Король дзюдо - Альберт Иванов

Родители собирались в турпоход. Отец взял неделю в счет отпуска. Лето кончается, а осенью пойдет потоком с полей сахарная свекла — успевай поворачиваться.

На радость родителям, я умял пять котлет — почему родители радуются, когда их отпрыски много едят? — и все размышлял над своей внезапной гипотезой, то есть научным предположением. В моем случае можно даже сказать — предвидением.

Хорошие мысли всегда приходят по утрам, когда тело еще не так стеснено одеждой. Зимой, например, мне вообще ничего путного в голову не приходит. Взять хотя бы древних римлян: наденут легкие сандалики, завернутся в тонкую простыню (в хитон, по-итальянски) и думают, думают… А загнать бы их за Полярный круг, напялить на них унты и медвежью доху — много бы они вам надумали.

Все началось с пустяка, со Славкиного вопроса: болит ли у меня голова. Ясно, болит, раз я попал в такую компанию. И в сердцах чертыхнулся про себя: пусть уж лучше головы болят у Федотыча, Сашкиного дядьки, Сашки и Короля!

От этого пожелания оставалось сделать только один шаг до моей идеи, гипотезы и предвидения. Что, если…

Все великие открытия совершаются с этого предположения: что, если… Так был изобретен пароход, локомотив, самолет, спутник и расческа. Пытливые умы всегда задавались вопросом «что, если…».

А то! Дед Пихто!

Привел же меня Король без разрешения «крестного отца музыкальной мафии» Федотыча в сторожку. Почему бы и мне кого-нибудь не привести?

Я привожу Славку: тоже, мол, хочет поправить дефицит платежного баланса.

Славка приводит Нину: ей, дескать, надо свести концы с концами после покупки к осени польского плаща, тем более с капюшоном.

Нина, та приводит Клаву, чтобы она могла завести себе сберкнижку, которую спит и видит всю свою сознательную жизнь, ведь из всех тайн на свете она любит только тайну вклада, желательно крупного.

Клава приводит Свету — известную меломанку, мечтающую об импортных дисках, как известно кусающихся в цене, по дешевке.

Света приводит Юрика, заявляющего, что на одну зарплату не проживешь!

Ошарашенный Федотыч тут же прикрывает свою лавочку и… укорачивает мой язык спецножницами для резки кровельного железа и колючей проволоки.

Жаль. Хорошая была идея.

…Я пожелал родителям счастливого пути, выслушал наставления на неделю, внимательно осмотрел харчи, заготовленные для меня впрок в холодильнике на время длительного отсутствия предков, получил пять рублей на хлеб, молоко и другие мелкие расходы, смахнул воображаемые слезы разлуки, затем затрясся от глухих рыданий, чем потряс родителей (мать уже хотела было отказаться от турпохода), и вернулся в сарай.

Славка уже изнывал от ожидания. По привычке он спросил, что именно я заглотил на завтрак.

— Изволил откушать скромно, — сообщил я. — Легкий стрелковый завтрак в Версале: спаржа, холодный цыпленок, три бутерброда с красной икрой, чашка черепахового бульона, сыр-бри, бокал игристого шампанского и три головки молодого чеснока.

— Фу! — поморщился он. — Отвернись и не дыши.

— Котлеты без чеснока не бывают. Без него, запомни, только торт «Сказка», — справедливо заметил я. — Должен и сам знать.

— Я знаю, — сказал он. — Но не в таких же количествах!

— Никто не запретит питаться красиво, — ответил я. — Резко возросший уровень жизни обязывает. Пять котлет дома метанул, как одну.

— Мне бы твой аппетит, — позавидовал Славка. — Я только две мисочки борща съел, а второе осилить не мог.

Знаю я его мисочки — емкостью с котел для целой пионерской дружины.

— Бедняжка, — пожалел я его. — Второе-то тебе зачем?

— Большой расход энергии, — сказал Славка. — И гигиена питания подчеркивает, что завтрак должен быть солидным. Завтрак съешь сам, слышал?.. Это вот плотно ужинать вредно: страшные сны замучают.

…Мы пришли на пляж. Возле часовни, на том берегу, Сашка показывал своим приятелям приемчики.

Я невольно подумал: «Почему он их не привлек к бизнесу?»

И сам себе ответил: малолетки еще, только пятый класс закончили. Такие могут подвести нежданно-негаданно. На них полагаться нельзя в серьезном деле. По себе знаю, каким лопухом был в пятом классе.

Неожиданно я вспомнил о Вальке Портнове. Господи! Сто лет его не видел. С ним-то свободно можно было посоветоваться: он парень серьезный.

«Обстоятельный, — сказала бы покойная бабушка. — Работящий. Будущей жене подарок». И как я о нем забыл? Далее в секцию его не позвали. Наверное, обиделся смертельно?

— Зайдем к Вальке? — сказал я Славке.

Славка его тоже сто лет не видел.

Выяснилось, Валька на нас и не думал обижаться. Просто ему было некогда. Он затеял полную реставрацию деревянной галереи на втором этаже. Ему даже слепой дед помогал: придерживал бруски, которые Валька отшлифовывал на самодельном верстаке во дворе.

— Привет, — устало поздоровался с нами он, смахивая стружки с головы. — Вконец ухандокался. Некогда даже рыбу половить. Осень на носу, дожди пойдут…

Рыболов он был замечательный. Сядет на свою лодчонку, пустит впереди нее кружки с пескарями и сплавляется себе вниз по течению вдоль лопушков у бережка. По пять щук за утро брал! Иногда и на судачка фартило. Или заякорится напротив дома на быстряке и давай плотву таскать — только успевай наживлять распаренную пшеницу. Талант-самородок, гений.

— Чего ж ты нас на помощь не позвал? — удивлялся Славка, глядя на ремонтные работы.

— А у вас что, два сезона каникул? — скептически сказал Валька. — Достаточно, что я один гроблюсь, — и он с удовлетворением оглядел дело рук своих.

Галерея уже была почти готова, кое-где он ее застеклил, превратил в большую веранду.

— Клёво! — похвалил его работу Славка.

— Как дзюдо? — с завистью спросил Валька.

— Мы тебя еще научим, когда освободишься, — пообещал я ему. — Наверстаешь.

— Осенью, осенью, — пробормотал Валька, намекая на известный анекдот: «летом, летом». В этом анекдоте человек в пиджачишке, подбитом ветром, встречается жестокой зимой с приятелем в шубе. Приятель пристает к нему с расспросами про житье-бытье, а тот поспешно отвечает: «Летом, летом».

— Без понта, — заявил я, что на мальчишеском жаргоне означало: не обманываю.

Может быть, это словечко к нам из Древней Греции докатилось. Греки называли Черное море, кажется, Понтом: обманчивым, переменчивым, коварным. Недаром оно и сейчас называется Черным, а не Голубым, каким на первый взгляд кажется.

До обеда мы помогали Вальке, потом Славка затрусил домой. Биологические часы, которые находятся у него наверняка в желудке, подали ему обеденный сигнал точного времени. Насчет еды Славка придерживался железного распорядка. Даже в малолетстве во время землетрясения в Ташкенте (они с отцом ездили туда на экскурсию), когда их завалило в шашлычной, он не пропустил обед и смолотил шесть шашлыков. Сам его отец любил об этом рассказывать, восхищаясь самообладанием сына.

Валька объявил перерыв, разогрел деду обед, сервировал ему стол на свежем воздухе — нам есть не хотелось, — и мы пошли искупнуться, смыть трудовой пот и остудить мои мозоли. К Вальке мозоли не приставали — ладони у него были тверже камня.

К моему взволнованному рассказу Валька отнесся на удивление спокойно:

— Тебе больше всех нужно?

— Надо же Витьку спасать… — растерялся я.

— Кто тебе сказал? Он сам, как ты говоришь, не хочет.

— Потом благодарить будет, — вконец смешался я.

— Откуда ты знаешь? Идеалист ты, Леня, — определил меня Валька. — Всех стрижешь под свою гребенку. Мне бы твои заботы… Лучше не связывайся. Видать, этот Федотыч — еще тот Федот! «Все образуется», — говорил граф Лев Толстой.

Но мою затею отыскать и разгромить мастерскую Валька одобрил.

— Представляю себе их вытянутые рожи, — засмеялся он. — Не забудь меня пригласить на премьеру. Я такие хохмы люблю. Бегать жаловаться им не придется.

Я сразу воспрянул духом. С таким союзником, как Валька, море по колено!

— Не теряй времени. Действуй, сын мой, — по-отечески напутствовал он меня. — Черные стрелки уже проходят циферблат.

— В темном подвале жулики сидят, — в тон ему откликнулся я, обернувшись уже издали.

Он вдруг остервенело замахал рубашкой и оглушительно засвистел. С ним случаются такие взрывы энтузиазма.

Помнится, весной у соседа была свадьба, и Валька встречал ее, приплясывая у ворот, и пронзительно дудел на детской дудочке, потешая всех. А на деле сам потешался.

…По пути домой я встретил местного гения со странной фамилией Котодавченко. Ему было лет под пятьдесят, но он всячески молодился: носил гриву волос, в которых зияло пятнышко разраставшейся лысины, цеплял на пиджак значок «Ну, погоди!» и щеголял в вытертых джинсах. День и ночь он сочинял афоризмы и отсылал их в «Крокодил», иные из них, к его удивлению, печатали. Он жил рядом с Валькой и любил приставать ко всем мало-мальски знакомым с просьбой оценить его шедевры по пятибалльной системе.