Пятнадцать ножевых. Том 5 - Алексей Викторович Вязовский

наступил на ногу сержанту. Тот глянул на мои погоны, тяжело вздохнул. Каким бы ты дедушкой не был, а офицерский состав — это офицерский состав.

— Может что надо? Я тут всех знаю

— Адидасы можешь достать?

— С тремя полосками? Пойдемте, — сержант подмигнул мне. — Кто носит фирму адидас, тому любая баба даст!

Женя поморщилась на эту грубость, но промолчала. Мы протиснулись через толпу, зашли в вещевую лавку. К моему удивлению, тут на голубом глазу, в открытую торговали военным обмундированием советской армии.

— Это из поставок местным, — отмахнулся сержант на мой немой вопрос. — Тут все мигом разворовывается.

Мне на выбор были вынесены две коробки — с белыми и синими адидасами. Выбрал последние. Как менее маркие. Тут же и переобулся. Какой кайф ходить не в высоких ботинках, которые в будущем обзовут берцами, а в дышащей обуви!

С трудом отвязавшись от усатого, который звал нас отобедать в какой-то местной чайхане, продолжили свой забег по кабульскому базару. Женя долго приценивалась к зарубежным туфелькам, потом пропала возле лавки с косметикой и духами. Там мы впервые увидели афганских женщин. Двух дам в парандже, еще одну в хиджабе. Последняя была с сильно подведенными глазами, румянами. Жительницы Кабула спокойно ходили по рядам, громким, визгливым голосом торговались с продавцами.

— Как они вульгарно красятся, — заметила Женя, перебирая флакончики с разными благовониями и нюхая почти каждый.

— Тут на жаре по-другому не получится. В ход идет тяжелая артиллерия.

— Ты разбираешься в женской косметике?

— Я разбираюсь в людях. Народ тут простой, незатейливый. Женской красотой не избалован.

— Что думаешь насчет вот этого запаха?

Женя подала мне флакон с чем-то желтым внутри.

— Пахнет мускусом.

— А мне кажется здесь есть сандал или алоэ.

Мы еще побродили по базару, посмотрели на настоящего заклинателя змей. Худощавый старичок играл на дудке перед качающейся коброй. Было ощущение, что оба чего-то накурились. Такие они были… медленные и застывшие во времени. Открути назад тысячу лет — этот же старичок все также играл на флейте перед очкастым гадом.

— А если она укусит? — Женя меня взяла под руку.

— Им ядовитый зуб выдирают — нечем кусать.

— Не может быть!

— А если и есть зуб, то могли… — тут я внезапно почувствовал, что в карман моих брюк кто-то залез. Чья-то шаловливая ручка пыталась схватить свернутые в рулончик купюры.

Совсем неопытный воришка, кто же так работает? Он что, на козе тренировался? Я быстро сунул руку в тот же карман и схватил пятерню юной поросли афганского криминала. Что тут у них по законам шариата с такими делают? Руки рубят? Недолго ты, парень, с полным набором конечностей походишь.

Щипач и вправду оказался мелкий и какой-то зашуганный. Уж на что я ни разу не богатырского телосложения, но вырваться я ему не давал, даже не прилагая усилий. Заломил руку и все. Пионер только дергался и плакал, щедро надувая пузыри носом. Вокруг нас начала собираться толпа.

— Что случилось? — уставилась на меня Женя.

— Карманник местный, хотел проверить, на месте ли мои деньги.

— Вот же гаденыш! — в сердцах прикрикнула девушка, попутно ощупывая свои карманы. — А куда теперь? Может, отпустим его? Он такой несчастный…

— Да ты что? — округлил я глаза, кивая в сторону мрачных местных. — Только в милицию! Вот сейчас спрошу, где она находится, и мы дружно посвятим остаток нашего свободного времени оформлению документов. К тому же украсть он ничего не успел. Так что лети, птичка, — и я ускорил процесс расставания пендалем.

Пока повизгивающий от радости неожиданного освобождения хлопчик убегал, я посмотрел на часы — надо ведь узнать, много ли времени осталось на гулянку. И тут же усмехнулся, вспомнив детский анекдот — очень уж все подходило к нему в этой ситуации.

— Ты чего лыбишься? — сменила вектор недовольства Ким. — Ударил мальчишку, и радуешься.

— Да анекдот старый вспомнил, про новые ботинки и часы. Вот, кроссовки свеженькие, часы на месте…

— Сейчас как дам новым сапогом, через пятнадцать минут сдохнешь? — вспомнила Женя и засмеялась.

* * *

Потихонечку начали выбираться на дорогу. Расписания попуток у нас нет, а добираться пешком не очень хочется. И опять попался нам тот самый сержант. Похоже, парень немного перегрелся на солнце, а потому немного покачивался, самую малость. К тому же он болел той самой странной болезнью, что и судебный заседатель в гоголевском «Ревизоре», от которого из-за травмы, полученной в детстве, постоянно пахло водкой. А я сразу и не заметил.

Но дело свое он сделал: попутку остановил, и нас после коротких переговоров посадили в кузов, под тент. Вот там мы в соседстве с какими-то ящиками и мешками до самого аэропорта и проехали. Кстати, по дороге увидели местных дам, вполне по-светски одетых, как говорят, непокрытых. Не совсем прав я был по поводу хиджаба, а тем более паранджи.

А там нас ждало прибавление. Фурцева и Тихонов оказались недостойны лечения в госпитале и были отправлены поправлять здоровье по месту службы. Бедный Валера пережил удаление всех пяти обломков зубов в один присест и теперь пребывал в состоянии тихого охреневания. А неродственница министра культуры получила звание симулянтки и обидный диагноз «Ушиб мягких тканей груди». Лучи, обнаруженные Вильгельмом Конрадом Рентгеном, доказали целостность всех ее ребер.

Ну и фиг с ней, вон, пусть заведующая женским общежитием за нее переживает. А я подхватил Валеру и повел в комнату, определять на ночлег.

— Хреново? — спросил я, глядя как он морщится при малейшем движении головой. Да и синяк на пол лица красоты со здоровьем не добавлял.

— Сил нет, — признался он. — Может, в медчасть сходите, тащ лейтенант? Таблеточек каких полезных добудете?

Надо бы, конечно, подтащить страждущее тело к медицине, но я развернулся и пошел искать волшебное лекарство.

Минут через пятнадцать я встретил носатого летуна. Тот шел куда-то, улыбаясь от уха до уха. И тут у меня в мозгу вспыхнула логическая цепочка: летчики — спирт. Даже название вспомнил — шпага. Это вроде когда пополам с водой разведен. А чистый шило. Еще там Массандра какая-то есть, но то мне по барабану.

— Вазген! — бросился я ему наперерез.

— О, доктор! — ударил он меня по плечу. — Что скучаешь? Пойдем к нам, печаль лечить будем! — при этом кончик носа