Зеркало маркизы - Наталия Ломовская

– Ты вообще мало в жизни видела, – хмыкнула Муза. – А давай-ка ты за меня сходишь!

– Как это? – спросила Анна. Она знала, что это исключено, потому не прочь была обсудить подробности.

– А вот так. Хоть посмотришь, как люди живут. Увидишь вблизи всех этих…

– Силиконовых профур, – подсказала Анна.

Муза закинула голову и захохотала своим превосходным хриплым басом.

– Нет, я серьезно. Что ты теряешь?

У Анны ком встал в горле.

– Ну… Я… Мне не случалось… Я понятия не имею, как себя вести.

– Глупости, детка. Уверяю, в том обществе ты будешь звезда. Это же не венский бал дебютанток. Господи, да тамошняя публика на две трети состоит из примитивных, самодовольных уродов!

– И мне не в чем туда идти.

– Вот уж это полная ерунда. При моем-то обширном гардеробе разве мы не найдем во что тебя обмотать? Слава богу, мода на вечерние платья довольно-таки консервативна. Милан привезет, Милан увезет. Ты – Золушка, я – фея-крестная. Все устроим в лучшем виде!

Анне льстил энтузиазм подопечной.

– Прическу я тебе самолично соображу. Ну же, соглашайся, глупышка!

– Я ведь там никого не знаю, – решилась высказать свое главное опасение Анна.

– Золушка тоже на балу никого не знала, – с энтузиазмом закивала Муза.

Этот последний аргумент решил дело. Анна не знала больше, как отказываться.

Да ей не очень-то и хотелось.

Муза очень оживилась. Она забыла про свои болезни, таблетки. Анне казалось, ее подопечная вот-вот поднимется с кресла и начнет порхать по дому.

Муза распотрошила шкафы, и ее комната стала походить на клумбу. Платья невероятных фасонов и материй расцвели на креслах, на столе, на кровати. Искушение переливалось тафтой, свистело шелком, ластилось бархатом. Анне было велено выбирать, и она выбрала три: изумрудно-зеленое, переливчатое, с корсетом и пышной юбкой; бледно-бежевое, телесного оттенка, в котором она казалась бы почти обнаженной, не будь платье густо расшито блестками; черно-белое, подчеркнуто чопорное впереди, но сзади вырезанное едва не до поясничной ложбинки. Анна отчего-то думала, что Муза одобрит третье, но та только покривила губы:

– Деточка, тебя же примут за пингвина или, чего доброго, за официантку! Первое, что ты услышишь там, будет: «Прошу вас, еще минеральной воды». Ты этого хочешь? И вообще, не постигаю, что за привычка у современных девиц одеваться по вечерам исключительно в черное. Аня, это же убого, это стиль для тех, у кого нет вкуса!

Впрочем, зеленое и бежевое платья Муза тоже отвергла и заметила:

– Да, лучше бы ты оделась в черное. Лучше выглядеть официанткой, чем дешевой блудницей.

Тут Анна не сдержалась, вспыхнула и напомнила Музе, что эти платья из ее собственного гардероба.

– Так то я, – пожала плечами она. – Я всегда умела носить вызывающие вещи.

Анна хотела обидеться, но Муза предупредила ее.

– Не надо. Я хочу сказать, тебе не надо всего этого. Кружева, корсеты, блестки. Ты же так молода!

И она сама выбрала для Анны – совсем простое, темно-синее.

– Ушьем в груди, распустим в талии, будешь в нем куколка, – оскорбительно посулила Муза, но у Анны не было настроения обижаться. – Зато к нему ты сможешь надеть мои сапфиры… или опалы.

Платья – искушение? Чушь, какая чушь. Вот он, истинный соблазн. Шкатулки были одна другой затейливее – из малахита, из мелких перламутровых раковин, из темного благоуханного дерева, а самая красивая – из серебра, и изнутри обтянута розовым шелком, словно спальня для Барби. И какие невероятные вещи доставала Муза, руки ее чуть подрагивали, украшения испускали снопы искр, тихо звенели ожерелья. Длинные жемчужные нити навевали на Анну скуку. Но ведь было время, когда жемчужины эти дремали на морском дне, скрытые створками раковин, над которыми проносились в толще воды огромные рыбы, неведомые и причудливые твари, – стоило о том подумать, чтобы влюбиться в жемчуг навсегда.

Бриллианты оставили Анну совершенно равнодушной – она не нашла в них красоты и сочла даже, что поддельные гораздо красивее, искристее. Впрочем, у нее хватило соображения не делиться с Музой своим наблюдением.

– А вот, смотри. – Муза открыла плоскую коробку, устланную внутри малиновым бархатом, словно готовальня. Ожерелье, серьги, браслет. Мутно-серые овальные камни, совсем некрасивые.

– Почему они… без граней? – спросила Анна.

– Это называется – кабошоны. Опалы всегда обрабатывают так, чтобы видна была игра.

Но Анна не видела никакой игры – до тех пор, пока Муза не повернула коробку к свету. В сером, мутном, молочном тумане вспыхнули синие и алые огни. Далекие и близкие, манящие и недостижимые. Это казалось настоящим волшебством.

– Бесценные, – негромко произнесла Муза. – Зашла к знакомому ювелиру как-то… А на нем лица нет. Хотите, говорит, по дешевке приобрести настоящее сокровище? Вчера продал генеральше Баскаковой чудесные опалы, три дюжины, недавно с Цейлона привезли. А нынче с утра соцприслужница ее прибежала, умоляет забрать камни назад. Застрелился, мол, генерал Баскаков. С вечера здоров и весел был, ни на что не жаловался, в баньке попарился, бутылочку коньячку осадил и закусил перепелками. А с утра пораньше, дурного слова не говоря, достал из сейфа свое именное оружие да и проветрил себе мозги. Взял назад камушки, объясняет ювелир, что тут поделаешь, а теперь и сам боюсь их у себя держать. Продаю, говорит, себе в убыток. Я и купила.

– Не побоялись?

– Не побоялась, – подтвердила Муза. – Супруг к тому моменту мне уже опостылел так, что я вовсе не против была, чтобы он мозги себе проветрил. Он с моей сестрицей у меня за спиной любовь крутил.

– Не знала, что у вас есть сестра.

– О, да. Сестра. Хищная, лживая, беспринципная сучка. Всегда пыталась отравить мне жизнь. Кичилась своим богатством и красотой. Своими мужьями, ролями и драгоценностями. Но в конце концов…

Тонкие пальцы Музы сжались на запястье Анны. Колючие кольца впились ей в кожу.

– У вас такие холодные руки, – обеспокоилась Анна. – Принести шаль? Затопить камин? Или грелку…

– Спасибо, дитя мое, мне ничего не надо. Это от камней. От драгоценных камней всегда мерзнут руки. Я когда-то любила янтарь – он теплый. Но носить янтарь могут себе позволить только старые девы и библиотекарши. Это их шик. А мы с тобой остановимся на сапфирах. Вот, скажем, на этих…

Длинные серьги с переливчато-синими камнями, оттенком – как павлиний хвост, как крыло тропической бабочки Морфо, как небо вечером после погожего летнего дня.

– Теперь ты похожа на принцессу, – шепчет Муза, ее лицо исполнено такого чистого восторга и поклонения, что Анне становится неловко. Она видит всю себя, с головы до ног, в зеркале. Ей нравится свой новый облик, но она не понимает восхищения Музы. Ведь платье и серьги ничего не изменили на самом деле – просто она стала немного заметнее. То синтетическое платьице с наивными пайетками, которое было на Анне в новогоднюю ночь, красило ее не меньше.