Порученец Царя. Персиянка - Сергей Городников

Разбойники как-то сразу растеряли пыл и настроение погони. Корабль удалялся от них, облик его кормы размывался ночью и расстоянием, и вскоре он уже походил на призрак, который постепенно уменьшался, бледно отражая голубовато-холодный лунный свет лоскутком парусного полотнища. Разбойники сидели в лодках понурые и разочарованные, точно стая голодных ворон, которые никак не могут прийти в себя от того, что их оставили с носом.

– Вот теперь я верю тебе, что они украли большую казну нижегородского воеводы, – выговорил Бахтияр Плосконосу и скрипнул зубами из-за ощупывания телохранителем-лекарем пулевой раны в плече. – Но ты уверял, они спрятали её, и надо пытать этого... – он болезненно сморщился бледным от теряемой крови, потому особенно жестоким лицом, – который стрелял. А он дрался, как если бы казна была у него.

– И казна очень богатая, – спокойно признал его правоту, согласился Плосконос. – Выходит, я не всё знаю, и кое в чём ошибся, атаман.

Разом приняв новое решение, Бахтияр показал головой на своего тёмнокожего и горбоносого помощника с мелкими глазками безжалостного стервятника.

– Вот что, – объявил он Плосконосу. – Мой человек поскачет с тобой. Берите наилучших лошадей и мчитесь берегом. Вы опередите их. Везде предупреждайте мои шайки, пусть стерегут корабль и вырежут всех, кроме одного. Этот, с пистолетами, мне нужен живым, – Даже в ночи глаза его вспыхнули мстительной злобой. – Я сам из него буду вытягивать жилу за жилой, пока он не сдохнет в адских мучениях.

Луна забралась на самый верх неба, оттуда уставилась в реку, как будто на ней происходили самые любопытные события ночи. Ближе к полуночи ветер стих. Парус корабля безвольно обвис на перекладинах мачты, и его провернули, чтобы не притормаживал хода судна, которое влеклось только течением. Потрёпанный сражением корабль плыл в напуганном и настороженном одиночестве – сколько виделось, в поле зрения не различалось иных судов, иного движения по светлой полосе водной глади. Отсутствие иных проявлений людского присутствия на реке не тяготило измученных пережитым корабельщиков – лучше уж совсем не встречать судов, не видеть их, чем содрогаться от страха, от подозрений, что в них приближаются другие разбойники. Никто не помышлял о сне, никому не спалось.

– Через пару часов подплывём к Симбирску, – тихо произнёс кормчий, который лежал на корме под двускатной крышей, с мягкой подстилкой под бедром, чтобы меньше тревожить перевязанную рану. – Ранение у меня сквозное, заживёт быстро, но неделю корабль никуда не поведу, – предупредил он купца.

Купец понуро сидел рядом с ним, в который раз устало прикидывал все за и против того, чтобы продолжать столь опасный путь. Подавленный от недавних потрясений всех чувств, он тяжело вздохнул, смиряясь с потерей навара, на какой рассчитывал.

– Я и сам дальше без каравана не тронусь, – согласился он вымучено. – Дождёмся следующего из Казани, как раз неделя и пройдёт. Дальше горы станут ещё опаснее.

Удача невольно подслушивал их разговор, напряжённо размышляя о возможных действиях Плосконоса. Он смотрел на спины двоих работников с перезаряженными ружьями, которые стояли вперёдсмотрящими на носовом возвышении, затем посмотрел на того, кто устало склонился у рулевого весла. Так, чтобы никто из корабельщиков не услышал, предупредил сидящего рядом Антона:

– Пора нам уходить.

Откинувшись на стенку кормового возвышения, парень вёл тяжелую борьбу с дремотой, но при этих словах вскинул голову. Ничего не понимая, посмотрел в лицо товарищу, как будто надеялся на нём прочитать объяснение такому внезапному решению. Однако тот отвернулся, потихоньку сложил в просмоленный бочонок, в котором прежде были ядра, верхнюю одежду, оба разряженных и завёрнутых в промасленную тряпку пистолета, дорожный мешок и, не производя шума, плотно закрыл бочонок точно подогнанной крышкой. Кожаную сумку с деньгами связал верёвкой и этой же верёвкой обвязал бочонок. Приподнявшись, он глянул под двускатную крышу. Непонятно было, заснули лежащие возле кормчего, свободные от дежурного бдения корабельщики или только притихли, как сделали бы подозревающие, что поблизости бродит голодный кот, мыши. Наклоном головы он сделал знак спутнику последовать его примеру и бесшумно перебрался к борту. Поправив и придерживая на плече бочонок и сумку, перевалился наружу, распрямляя руки, опустился ногами к речной поверхности. Когда рядом повис Антон, он отпустил борт. Вода обожгла прохладой с ног до головы, и он толкнул перед собой бочонок, вместе с ним без всплесков, разом вынырнул в стороне от корабля. Немного отстав от него, из воды без шума показался Антон и, торопливо убрав с лица мокрую прядь густых волос, с удивлением уставился на бочонок, который поплавком исчезал и появлялся между ними.

Стоящий у рулевого весла заметил их головы, плывущие к низкому заливному берегу, но не решился определённо связать их с корабельными попутчиками, так как ему показалось, голов было три.

– Эй! – позвал он тихо и неуверенно.

Они не отвечали, не звали на помощь, и он слегка махнул рукой, отвернулся к горам. И вдруг заметил над обрывистой кручей, за хорошо освещённым луной кустарником облики двоих всадников, которые остановились и следили ни то за кораблём, ни то за пловцами. Рулевому стало не по себе и захотелось, чтобы всадникам нужны были только пловцы. Он не посмел никому сообщить об увиденном, боясь тревогой привлечь внимание к кораблю, и замер, как будто надеялся вместе с судном превратиться в ускользающую от этого места бестелесную тень.

Удача первым нащупал ступнями пологое илистое дно, подтянул бочонок с привязанной сумкой и подождал Антона.

– У Бахтияра в городе полно сообщников, – вполголоса объяснил он то, что не сказал на корабле. – Они будут искать нас и могут узнать судно. Пусть теперь гадают, где ж мы его покинули.

Оба выбрались из воды и, клацая зубами, пытаясь унять дрожь, Антон наконец отозвался:

– А зачем мы им нужны?

– За этим, – Удача показал сумку, из которой сочилась вода.

Такое объяснение показалось его товарищу убедительным, на что он и рассчитывал. Невдалеке темнел кустарниковый лес, и вдоль берега туда вели колеи, оставленные крестьянской телегой.

– Поблизости должно быть поселение или хутор, – сказал он. – Может, повезёт, и нам продадут хороших коней.

Он принялся снимать с себя одежду, чтобы отжать её. Антон отмалчивался, зато разделся быстрее, запрыгал то на одной ноге, то на другой, помогая телу согреться. Они вновь оделись, надели вынутые из бочонка сухие кафтаны и сапоги и вытряхнули из сумки воду. Корабль удалялся, обещая вскоре пропасть из виду, и они как будто разорвали последнюю нить связи с побегом из нижегородской тюрьмы. Когда направились вдоль колеи к лесу, Удача с лёгким настроением заметил: