Население: одна - Элизабет Мун

этими отчаявшимися беспомощными поселенцами, которые едва выбрались из криокапсул, чтобы погибнуть на планете, которую не успели даже увидеть. Это было куда хуже ее собственной судьбы, хуже, чем положить впустую сорок лет труда. Она знала – и эти люди скоро узнают тоже, – что Компания не станет рисковать кораблями, отправляя их с безопасной орбиты в загрязненную атмосферу ради каких-то поселенцев. Дешевле потерять несколько человек, чем космическое судно.

– У нас нет оружия класса «космос – поверхность», – сказал голос с корабля. – Рекомендуем организовать оборонительный периметр…

– Из чего? – От горечи в голосе Офелию передернуло. – Я оставлю рацию включенной, подавитесь своей драгоценной записью… И передайте тем, кто проводил разведку, что они слепые, глухие идиоты…

Офелия едва дышала. По отдаленным звукам ей быстро стало ясно, что происходит. Существа бросились в атаку; до нее доносились вопли, по большей части нечленораздельные, и странные звуки, которые, по всей видимости, издавали сами существа. Последнее, что она услышала, – глухой хруст: кто-то опрокинул и раздавил передатчик. Офелия вышла на улицу; были сумерки – сумерки того же дня. Где-то вдалеке заревело и грохнуло: челнок быстро шел на снижение, но не там, где случилась бойня.

Офелия вернулась внутрь и продолжила слушать. Экипаж челнока докладывал обстановку кораблю на орбите.

– Видимый свет, да. Искусственного освещения нет – судя по тепловому профилю, это горящие обломки. Много инфракрасного… Тысячи, десятки тысяч этих тварей. Записываем на всех частотах. Они… Боги, ты погляди… Шин! Наверх! Давай наверх!

И потом, перебивая поток вопросов с корабля:

– Они точно разумные. У них есть орудия. В темноте мы не сядем. Утром можно…

– Подготовьте отчет для министерства, – перебил спокойный голос с корабля. – На рассвете – облет на большой высоте. Подвергать риску кого-либо еще я не вижу смысла. Компания сможет получить компенсацию с бывшего владельца лицензии на основании дезинформации, а дальше пусть политики решают, отправлять ли туда дипломатическую миссию. Это уже не наше дело.

– …Попробовать летное поле старой колонии?

– Нет. Если на этой планете есть автохтонный разумный вид, ситуация меняется. Мы в это не ввязываемся. Наше дело – доложить. Если ваших данных будет достаточно, то нам и утренний облет не понадобится. К тому же у нас есть прямая передача с места высадки.

– Хотелось бы мне знать, как они умудрились не заметить этих… существ.

– Это не наше дело.

Офелии уже доводилось слышать этот тон. Человеку, который сидит в безопасной кондиционированной утробе корабля, никогда не было дела до людей, гибнущих где-то далеко внизу. Она скривилась. Хотелось бы ей высказать этому типу все, что она думает. Взгляд упал на тумблер передачи; прежде она об этом даже не задумывалась. Но теперь… Если она слышит их, то и они услышат ее. Если она к ним обратится.

Нет, ничего хорошего из этого не выйдет. Она только навлечет на себя неприятности.

Весь следующий день Офелия пыталась поверить, что ничего не поменялось. Угроза миновала; новой колонии больше нет. Если чудовища не нашли их за сорок с лишним лет, с чего вдруг найдут теперь? Можно мирно жить, как прежде, в заброшенном поселке. Мастерить бусы, экспериментировать с красками, выращивать всего понемногу – ровно столько, сколько нужно для пропитания.

Утвердившись в этой мысли, она вышла на прогулку вдоль кромки пастбища. Под лучами солнца, в мареве пыльцы, взлетающей с цветущего разнотравья, можно было делать вид, будто ничего не случилось. Солнце припекало плечи; овцы пахли овцами, а коровы… Коровы прядали ушами, посапывали влажными черными носами и пятились, когда она проходила мимо. Бык фыркнул, мотая головой вверх и вниз. Не на нее. На что-то за рекой.

Животные вели себя совершенно обычно. Офелия убеждала себя в этом, несмотря на ком в горле и бегающие по шее мурашки. Она вернулась к овцам, но стоило ей порадоваться, что овцы ведут себя спокойнее, как те разом вскинули головы и уставились в одну точку в лесу. Офелия ничего не увидела и не услышала.

Овцы глупые. Коровы пугливые. Офелия мрачно глянула на лес и зашагала обратно в огород. Лишь по случайности она то и дело оказывалась в ближайшем к кухне углу, где рыхлила один и тот же клочок земли, поглядывая на пастбище и кустарник за ним поверх заросшего дневкой забора, который так и не собралась починить.

Может быть, ей все приснилось. Еще в школе она слышала, что человек не может долго жить в одиночестве и сохранить рассудок: ему обязательно будут мерещиться другие люди. Конечно, она в это не верила, но так ей говорили. Выходит, если она, сама того не заметив, все-таки рехнулась, произошедшее могло быть плодом ее воображения. Возможно, никакого корабля не было и с ним ничего не случилось. Почему участь воображаемых поселенцев оказалась столь страшна, Офелия не знала; наверное, дело было в той порочной, темной ее части, которая побудила ее остаться в колонии одной.

Мысль эта, укоренившись в голове, породила новый соблазн: ведь узнать правду совсем несложно. Если передача все-таки была, оборудование должно было ее записать. Достаточно включить воспроизведение, и она услышит все снова – или не услышит ничего, и тогда станет понятно, что она все выдумала.

Она знала правду без всякого оборудования. День ото дня она заходила в центр, снимала показания, проверяла погоду, записывала то и другое в журнал. День ото дня поглядывала на архив передач, не запуская их.

В конечном счете это произошло случайно. Она собиралась проверить, в какой день сажала морковь в прошлом году. Что-то отвлекло ее; палец соскользнул с клавиши поиска по календарю.

«…Из чего?» – спросил злой испуганный голос, принадлежащий не ей.

Это правда. Ей не почудилось. Оборудование не лжет, не умеет лгать, а значит, на записи был настоящий человек, и этому человеку было больно и страшно.

А теперь этот человек мертв. Офелия задрожала, сама того не заметив; сперва руки, потом ноги, и наконец всю ее затрясло от страха и потрясения. Это были люди – люди, которых она могла знать, с которыми могла разговаривать, – и они все мертвы.

Дрожащими пальцами она кое-как нащупала на панели кнопку выключения. Тишина хлынула в уши – тишина, к которой она привыкла, которая всегда воспринималась ею как покой. Никаких голосов. Никаких больше голосов.

Постепенно дыхание выровнялось. Усталость вдруг навалилась на нее, потянуло в сон. Офелия опустила взгляд на красные бугристые костяшки, узловатые вены и старческие пятна, и собственные руки показались ей хрупче цветов. Взгляд скользнул ниже, зацепился за бахрому на подоле ее самодельного наряда. Теперь этот наряд