всех воинов этой области, а других он точно так же отправлял в город с поручением грабить. Сам он держался в лагере в миле от города, делая по временам набеги на город с целью избиения людей и терзания их удивительными муками, именно: одних он рассекал, других прокалывал копьем, пронзал стрелами. Обычным родом казни у него был тогда следующий: он приказывал оградить частоколом обширное место, поручал привести туда огромную толпу знатных лиц и купцов, которых знал за выдающихся, садился на коня с копьем в руке и, пришпорив коня, пронзал копьем отдельных лиц, а сын его смотрел на эту забаву и одинаково занимался тою же игрой. Когда конь уставал, тиран сам, «усталый, но не насыщенный»[61], возвысив голос, кричал убийцам из опричнины, чтобы убивали без разбора всех и рассекали на куски. Те, унося оттуда куски, бросали их в реку. Был придуман и другой способ казни: множество людей получало приказ выйти на воду, скованную льдом, и тиран приказывал обрубать топорами весь лед кругом; и затем этот лед, придавленный тяжестью людей, опускал их всех в глубину. Тиран не пропускал ни одного рода жестокости при умерщвлении людей, и в городе Новгороде он убил их, после предания удивительным терзаниям и мукам, 2770 из более знатных и богатых[62], не считая лиц низкопоставленных и беспредельного количества черни, которую он уничтожил всю до полного истребления. В Новгородской области было приблизительно сто семьдесят монастырей, все их он ограбил и опустошил, а всех монахов и священников в них перебил.

Когда же тиран Московии вступил в Новгород, епископ этого города пригласил его к обеду, от чего тот отнюдь не отговаривался. На это же пиршество было приглашено также большинство настоятелей из различных монастырей. Когда обед кончился и были уже убраны столы, тиран зовет к себе телохранителей и велит им разграбить и разгромить храм Св. Софии, расположенный среди города. Кроме того, желая воздать епископу благодарность за его щедрость, он велит стащить с его головы тиару, которую тот носил, а вместе с тем снимает с него все епископское облачение и лишает его также сана, говоря: «Тебе не подобает быть епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену». Обратившись далее к другим монахам, он произнес следующие слова: «Прошу вас пожаловать ко мне в гости. Но я хочу, чтобы всякий отметил свое участие в устройстве этой свадьбы». И он заставил каждого из них выплатить по размерам своих средств определенную сумму денег, именно: всех архимандритов по 2000 золотых, настоятелей по 1000, а из остального количества монахов одни заплатили по 500, другие по 300 червонцев. Когда участие было таким образом отмечено и выполнено, тиран велит привести кобылу и обращается к епископу: «Получи вот эту жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию и запиши свое имя в списке скоморохов». Далее, когда тот взобрался на кобылу, тиран велит привязать ноги сидевшего к спине скотины и, удалив его таким образом из города и прогнав с епископства, велит ему отправляться по назначенной дороге. И когда тот уже удалился, он опять велит позвать его к себе и дает ему взять в руки музыкальный инструмент, мехи (и) лиру со струнами. «Упражняйся в этом искусстве, — сказал тиран, — тебе ведь не остается делать ничего другого в особенности после того, как ты взял жену» И вот этот епископ, не умевший до того играть на лире, верхом на кобыле по приказу тирана удалился в Москву, бряцая на лире и надувая мехи. Что касается остальных монахов, то у одних из них тиран отнял все имущество, а других после жестоких мучений умертвил.