Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ - А. Соколов

Кстати, воды мировых океанов бороздит авианосец ВМС США с именем «Китти Хок». Конечно, он назван не в честь Кочнова…

Как свидетельствуют происшедшие много лет спустя события, американские спецслужбы с самого начала поставили судьбы Ларка и Китти Хока «на кон»  и в дальнейшем разыграли их в интересах более важной задачи. Словам Куртленда Джонса — «что нам было терять»  — можно верить.

В силу сложившейся к 1966 году обстановки внутри ЦРУ, принятие предложения Кочнова оказалось более чем непростым решением. Для того, чтобы правильно понять суть дела, следует несколько подробнее рассказать читателю о тогдашней ситуации в Лэнгли.

ЛОВЛЯ СОВЕТСКОГО «КРОТА»

1966 год стал годом наивысшей активности руководителя Управления контрразведки ЦРУ Джеймса Джезуса Энглтона по выявлению агентов советской разведки или «кротов», как их называли на профессиональном жаргоне в этой спецслужбе. В первую очередь глубокой проверке подверглись оперативные работники советского отдела и те, кто имел хоть какое-то касательство к делам американской разведки по Советскому Союзу. Ловля продолжалась пятнадцать лет. Бывший директором ЦРУ с 1973 до 1976 года Уильям Колби дал следующую оценку тому периоду работы своего ведомства по главному направлению:

— Начиная с середины 60-х годов, операции по Советскому Союзу были напрочь прекращены…Как я понимаю, причиной тому была чрезвычайная подозрительность в оперативных делах. Этакое настоятельное требование контрразведки, чтобы на перебежчиков смотрели как на возможных подставных лиц. Отношения между контрразведкой и советским отделом окончательно зашли в тупик…Я не мог обнаружить ни одного случая проникновения и пришел к мысли, что его (Энглтона — А.С.) работа препятствовала вербовке настоящих агентов…Мы не вербовали никого, поскольку сверхподозрительность негативно сказывалась на нашей работе…Нам нужно было вербовать советских граждан и этим должно заниматься ЦРУ.

Моральный и численный урон был огромен — под подозрение в шпионаже в пользу СССР попали почти двести высокопрофессиональных специалистов, в том числе и некоторые руководящие работники. Многих уволили по причине «риска в области безопасности», были разбиты судьбы и семьи, и в конце концов в свой же капкан попал теоретик и организатор борьбы с советским шпионажем Энглтон, ставший «основным подозреваемым». Все его действия в итоге были расценены как маниакальная одержимость. Ни один реальный «крот» не смог бы настолько глубоко парализовать и практически приостановить работу ЦРУ против Советского Союза, как это сделал Энглтон. Парадокс заключался еще и в том, что этот удар Энглтон смог нанести только с помощью предателей из числа советских разведчиков. Они, каждый по своему, пытались навредить КГБ, найти его агентов на самых важных участках, разжигали страхи, а как известно, «у страха глаза велики».

Но весьма наивно и крайне ошибочно считать, что проблемы, возникшие между доверием и предательством в ЦРУ, являлись результатом якобы болезненного устремления одной личности. Пять директоров, включая таких «мастеров шпионажа», как Аллен Даллес и Ричард Хелмс, поддерживали Энглтона и сознательно передавали в его руки власть, дающую реальные рычаги манипулирования всеми контрразведывательными операциями как в самом ЦРУ, так и во внешней разведывательной работе.

Все-таки существуют реалии, объясняющие действия Энглтона. Были вполне обоснованные причины для поиска советских «кротов», и Энглтон руководствовался прежде всего ими, когда неистово защищал безопасность ведомства и своей страны.

АНАТОЛИЙ ГОЛИЦЫН

Начало охоте на «кротов» в ЦРУ положило предательство сотрудника хельсинской резидентуры Голицына. В декабре 1961 года за несколько дней до католического Рождества в доме резидента ЦРУ Фрэнка Фрайберга в Хельсинки зазвонил входной колокольчик. На крыльце стояли знакомый по фотографиям дипломат советского посольства, известный ему как Климов, и женщина с девочкой. «Анатолий Голицын, майор КГБ»  — представился тот своим настоящим именем. Фрайберг, с трудом разбирая плохой английский язык Климова, наконец понял, что он просит политического убежища в США. Он настаивал, чтобы американцы организовали его выезд из Хельсинки срочно, в течение двух часов, иначе советская резидентура заметит его исчезновение и начнет поиски. Фрайберг так рассказывал об этой встрече:

— Я знал, что это была крупная добыча. После перехода Дерябина (перебежал на Запад в Вене, где работал вместе с Голицыным — А.С.) в 1954 году у нас не было никого, кто мог бы с ним сравниться по положению. Голицын был сотрудник контрразведки и в его задачу входила работа по главному противнику — США, а также по Англии и Франции…Голицын так страстно желал свести счеты с КГБ, что это желание определило всю его дальнейшую жизнь…Он сообщил, что начал готовиться к побегу заранее, за год-полтора до того, как предпринял этот шаг. Он открылся жене только полгода назад, и они договорились подождать приезда дочери. Она училась в школе в Москве.

Быстро оформив через американское посольство нужные визы и направив срочную шифровку в Лэнгли, Фрайберг вместе с Голицыным и его семьей вылетели ближайшим вечерним рейсом в Стокгольм.

— Когда мы были готовы отбыть в аэропорт, — вспоминал далее Фрайберг — Голицын подбежал к обочине дороги, ведущей к моему дому, и достал из снега целлофановый пакет, который закопал перед тем, как позвонить в дом. В пакете находились документы, которые он сумел взять в резидентуре. Всю дорогу он не расставался со своим пакетом и не показывал мне его содержимое.

В Стокгольме Голицына продержали четыре дня на конспиративной квартире американской разведки, затем на самолете атташе ВВС США доставили во Франкфурт-на-Майне, откуда уже в сопровождении сотрудников Управления безопасности ЦРУ на самолете авиакомпании «Пан Американ»  они прилетели в Нью-Йорк. В Вашингтон вся группа прибыла на поезде. Голицына поселили в отдельном доме в городке Вена, пригороде Вашингтона, на севере штата Вирджиния.

ЦРУ рассматривало Голицына как источник особо важной информации. Первыми для беседы с ним приехали заместитель директора ЦРУ Чарльз Кейбелл и начальник советского отдела Джон Мори. К опросу подключились ведущие сотрудники отдела. Через некоторое время он был отдан в распоряжение контрразведки — Энглтону. На главный вопрос, который всегда волновал главного контрразведчика и задавался всем перебежчикам, — известно ли ему что-либо о проникновении агентуры советской разведки в ЦРУ? — Голицын ответил, что видел в ПГУ материалы с американским грифом «Совершенно секретно», которые могли поступить только из ЦРУ, причем откуда-то «сверху». «Агент КГБ — продолжал он — славянского происхождения, работал в Германии под фамилией, оканчивавшейся на «-ский», но настоящая его фамилия начиналась с буквы «К» и его псевдоним в КГБ «Саша».

Как ни удивительно, но этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы положить начало бешеной многолетней работе по ловле советского «крота» в ЦРУ.

В США Голицыну дали фамилию Джон Стоун и присвоили псевдоним «Лэдл». Часть его информации рассматривалась как ценная, и он это хорошо понимал и использовал. С первых же дней стал преподносить себя как особо значимую личность, лучше других видящую угрозу советской разведки и разбирающуюся в кознях КГБ. Выдвинул тезис, что все перебежчики после него будут засылаться КГБ только для внедрения в ЦРУ. Требовал встречи с Президентом США, хотел, чтобы им занимался непосредственно директор ФБР Гувер. Все его попытки попасть в Белый дом ЦРУ блокировало, но брат президента министр юстиции Роберт Кеннеди его все-таки принял.

В 1962-63 годах с подачи Энглтона Голицын выезжал в Лондон и встречался с представителями английской контрразведки МИ-5, «разоблачая» советскую агентуру на туманном Альбионе. Его сенсационные обвинения совпали с исчезновением советского разведчика Кима Филби, а также скандалом с военным министром Профьюмо, когда стало известно, что восемнадцатилетняя Кристин Килер делила постель между ним, помощником советского военно-морского атташе капитаном второго ранга Евгением Ивановым и еще бог весть кем. Голицын назвал советским агентом известного политического деятеля, будущего премьер-министра Великобритании Гарольда Вильсона. Попали под подозрение в шпионаже даже генеральный директор английской разведки сэр Роджер Холлис и его заместитель Грэм Митчелл. Пять лет потребовалось им, чтобы хоть как-то доказать свою невиновность. Несмотря на смерть Холлиса еще в 1973 году, премьер-министр Маргарет Тэтчер в 1981 году была вынуждена заявить в парламенте, что не получено никаких доказательств его вины и он не являлся агентом советской разведки.