Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ - А. Соколов

В мае 1971 года состоялась моя последняя личная встреча с Ларком. Он поделился своими впечатлениями от поездки в Монреаль, которая, по его мнению, прошла благополучно и он ею удовлетворен. Подозрительных моментов не замечал. Вблизи небольшого портового ресторана, где он встретился с работником Центра, несколько минут стояла полицейская машина, но, как он уверен, отношения к наблюдению за ними она не имела.

Вернул мне закладку и подробно рассказал, как ее ставил и изымал. О результатах я ему не говорил и лишь поблагодарил за работу. В конце беседы обсудили еще раз условия экстренной связи. От имени Центра и от себя поздравил Ларка с успешным завершением весьма плодотворной пятилетней работы с нами и выразил надежду на встречу в будущем.

Итак, первая задача по Ларку была решена — установлено, что он двойной агент и работает на ЦРУ. С этого момента операция ЦРУ по его использованию против советской разведки находилась под нашим постоянным контролем. Оставалось решить вторую задачу: вывести его в Союз, получить оперативную информацию, провести пропагандистские мероприятия и решить вопрос об исполнении приговора суда. Возможно, что он мог бы быть помилован и высшую меру наказания заменили бы каким-либо сроком тюремного заключения. Артамонов был и оставался изменником, притом дважды предавшим свою Родину.

ЦРУ утвердилось во мнении, что успешно подставило своего агента, и на следующем этапе ожидало передачу его на связь нелегалу советской разведки. В Лэнгли не раскрыли наших замыслов, не поняли нашей игры. Но никто не мог тогда предположить — ни КГБ, ни ЦРУ — что принесет более чем через четверть века дело Ларка этим двум противоборствующим крупнейшим разведкам мира.

В июне 1971 года на флагмане нашего пассажирского флота теплоходе «Александр Пушкин»  я с семьей отбыл из Монреаля домой. Больше с Ларком я не встречался.

Покидая Америку, отчетливо сознавал, что работать в этой стране мне больше не придется. Остальные страны НАТО будут для меня также закрыты, так как после вывода Ларка в Союз я стану расшифрованным советским разведчиком. Более того, мне было понятно, что после захвата Ларка ЦРУ примет все меры и попытается нанести мне ответный удар, в какой бы стране я ни находился, — слишком велика и неожиданна будет их потеря.

Но тогда эти мысли меня мало беспокоили. Я был полностью удовлетворен результатами своей работы в Вашингтоне.

ПРЕДАТЕЛИ И «КРОТЫ»

В наши дни, похоже, не осталось ничего тайного.

Мы знаем секреты Той Стороны, а Та Сторона знает наши секреты.

Наши агенты слишком часто оказываются Их агентами, ну, а

Их агенты нередко работают на нас. И наконец все превращается

в настоящий кошмар — никто не знает, кто есть кто!

Вашингтон, март 1966 года. В столице Америки днем по-весеннему солнечно и тепло, ночью несколько прохладно. Все цветет и зеленеет, как в мае в Москве. Командировка Кочнова в вашингтонскую резидентуру для вербовки Артамонова должна была принести успех внешней контрразведке ПГУ, усилить нашу работу против американских спецслужб. Резидентура установила Артамонова проживающим в пригороде Вашингтона Арлингтоне под именем Николаса Джорджа Шадрина. Оставалось решить, в каком месте безопаснее подойти к нему, и, показав письма от жены и сына, взятые в Ленинграде, предложить сотрудничать с КГБ, то есть провести самое главное — вербовку.

Резиденту Соломатину нравился этот собранный, энергичный, свободно владеющий английским языком оперативный работник Службы внешней контрразведки. Они оба оканчивали, хотя и в разные годы, один из самых престижных вузов — Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). Соломатин — в 1951 году, лет на пять раньше Кочнова. Познакомились они в Москве. Попасть в команду Соломатина, который, готовясь выехать резидентом в Вашингтон, подбирал себе подходящих работников, Кочнову тогда не удалось. Но он сумел оставить о себе хорошее впечатление, хотя для этого мог использовать и тонкую лесть, и завуалированную ложь.

В теплый мартовский вечер двадцать пятого числа в доме на Фессенден-стрит в северо-западной части Вашингтона зазвонил телефон. Трубку взяла Джулия Хелмс, жена заместителя директора ЦРУ по оперативной работе Ричарда Хелмса. Вежливый, но настойчивый мужской голос попросил к телефону Хелмса. Ему ответили, что Хелмса сейчас дома нет. Звонивший представился советским дипломатом Игорем Кочновым и просил передать господину Хелмсу, что имеет для него важную информацию. Он назвал время и место, где будет завтра ждать представителей ЦРУ. Кочнов звонил из городского автомата. Он знал уже в Москве, что домашний телефон этого высокопоставленного работника Лэнгли указан в справочнике, который имеется в любой вашингтонской телефонной будке. «Мое имя всегда значилось в телефонной книге. В то время я жил на Фессенден-стрит»,  — отмечал позднее Хелмс.

После встречи с Кочновым ЦРУ рассматривало его предложение как рискованное, непредсказуемое по последствиям и трудноосуществимое. Вот как рассказывается о событиях тех дней в американских печатных изданиях, в которых Кочнов иногда называется Игорем Васильевичем Козловым или просто Игорем Козловым. В разговоре с работниками ЦРУ Кочнов заявил, что он советский разведчик в звании майора и приехал в США для вербовки Артамонова-Шадрина. Он не удовлетворен своим служебным положением и предлагает сотрудничество с ЦРУ. Если ему помогут завербовать Артамонова, то он, как его будущий «хэндлер» — связник, контролер, ведущий — сможет сделать рывок в своей карьере, станет для ЦРУ «ценным агентом», уже внедренным в советскую разведку. Но для ЦРУ речь шла о подставе человека, которого оно «оберегало» и не допускало к контактам с советскими гражданами, как и других предателей, в основном из-за боязни перевербовки, а может быть и ликвидации.

В своих пропагандистских акциях ЦРУ неоднократно вещало миру, как жестоко КГБ поступает с предателями. К тому же Шадрин по рекомендации ЦРУ работает аналитиком в РУМО. В силу этого неизбежно возникнут трудности в подготовке материалов этого ведомства для обязательной передачи через него советской разведке. ЦРУ и сразу же подключенное к делу ФБР рассматривали предложение Кочнова как очередное коварство КГБ. Прошло уже более двух лет, а американские спецслужбы все еще разбираются, насколько искренен Носенко и не могут ответить на вопрос — не заслан ли он КГБ. ЦРУ и без Кочнова, считал его будущий директор Хелмс, «кишит советскими шпионами».

Верить Кочнову нельзя — твердо заявил профессиональный контрразведчик, будущий заместитель начальника управления контрразведки ЦРУ, специалист по советским перебежчикам Пит Бэгли. Кстати, недавно Бэгли посетил Россию, чтобы в просмотре старых кинолент времен «холодной войны»  узреть работу советских разведчиков в шпионских фильмах, показанных на фестивале «Кинотавр-96» в Сочи. Бэгли, как и положено человеку его профессии, беседуя с бывшими и нынешними российскими разведчиками, «предпочитал не распространяться о своей работе в ключевом управлении ЦРУ». А жаль: хотя бы для истории рассказать он мог бы о многом.

Бэгли вторил ответственный сотрудник контрразведывательного отдела ФБР Джеймс Нолан, также считавший Кочнова подставой советской разведки. Причин для подобной оценки сложившейся ситуации, казалось бы, набралось больше, чем требовалось для принятия позитивного решения. Но так или иначе по неизвестным тогда советской разведке основаниям американские спецслужбы изменили свое мнение и вскоре приняли предложение Кочнова. Ему дали кличку «Китти Хок». Ведущим нового агента от ФБР назначили Элберта Тэрнера. Через неделю в советской резидентуре появился также новый агент «Ларк».

Из всего произошедшего в те дни можно сделать вполне однозначный вывод: не доверяя Кочнову, ЦРУ и ФБР не пошли бы на подставу советской разведке носителя секретов, аналитика двух спецслужб Ларка, опять-таки опасаясь возможной перевербовки или других отрицательных последствий.

В конце 80-х годов после внезапной смерти Кочнова в Москве в американскую прессу стали проникать некоторые детали этого дела. Так, начальник вашингтонского контрразведывательного отделения ФБР Куртленд Джонс вспоминал:

— Мы включили Кочнова в игру, начали представлять соответствующие материалы. Тернер и я чувствовали, что это нужно сделать, а что нам было терять? Билл Брэниган, начальник отдела, вызвал нас, и один из нас спросил, как мы назовем Кочнова? Билл и я проводили отпуск в Аутер-Бэнксе. Я сказал: «Билл, я еду завтра в Китти Хок. Не назвать ли его этим именем?». Билл ответил: «Почему бы и нет?».

Кстати, воды мировых океанов бороздит авианосец ВМС США с именем «Китти Хок». Конечно, он назван не в честь Кочнова…