Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш

председателя военного трибунала во время Гражданской войны и был известен за границей лишь как судья на печально знаменитых Московских процессах и верноподданный исполнитель воли Сталина[190]. Назначение Трайнина отчасти имело целью успокоить западных лидеров и юристов, которые восхищались его книгой о нацистских военных преступлениях[191]. 23 июня Вышинский известил британский МИД, что 25 июня Никитченко и Трайнин прилетят в Лондон и переговоры можно будет начать на следующий день[192]. Пусть и с опозданием, но они собирались приехать, и теперь четыре державы были в общих чертах согласны, что делать дальше. Таков был финал пролога.

Неделей раньше Джексон вернулся в Лондон и в ожидании начала переговоров знакомился с британскими и французскими коллегами. С британцами было легко. В «Кларидже», где жили американцы, Джексон провел один «приятнейший вечер» с Максуэлл-Файфом: они «делились историями, как два сельских адвоката», писал Джексон в дневнике. Он был приятно удивлен компанейством Максуэлл-Файфа и записал, как тот ходит по ресторану «с салфеткой в руке» и «ищет своего любимого официанта, чтобы тот принес нам вина». Британцы водили Джексона и его помощников на собачьи бега и в Гайд-парк – а в промежутках между этими развлечениями они находили время обсудить детали процесса. Джексону также удалось поужинать с французским юристом Робером Фалько – правительство Шарля де Голля недавно назначило его своим представителем на переговорах о международном трибунале. Джексон с удовольствием обнаружил, что Фалько «неплохо говорит по-английски»[193]. Фалько ранее служил судьей Парижского апелляционного суда, но в 1940 году был уволен правительством Виши, поскольку был евреем[194].

Карта 2. Германия под оккупацией четырех держав. 1945 год

Джексон воспользовался паузой, чтобы поискать подходящее место для трибунала. 22 июня он сообщил американским оккупационным властям в Германии, что процесс потребует безопасного размещения около 150 заключенных и свидетелей; потребуются также помещения для слушаний и для прессы. Он предпочел бы место на подконтрольной США территории, а не в советской зоне, где все полностью зависели бы от Москвы в части связи и снабжения. Он спросил у американских чиновников, не подойдет ли Мюнхен; а если нет, то Гейдельберг или Нюрнберг. Вскоре Джексону ответили, что Нюрнберг, расположенный в американской зоне, наиболее желателен с «исторической точки зрения и в плане удобства». Во Дворце юстиции имелся большой зал вместимостью около 200 человек, а рядом тюрьма, рассчитанная на 150 заключенных. Гостей можно было разместить в замке Фаберов на окраине города – фамильной усадьбе знаменитой династии фабрикантов, чьи заводы производили карандаши, – а также в пригороде Фюрт[195].

Трумэн наделил Джексона значительной автономией в плане организации международного трибунала. Больше ни у кого из участников таких полномочий не было. Трумэн явно доверял Джексону и был убежден, что его честность, безупречная репутация и опыт обеспечат суду объективность[196]. В полную противоположность ему советские руководители желали держать Никитченко и Трайнина на как можно более коротком поводке. Перед тем как те сели на самолет до Лондона, Вышинский выдал им строгие директивы. Американцы после Сан-Франциско переделали свой план; Никитченко и Трайнин должны были оценить новый документ под всеми возможными углами зрения и сообщить в Москву свою оценку. Они также должны были настаивать, чтобы в проект включили советские поправки, которые Новиков показал Джексону 14 июня, а также новые предложения НКИД. Советские посланцы должны были жестко требовать экстрадиции военных преступников и гарантировать, чтобы докладам Чрезвычайной государственной комиссии придавался такой же вес, как и другим свидетельствам. Представителям четырех держав следовало составить список обвиняемых, обсудить порядок вызова свидетелей и определить роль адвокатов. Вышинский проинструктировал Никитченко и Трайнина не принимать никаких решений без его прямого одобрения. Если бы любая из делегаций внесла новые предложения, им следовало прислать Вышинскому полный отчет и ждать распоряжений[197]. Словом, Джексон обладал всей полнотой инициативы, а Никитченко и Трайнин были по рукам и ногам связаны приказами.

* * *

Никитченко и Трайнин прибыли в Лондон вечером 25 июня. Они уже отставали от событий. Той ночью они впервые ознакомились с пересмотренным американским планом; советское посольство в Лондоне не переслало его в Москву[198]. На следующее утро они отправились в Черч-Хаус, приземистое здание рядом с Вестминстерским аббатством, служившее местом заседаний британского парламента с начала немецких авианалетов. Приехав туда, Трайнин, Никитченко и их переводчик Олег Трояновский познакомились с Джексоном, Фалько, Максуэлл-Файфом и их помощниками – все те уже были знакомы друг с другом. Начало не было многообещающим. Никитченко показался Джексону «непроницаемым человеком», «избегающим смотреть в глаза». Он нашел, что Трайнин «человек более гибкий», но «непохоже, чтобы он вел себя дружелюбно»[199]. Максуэлл-Файф отметил «мужественное лицо» и «бойцовский волевой подбородок» Никитченко[200]. Лишь Трояновский, сын бывшего советского посла, недавно окончивший Суортморский колледж, впечатлил американцев своей беглой английской речью с американским акцентом[201].

Ил. 7. Иона Никитченко, Арон Трайнин и Олег Трояновский (в центре, слева направо) во время прений на Лондонской конференции. Июнь 1945 года. Источник: Американский мемориальный музей Холокоста. Фотограф: Чарльз Александр. Предоставлено библиотекой Гарри С. Трумэна

Делегаты заняли места за большим квадратным столом в тускло освещенном конференц-зале. В первый день переговоры не особо продвинулись. Советские представители находились не в своей стихии. Трайнин хотя бы жил и учился в Европе, Никитченко же не бывал за границей. Ни тот ни другой не были знакомы с тем, как работает международная дипломатия. Никитченко вежливо похвалил американский план – и немедленно начал требовать определенных поправок. Джексон в ответ предложил ему разослать меморандум с изложением в общих чертах советской позиции. Никитченко согласился, но сказал, что его составление займет пару дней[202].

После обеденного перерыва Джексон познакомил делегатов с пересмотренным американским планом, а Никитченко и Трайнин засыпали его уточняющими вопросами. В чем смысл судебного преследования нацистских организаций, если Сталин, Рузвельт и Черчилль в Ялте уже объявили их вне закона? Джексон ответил, что это лучший способ привлечь к ответственности как можно больше виновных. Как американцы представляют себе обвинительное заключение? Когда Джексон объяснил, что это будет обвинительный акт, не включающий доказательства, Никитченко и Трайнин выразили удивление. В советском праве обвинительное заключение содержало в себе все доказательства в пользу обвинения и могло занимать тысячи страниц[203].

За объяснением Джексона последовала дискуссия о ключевом различии между британско-американской системой общего права и системой континентального права во Франции и СССР