Все голубые фишки - Andrew Лебедев

А Добкин тем не менее начальством ценился, потому что писал бойко. Он почти закончил местный строительный институт, но инженером работать не захотел, предпочтя сидению в конторе или на стройке более вольготную жизнь журналиста.Иринка Дробыш как то сказала по пьянке, что если Добкину хорошо заплатить, то он запросто напишет материал, разоблачающий родного отца. Узнав об этом, Добкин не стал объясняться с Иринкой, так как был трусоват, за нее кое-кто мог ему и в морду дать..

На нее он отныне смотрел не как на женщину, а как на коллегу, у которой можно перехватить сотню до получки. В курилке, когда там собирались одни мужики, он как то сказал, что у него у него на нее не встанет, потому что у нее рожа какая то провинциальная Впрочем, это не помешало Добкину распустить слух, что когда Иванову справляли "шестьдесят" , Иринка Дробыш якобы соблазнила юбиляра прямо на полу. Добкин цыкал зубом и клялся, что якобы сам видел, как разомлевшего от водки Иванова, Дробыш разложила прямо на ковре и верхом так "оттрахала" его, что тому было впору вызывать кардиологическую реанимационную. В это никто не верил, но без огня дыма не бывает…

После обеда Летягин собрал у себя Добкина и Бордовских.

– Маша, что у тебя есть по Валиду Валидовичу?

Добкин не сдержался и брызгая слюнями громко заржал – с Инвалидом Инвалидовичем у Маши все отлично получилось, не такой уж он и инвалид оказался, да, Машка?

Маша не спрашивая разрешения, достала из сумочки сигареты и закурила – - – Надо написать авантажный материальчик, пока не шибко разоблачительный, самый предварительный покуда, про расследование крушения, – сказал Летягин, – мол ходят слухи, мол люди на базаре сплетничают..

– Во, во, у нее получится, одобряюще хохотнул Добкин Маша молча пускала ноздрями дым, казалось не слыша о чем говорят..

– А ты, -обращаясь к Добкину, сказал Летягин, напиши про тендер, про американца про этого, про Минаева.

– Это можно,- нагло улыбаясь ответил Добкин, только к Минаеву надо Машутку сперва запустить…

– Напишешь грамотно про тендер, напишешь с самоцензурой, я тебя заведующим экономическим отделом поставлю, – сказал Летягин, – Сан Саныч на пенсию скоро уйдет, а Паштетов у нас как-то не вытягивает.

– С самоцензурой? – под нос себе почти неслышно переспросил Добкин, – я вам с такой самоцензурой напишу, что вы все потом обосретесь…

Вообще, основным конкурентом Добкина был в газете Саша Паштетов.

Саша Паштетов происходил из очень интеллигентной семьи. Он почти закончил филфак, но так как на четвертом курсе шесть раз попадал в вытрезвитель, ректорат был к нему неумолим. В армию Саша не попал из за слабого здоровья.

Летягин любил Паштетова и за талант и за то "что не еврей", и многое прощал ему .

С Иринкой Дробыш у Паштетова было какое то подобие романа. Устав ждать когда он предложит ей пожениться, она сама раза четыре предлагала Паштетову пойти подать в ЗАГС. Но каждый раз он не приходил на регистрацию по разным уважительным причинам.

А вот "сторожем экономической поляны" работал в газете старый пердун Сан Саныч Бухих. Он ни хрена не слышал, плохо видел и херово соображал. И Добкин спал и видел во сне как он Сан Саныча подсидит.

Выйдя от Летягина, Добкин зашел в кафетерий, взял там рюмку загадочного напитка , который буфетчица Ася настойчиво выдавала за азербайджанский коньяк, взял еще бутерброд со шпротой и так как ему был нужен собеседник, а выбирать было не из кого, подсел к ни хера не соображающему Сан Санычу Бухих, который с открытыми глазами спал сидя за столиком притворяясь, будто читает американский экономический журнал.

Для зачину разговора Добкин первым делом громко кашлянул, от чего Сан Саныч проснулся и с испугу принялся приносить извинения на всех известных ему иностранных языках.

– А что, Сан Саныч, скажите ка мне, что по вашему значит самоцензура, спросил Добкин нагло улыбаясь.

– Мнэ-э-э,Самоцензура, это молодой человек что то навроде инстинкта самосохранения – Ну а коли инстинкты ослаблены? спросил Добкин, пальцем гоняя по столу непослушно сбежавшую с бутерброда шпротину – А коли ослаблены, Сан Саныч задумавшись пошамкал губами Коли ослаблены, съедят… Я вот сорок пять лет в газете работаю. и точно знаю , нельзя без нее, без самоцензуры Добкин пальцами закинул в рот беглянку – шпротину и потрепав Сан Саныча по щеке сказал – А я всех вас вот здесь вот держать буду, поняли? – и показал Сан-Санычу вытянутый сжатый кулак.

ГЛАВА 8

Игнатьев поехал караулить свою любовь.

Машу Бордовских.

Для начала побрился, попрыскал на румяные щеки любимым Машиным одеколоном Экс-Эсс, выгладил рубашку.

Раньше, бывало, рубашки гладила Маша, а он подкатывался к ней сзади, запускал лапы и тоже гладил, но по другим местам.

Она такая сексуальная была – его Машка.

Особенно, когда ходила по квартире не стесняясь, по домашнему.

В черных колготках без тапочек, да в черном лифчике с кружавчиками по верхнему обрезу.

На стоянке перед домом обнаружилась первая неприятность.

Какой то кретин, маневрируя среди тесно поставленных машин, задел его новенький "Сата Фе" и пластмассовый бампер справа сзади треснул и выглядел теперь крайне отвратительно.

Игнатьев сокрушенно оглядел повреждение, потрогал треснувшую пластмассу рукой, повздыхал. Оглядел на всякий случай двор, нет ли мальчишек или дворника, спросить, не видали ли чего?

В растерянности подумал, – может вызвать страхового комиссара, машина то новая, за этот бампер ему как минимум тысяч пять полагается теперь.

Уже было потянулся к мобильному телефону, но потом подумал о том, сколько времени он сейчас потеряет. Покуда приедет комиссар, покуда оформят они протокол – вечер точно пропадет. А потом за этими пятью тысячами наездишься ещё! Так сразу то их и не дадут.

Игнатьев в сердцах плюнул, сел за руль и выехал со двора.

По дороге вспомнил байку, рассказанную ему главным инженером их треста Мухиным – большим кстати брехуном. Дело было лет десять тому назад, когда страховки у нас еще не так были распространены. Так вот этот Мухин впервые в жизни съездил заграницу, причем не в Турцию какую-нибудь или Финляндию, а сразу в цивилизованную европейскую страну, чуть ли не в Швейцарию или Австрию. Ну, и приехав, во всем стал изображать из себя европейца. А по приезде случилось вдруг так, что выезжал он из своего гаража и неловко задел чью-то плохо припаркованную "шестёрочку" Жигули. Задел, вышел – никого нет. Можно было бы и уехать, ан нет!

Мухин же теперь европеец. Надо все делать как в Европах в таких случаях поступают. Достал из бумажника свою визитку и воткнул шестерке этой под дворник, мол пускай хозяин, придя за машиной, найдет визитку, позвонит Мухину, а тот, как честный человек отказываться от своего долга не станет, назначат они встречу и по европейски разберутся.

Проходят три дня – никто не звонит.

Вдруг, звонок на четвертый день.

– Вы оставляли визитку на машине номер такой-то?

Мухин не отказывается, – я оставлял, а что?

– Может денег дадите? – спрашивают на той стороне.

– Готов дать, – в тревоге, что задерут сумму ущерба, отвечает Мухин, – надо только определиться, сколько.

И тут Мухина как сладким током прошибло, назначили ему смехотворную цену, в десять раз меньшую, чем он предполагал.

Подивился, поехал. Отдал пришедшему на встречу и выглядевшему очень потрепанным дядьке денег, на которые можно было едва купить бутылку хорошего коньяку. Забрал у него визитку.

На сердце было легко – он Мухин – европеец и никому ничего не должен, совесть его чиста.

И тут как-то ставит он свою машину в гараж и слышит ругань каких-то мужиков у въезда.

Один другому кричит, – на хрена я этим в будке денег плачу, чтобы они за моей машиной приглядывали? На той неделе какой-то хер моржовый мне мою "шестерку" так задел, так уделал, мама не горюй. И никто ничего не видал – не слыхал!

Когда Мухин выходил из гаража, тот мужик и его спросил, – а вы не видели, кто мою "шестерку" задел?

– Нет, не видел, – ответил Мухин и пошел домой.

Не Европа мы еще.

Нет, не Европа.

Это там случись ДТП не дожидаясь полицейских можно обменяться визитными карточками и разойтись, а мы еще пока до этого не доросли.

По дороге до редакции, где по слухам теперь работала его Маша, притормозил возле цветочного ларька, не поскупился, купил самых свежих роз. Пятнадцать штук, чтобы красиво было.

Положил букет на зане сиденье, за десять минут доехал до улицы Чапаева, где по согласно справочнику в доме сорок находилась редакция Вечерки, встал в парковочном кармане, заглушил двигатель и стал думать, – что дальше?

Позвонить в редакцию, спросить, – работает ли Маша Бордовских?

Или просто постоять, подождать до конца их рабочего дня и дождаться, когда Маша выйдет из редакции.

Покуда размышлял, вдруг увидал Машу.