Перо и скальпель. Творчество Набокова и миры науки - Стивен Блэкуэлл

как ученого и как художника в основе своей взаимосвязаны, и следовательно, взаимно объясняют друг друга. Как исследователь Набоков стремился найти точные пути для описания конкретных природных явлений, дать почувствовать их изменение и развитие во времени. В литературном творчестве он моделировал разные способы, которыми человеческий разум воспринимает и пополняет свой мир, свою «реальность», состоящую из отдельных эмпирических явлений, в том числе разнообразных сознаний, взаимодействующих с этими явлениями и друг с другом. Поскольку научная деятельность Набокова стояла особняком от основного направления науки того времени, а сам он с недоверием относился к сугубо количественному и статистическому анализу, принципиально важно соотнести его труды с работами предшественников.

Лучший и, пожалуй, единственный аналог, какой можно найти набоковскому сплаву научной и литературной деятельности, – это И. В. фон Гёте. Разумеется, вклад Гёте в науку был обширнее, чем у Набокова: он прожил жизнь, подобную которой мог бы прожить и Набоков, если бы не вынужденная эмиграция. Но страсть Гёте познавать и понимать мир природы привела его к естествоиспытательскому труду, поражающему своей всеохватностью и скрупулезностью. Для своих минералогических, остеологических и ботанических исследований Гёте собрал неимоверное количество образцов. Он исповедовал строгий эмпиризм, основанный на накоплении огромного количества доказательств, и применял его на практике. Теории Гёте – о первофеномене и метаморфозах, о цвете – возникли лишь после подробнейшего анализа собранных им образцов. Для своего учения о цвете Гёте собрал энциклопедическую подборку всевозможных проявлений цвета, известных человеческому воображению, включая физические и химические цвета, а также физиологические и субъективно-психологические. А практическим следствием его теории о теориях, согласно которой каждый факт или эмпирическое наблюдение уже несут в себе теорию, стало крайне осторожное отношение Гёте к роли масштабных отвлеченных теорий в определении стратегий исследования. Набоков наверняка счел бы его научный метод точным и честным – а может быть, и вдохновляющим.

Хотя нет веских доказательств тому, что Набоков читал «Учение о цвете», «Метаморфоз растений» или «О морфологии», он, вне всякого сомнения, читал об этих работах и знал о масштабной научной деятельности и широком кругозоре Гёте. Не стоит предполагать, будто Набоков хоть как-то подпал под влияние научных методов или стиля Гёте: столь же вероятно и гораздо показательнее то, что научный стиль Набокова был в той же мере присущ его личности, что и творческое начало. Сопоставляя этих ученых-художников, можно получить представление, насколько сильно ученый, ориентированный на эстетический и качественный аспекты, отличается от ученого, лишенного художественной жилки и опирающегося только на статистику. Благодаря глубинному родству Набокова и Гёте обзор путей, которыми историки и философы пришли к пониманию подхода Гёте к природе, отчасти поможет подобрать термины и описать синтетические произведения Набокова. Научные труды Гёте хотя и отличались от набоковских по глубине и масштабности, могут служить важным контекстом, позволяющим понять, как взаимосвязаны научная и художественная деятельность Набокова.

Художники, по крайней мере некоторые, обладают задатками превосходных ученых: они отличаются острой наблюдательностью, умеют подмечать детали и закономерности, наделены желанием отображать и сохранять проявления внешнего мира в долговечной форме. Художник – человек, который хочет выразить (и выражает) нечто, избирательно используя все словесное и выразительное (вербальное, музыкальное, осязательное и/или визуальное) богатство языка. Ученый – тот, кто стремится открыть некий секрет, закономерность или механизм, запрятанный в природе. Художники тоже порой испытывают потребность совершать открытия, но чаще они ищут истину в самих себе или в области трансцендентного и склонны верить, что истину, которую они стремятся постичь, невозможно выразить напрямую. Художник-ученый должен ощущать обе тяги: и к постижению тайны природы, и к выражению своих открытий или озарений. Научная деятельность такой личности будет окрашена универсальной, эстетической восприимчивостью художника, а в художественных произведениях проявится свойственная ученому жажда собирать, анализировать, экспериментировать и синтезировать. Можно даже вообразить, что именно художники-ученые демонстрируют самую полную способность постигнуть и описать природу – именно благодаря своей двойственной восприимчивости и стремлениям. Тем не менее научное сообщество обычно с подозрением смотрело на их деятельность и успехи – главным образом из-за их готовности бросить вызов базовым допущениям науки, тем самым сворачивая с магистрального пути исследований. Попытки «человека со стороны» ниспровергнуть Ньютона или Дарвина могут показаться бессмысленным донкихотством и вызвать сомнения у тех, кто полностью доверяет установившейся традиции.

Гёте как параллель Набокову – фигура тем более уместная, что оба автора демонстрировали горячий интерес к явлениям «реальности», особенно их выражению в природе, несмотря на свои сильные идеалистические склонности, которые, казалось бы, отвергают или умаляют значение физического мира. Есть смысл вкратце обобщить то, что известно о философии науки и практических научных методах Гёте, и я по необходимости буду опираться исключительно на уже существующие исследования на эту тему[97]. Многое из того, что было написано о Гёте как ученом, стоит здесь повторить. Вместо того чтобы каждый раз прерывать рассказ и добавлять: «Вот и у Набокова то же самое!», я буду некоторое время тешить себя надеждой, что читатель удержал в памяти особенности набоковских научных методов, описанные в главе 1.

Гёте изначально не был ученым в ортодоксальном понимании слова. У него не было формального образования ни в одной области науки; он не был экспериментатором и в своем эмпирическом подходе очень недоверчиво относился к теориям и гипотезам как движущим силам открытий. В отличие от ученых подобного рода, он был продолжателем традиции масштабного наблюдения и собирания деталей природы, как в мире физических объектов, например растений, так и в сфере психологических явлений, таких как цвет. Исследования Гёте отличаются вниманием к форме и к экстенсивному, накаливающему детали наблюдению; они опираются не столько на количественный потенциал математики, сколько на перцептивные возможности человеческого сознания[98]. Благодаря своему интересу к форме как постоянной и определяющей черте природы Гёте придумал термин «морфология», в котором нашел выражение и единство неоднородный набор эмпирических пристрастий, не умещавшихся в рамки традиционной науки[99]; этот интерес заставил Гёте сосредоточиться на открытии природного прототипа, «первоявления» (Urphaenomen), или того общего, что стоит за формированием и эволюцией различных видов и другими природными явлениями.

Гёте без колебаний ставил под сомнение все научные истины и даже бросал вызов титанам науки. В труде «Метаморфоз растений» он обратился к системе классификации К. Линнея, предложив внести в метод великого таксономиста исправления и улучшения. В работах по остеологии Гёте опроверг царившее тогда представление о строении человеческого черепа и заявил, что между людьми, приматами и другими позвоночными существует морфологическое родство (тем самым предоставив убедительное доказательство трансформации живых форм, или эволюции)[100]. В физике Гёте отмел притязания Ньютона,