Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении - Сергей Эдуардович Зуев

* * *

Более века назад Торстейн Веблен, обсуждая смысл и назначение Университета в истории цивилизации, сказал: «В целом место университета в культуре христианского мира остается, по существу, таким же, как и в самом начале. И в идеале, и в народном восприятии (курсив мой. – С. З.) он есть и всегда был корпорацией, занятой культивацией и заботой о высочайших устремлениях и идеалах сообщества»[78]. Любопытно, что тезис этот, предполагающий по своим основаниям ориентацию на «высочайшие идеалы» скорее, чем на материальные интересы, сформулирован именно в Америке. И именно в тот период, когда многие американские университеты захвачены концепцией образовательного прагматизма. Можно предположить, что и эта университетская реформа, опирающаяся на идеи Джона Дьюи, продолжает европейскую традицию (идеализма), к которой принадлежит и Веблен.

Надо сказать, что сам Дьюи думал, прежде всего, не об Университете, а об общем образовании. Тем не менее его теоретические построения с течением времени были в большей степени адаптированы к высшему сегменту и остаются актуальными вплоть до настоящего времени. Идея прагматизма поддерживает утилитарный подход, характерный для американского Университета последней трети XIX века, и утверждает, что мысль и действие нераздельны в рамках решения конкретной проблемы. В этом смысле «истина осуществима» – она не располагается на уровне абстрактных принципов и вечных идей, она создается здесь и сейчас, на уровне взаимодействия конкретных акторов, заинтересованных в решении данной проблемы. Таким образом, прагматизм Дьюи антиавторитарен (критичен), он чувствителен только к конкретному действию и его рефлексии[79].

Такой «францисканский» подход оказался почти через сто лет созвучен «коммуникативному разуму» Ю. Хабермаса, который тоже стремится к «рациональному разрешению проблем» через консолидацию экспертных суждений в конкретной точке времени по конкретной повестке. По самой постановке вопроса понятно, что рефлексия познающего разума (когнитивной сети) является центральной в этой картине мира. Излишне говорить, что идеал проблемоориентированного мышления стал основным краеугольным камнем американского исследовательского Университета, пришедшего на смену немецкому, лидеру предыдущего столетия. Дьюи проповедовал и индивидуальный подход к обучающемуся, основанный именно на его конкретных запросах. Эти взгляды определили саму концепцию различных «образовательных траекторий» конкретных студентов. После Дьюи сомнительным оказывается образ Профессора, вещающего с кафедры urbi et orbi, столь важный для немецкой традиции.

Применительно к университетской практике можно сказать, что этот зазор между идеальным и социальным делает практику образования, исследования и, в принципе, академической коммуникации своего рода площадкой и опорой для отношения и критического взгляда на социальное. А сам характер, содержание этого отношения и критики тесно связан с ключевой задачей Университета – восстановлением (ре-формой) идеального целого: человека, мира и социума.

Иными словами, эта задача предполагает не только знание о социальном, но и (утопическое) отношение к нему. Сам характер этого отношения является отдельным вопросом: история Университета предлагает широкий диапазон версий: от медитативно-созерцательного ранних средневековых университетов до позитивистски-скептического эпохи Просвещения. Хочется, естественно, спросить про доминанту сегодняшнего дня – и в этом случае, вне зависимости от окончательного ответа, начинать придется со слова «кризис». Впрочем, есть основания полагать, что для истории Университета эта ситуация не нова. Кризис, фиксируемый извне или изнутри (в форме самокритики и самоиронии), – есть, по сути, способ легитимации Университета как института в любой культурно-исторической среде.

Усиливая этот тезис, можно утверждать, что любая университетская ре-форма есть пересмотр (полный, радикальный или частичный) картины мироустройства. А ее идеально-утопический (интенциональный) характер предполагает воздействие на устройство социальной архитектоники и, естественно, самого Университета.

Семь свободных искусств, семь священных наук и канон средневекового Университета, «индивидуализация» истины и знания Реформации, иерархия знаний и меритократия организации иезуитов, рефлексирующий разум Канта, культура (мышления) Гумбольдта и Фихте, прагматизм Дьюи, поколение Ортеги, коммуникативная рациональность Хабермаса. Этот далеко не полный исторический список – основополагающих принципов строительства Университета – может быть продолжен и, следует надеяться, не закрыт. В каждой из этих картин-утопий есть своя собственно идеальная составляющая, своя социальная амбиция, своего рода социально-инженерное намерение и свой идеал Homo sapiens[80]. При всех различиях и очевидной разнице масштаба, с учетом даже того обстоятельства, что часть этих идей и реформ имеет сугубо «бумажный» характер, всем им присуща и социальная, и мыслительная эвристика, позволяющая достроить на этой основе всю конструкцию Университета с его дидактико-педагогическими, образовательными и исследовательскими инструментами.

Закономерным при этом остается вопрос, что в конечном счете является предметом приоритетного внимания и – возможно – конструирования из (на основе) пространства «университетского идеального»? Что может стать материальным в широком смысле результатом университетской (относительной, по Мангейму) утопии? В чем предельный социально-культурный смысл этой базовой (исторической, цивилизационной) миссии университета?

Университет: социально-культурное конструирование

В своих наиболее сильных проявлениях Университет становится той несущей конструкцией, на базе которой формируются принципиально новые (утопичные, еще не существующие) социально-культурные и политэкономические устройства и системы отношений. Очевидно, что здесь опять можно указать на проект Берлинского университета как на прототип, который выполнил функцию «лесов» для объединения Германии. Роль таких «лесов» сыграло появление нового класса образованных бюрократов-чиновников, учителей и иных специалистов, живущих в различных германских землях, но владеющих и использующих общие понятия и разделяющих одну и ту же картину физического и социального мира. Как пишет Билл Ридингс, «решающее значение для центрации Университета вокруг идеи культуры, связывающей Университет с национальным государством, имеет гумбольдтовский проект учреждения Берлинского университета. То, что это произошло именно в Германии, связано, безусловно, с рождением немецкой государственности»[81]. И наоборот: «Университет эпохи модерна понимался Гумбольдтом в качестве одного из первичных аппаратов производства национальных субъектов в эпоху модерна, поэтому упадок национального государства вынуждает ставить серьезные вопросы относительно содержания современной функции Университета»[82].

Ре-форма немецкого университета, безусловно, может считаться успешной и в смысле сохранения института, очищенного от «ракушек и наслоений», несвойственных функций предыдущей эпохи, и в смысле источника новой картины (утопического) мироустройства, наполнившей значением и смыслом целый куст новых-старых понятий: государство, право, язык, образование, наука, исследование и т. д.

Но по своей интенции и вектору социальных преобразований это, конечно, не единственный возможный пример. Мысль об Университете, его идея прослеживается и в значительно менее успешных, в том числе и не реализованных установках. Фаза реализации, подчеркнем, не является здесь «разделяющим» фактором; больший интерес представляет внутренне присущая идее университета логика и «технология суждения». Так, в частности, не был реализован, хотя и был сформулирован «университетский проект» Ортеги-и-Гассета. Но поскольку его план ре-формы относится к первой трети XX века и привязан к конкретной ситуации Испании, в фокусе его внимания находятся иные «значащие»