Маленький тюремный роман - Юз Алешковский

16

— Ну а потом, Саша, началась работа… плохо она пошла, ибо подследственные меня чурались, не верили, не кололись… однажды бью баклуши в камере и песни пою так, что надзор умолял спеть на-бис… и вот ведут меня и приводят на стажировку-доработку не к Люциферу, а к Дребеденю… там его помощнички так меня, паскуды, отстажировали по всему телу да по рылу, что с неделю очухивался на квартирке… было уже не до запоя и амур-тужуров… думаешь, отчего ж еще такая у меня рожа — от грима что ли?.. пришлось ишачить, как канатоходцу без мягкой подстраховки… полностью открывать тебе душу нет сил, так как душа Дмитрия Анатольевича Лубянова исстрадалась от глубокой вины и сочувствия тем несчастным, из которых черт знает как бессердечно вырывали признания, свидетельства, оговоры, подписи… если одному из тыщи рыл, плюя на пытки, удавалось держаться до конца, то из кабинета эти волки и гиены выволакивали покойника прямо в крематорий — иных выходов не было… дребеденьевская дрянь надрочилась всячески ломать любого стоически твердого упрямца, любую благородную личность, для которой оговор знакомого и признание своей вины-невины, по себе знаешь, хуже смерти… а внутреннее сопротивление взятого мужика, взятой бабенки — вот беда-то, вот досада — все такое замедляло темпы следствия и выдачу высоких результатов, нетерпеливо ожидавшихся наверху… «Или дело оформлено, шени деда могиткнам, — сказано было Ежову Сосо, — или партбилет, набичвар, на стол»… вот ихняя шайка-лейка и взялась утюжить всех без разбора… конечно, я догадывался, что Люцифер, — не удивляйся — категорически запретил Дребеденю брать меня в долг и сажать в камеры к упрямцам, вроде тебя… а если, заявил я шефу, они меня еще раз отмудохают, то издевательств не вынесу… можете расстреливать — ищите другого артиста на мое место… Люцифер велел мне также применять человекообразную методику эффективной разработки арестованных и заранее приговоренных… и, между прочим, не только из-за стахановского ускорения выдачи на гора признательных показаний… он шел на это вынужденно и хитро, не вынося вида кровищи, вообще жалея обреченных на смерть, поскольку иного пути не было и у него… из НКВД просто так сейчас не увольняют: или ты с ними, падлами, или против них, то есть лбом к стенке… знаешь, чем я себя успокаиваю?.. тем, что действительно им всем — арестованным — светила только вышка… и упасал я полезным советом от предсмертных пыток не только их — я ихних жен и детей выводил тем самым от захомутываний и допросов, производимых на глазах мужей и отцов… а ты спрашиваешь, раскалывал ли?.. боже упаси, ты что?.. ничего такого не выпытывал, никого не раскалывал… хули выпытывать и раскалывать, когда на каждого из них было сочинено «Дело за номером таким-то», установлены все действующие и горячо сочувствующие лица, расписаны, как и положено, первые, вторые и прочие роли, сценография Кукрыниксов, музыка Дунаевского, слова НКВД, а справедливый приговор — по многочисленным просьбам трудящихся — приведен в исполнение безымянными виртуозами, народными палачами СССР… если хочешь знать в НКВД боролись две тенденции: одна, представленная моим шефом, Люцифером, старалась делать ставку на бескровный ненасильственный метод, на вкрадчивый подход, скорей всего, порученный не мне одному… кого-кого, скажу я тебе, а способных артистов, скрывющихся от самих себя, в стране у нас до хуя и даже больше… вторую же тенденцию возглавлял Дребедень, считавший — под руководством Ежова — самой экономной и быстрой карающую силу физического воздействия на всех допрашиваемых… враг народа, говорил кроврпивец, таков, что вышиби ему один глаз, а второй ему сразу станет жалко, и вот тут-то мы его колонем… если же он последний свой глаз не пожалеет, то этот субъект дела уже и не человек, а вонючий пережиток прошлого… тут я его, гаденыша оппозиции, трое суток держу без сна и жратвы, а потом — по почкам, суку, микстуркой с песочком, по почкам и откровенно призываю подписать признание, иначе, паразитина, говорю на крик срываясь, выдергивать тебе, падле, начну по зубу без наркоза… человек, замечу, Саша, которого ты собираешься клонировать и возобновлять, сам по себе такая ведь редкая сволочь, что ему даже пуля в лоб трижды желанней втыкания иголок под ноготь… а сверх жестокая манера ведения следствия, как надеялся Дребедень, заставит врага открыть все подробности готовившегося им преступления по заданию каких-то мифических, заебись все они в доску, разведок… Люцифер же, наоборот, говорил какому-нибудь несчастному: «Извините, вы оказались в руках истнеобходимости, подпишите все вам предначертанное и предписанное, извольте, уважаемый, исправно исполнить свой последний гражданский долг… этим вы временно сохраните себе жизнь и здоровье, а оправдываться будете на суде, где каждому подсудимому партия торжественно разрешает доказывать свою невиновность… все мы будем только рады вашему полному оправданию, так как оправдание частичное — это нонсенс, его просто не может быть в нашей стране, потому что такового не бывает вообще…» ну, умные люди, будь спок, подписывали, потом плясали гопака от радости, что повезло безболезненно и с некоторым профитом в гробу не обосраться… и ты подписал бы, обмозговав с моей помощью, что именно корячится тебе и ближним из-за твоего же упрямства, поскольку там, где была справедливость, Саша, лысый, как Ульянов, хуй с вырос с залупой без ушей… не думай, что оправдываюсь… будь я на месте тех людей — да, бля буду, большое спасибо сказал бы от всего своего сердца такому соцреалисту политической психотерапии, каким являюсь самолично… да, я сказал бы только спасибо, раз пошла у меня такая вшивая масть… а официально простить меня может только Боженька — он всех прощает, кроме самоубийц, что и удерживает многих действующих в истории лиц от петли, бритвы и прочей стеклодряни вскрывания вен… и не мне тебе рассказывать, что значит вживаться, потом по горло вжиться в кучу говна — в навязанную тебе судьбою роль… натуральный театр — да хер бы с ним, он всего-навсего театр… сыграешь убедительно какого-нибудь умного секретаря райкома — новый плебс дружно рукоплещет и из партера ссыт кипятком на галерку, а я, откланявшись, тороплюсь в уборную сблевать от текста, потом полощу глотку шампанским и — аля-улю, ямщик, к девчонкам!.. назавтра, после штормовой ночи, воплощаюсь в Феденьку Протасова — да так выразительно оживляю сей живой труп, что нет живей его на всем белом свете, и крик стоит в зале, и закидывают фигуру мою цветами рыдающие от восторга дамочки, словно лично я не торчу на подсотках, а нахожусь во гробу, утопая в шикарной клумбе цветов, что благоухают посреди Колонного Зала… не буду останавливаться на сценических подробностях каждого из моих дел… к примеру, подсаживает Люцифер к «фашисту», который шпион, вредитель и диверсант… ну тот от радости, что не поехал в одиночке, начинает пороть всякую дикую хуйню о невиновности… дорогой Иосиф Виссарионович, дескать, ничего не знает, подлые перерожденцы все от него скрывают… проклятые, товариш Валек, эти сволочи гуляют вместе с блядовитыми выдвиженками по буфету, цинично дискредитируя «Вопросы ленинизма» и прочие «Коммунистические манифесты»… или возьмем какого-нибудь замнаркома тяжмаша… этот плачет, пускает нюни и говорит: хотите, Валентин, съем по чарличаплински ботинок вместо клятвы, что я не только не виноват, но своими руками удавил бы всех перерожденцев за превышение власти и глумление над идеями Ильича?.. вы дурак, отвечаю, и помесь идиота с дебилом… вот я, если б являлся не вором, а вредителем-оппортунистом, непременно подписал бы все и вся к ебени матери, только чтоб эти человекообразные клопы отстали от меня лично, жены, родителей, друзей и знакомых… зачем тебе, говорю, тащить за собой в могилу самое что ни на есть дорогое?.. да ты совсем, я вижу, охуел и споткнулся на своем тяжком машиностроении… посмотри: на тебе живого места нет, обоссан весь, обосран, окровавлен, дурно пахнешь, а ведь все равно куражишься-кочевряжишься, как глиста в толчке сортирном… вот что запомни, находясь не на их месте, а на своих законных шконках: кочевряжиться на Лубянке — это матрос-партизан бесполезняк и, само собой, не проханже… ты так и так приговорен — считай, тебя нет, как однажды вовсе не было… или ты всегда был?.. да нет, говорит замнаркома, в предистории себя не замечал, во всяком случае не помню такого случая, врать не стану — не по-ленински это было бы… а хули, говорю, тогда упираться рогами в стойло?.. кто знает, может, потом ты опять возникнешь — но уже в совсем иной сценографии, сам понимаешь, объективно выдаваемой поутрянке нашим с тобой ощущениям, подобно кровной птюхе здешней черняшки, положеной каждому подследственному, заведомо приговоренному к пульке в твой туповатый обух… короче, чем быстрей тебя кокнут, тем раньше, главное задолго до меня, ты опять окажешься в ней же, в действительности, возможно, в немного поумневшем виде, номенклатура ты хЕрова… лучше представь, говорю, завязку следующего действия… ты кокнут-шпокнут, так?.. но через какое-то время неизвестная тебе дама попадает либо от твоего законного папаши, либо от случайного чугрея, так?.. ты, по-новой, всего за какие-то вшивенькие девять месяцев — их на параше можно пересидеть — наябываешь в маменькиной матке долгие эпохи эволюции, главное, это не Лубянка, а сказка, конца которой ты еще не видишь и не слышишь… сачкуешь там себе, как в одиночке, и превращаешься в двуногого человечка какой-нибудь национальности, но лучше бы не в русского и, разумеется, не в еврея… лично я возражал бы против такого расклада, так как Россия наша серьезно и надолго будет пребывать в глубочайшей, заново сконструированной жопе… короче, при любом раскладе колоды тебя, запеленутого, дергают на вахту, во рту сиська, вскоре уносят в пеленках из роддома — в невиданную реальность… ты подрос до «возмужания мудей определенных половых органов», как написано в протоколе моего задержания… смотришь, а вокруг, о, злоебитская сила исторических перемен, — вокруг-то исключительно светлое настоящее, а не поганое кровавое прошлое со всеми своими мировыми и гражданскими, с пережитками, головокружениями, пятилетками, займами, трудовыми подвигами, незаконными арестами, пытками, ебаными левым и правыми уклонами в пропасть… живи — все тут тебе по потребностям и хер бы с ними, как говорится, со способностями, лишь бы продтовары с ширпотребом шли бесплатно… это ж надо — тут и голубые города, куда тебе въезд не запрещен, и всенародные фабрики-кухни, жри, милок, пока последняя сарделька в табуретку не упрется, мы тебя обожаем больше самих себя… эх, хорошо при коммунизме жить, красный галстук на груди не носить, а на маму с папочкой не до-но-сить… ты тут сейчас торчишь и, видишь ли, за каким-то хером объявляешь голодовку протеста… разве не стыдно?.. в семнадцатом, поясняю, дорогуша, надо было протестовать и вступать в активное белогвардейство, а теперь, извини уж, — общий отсос по девятой усиленной в порядке полуживой очереди, переходящей в краткую агонию, бызымянный пепел и неопознаваемый прах… ты помнишь, что такое осень, когда листва падает, чтобы сгнить за зимний период?.. вот и мы, люди, милый мой замнаркома, те же листики, правда херово мыслящие, которые зазеленеют вновь на зло осени с зимою… короче, чем протестовать и барнаулить — лучше потребуй хороший ужин из ресторана «Савой», где я бывало погуливал по буфету и давал судьбе марафетного поджопника… и непременно с шампанским чтоб он был, последний в твоей жизни, ужин, с коньяком, пивом, раками, двуцветной икоркой, балычок, салат «Оливье» — все, что положено человеку, обожающему широту жизни и интересов тела… только тогда, только так, заяви, гражданин следователь, все, что угодно подпишу, хер с вами, вдобавок припишу: да здравствет отец черной металлургии и всей тяжелой промышленности товарищ Сталин!.. отлично, говорит замнаркома, но есть вопрос, таварищ Валек: я не желаю давать ложных показаний против кристаллически честных партийцев… как быть, умоляю порекомендовать, если извратители наших догм руководства к действиям начнут выбивать по одному шнифты, они же глаза?.. попробуй, отвечаю, отказаться валить телегу на свидетелей и торгуйся, пока эти гады не охуеют… заяви, что пусть спасибо скажут, а то вот возьмешь и запросишь перевести за свою откровенность пару тыщ долларов в швейцарский банк… иначе, скажи, вылижете швы обосранных моих трусиков… отлично, товарищ Валек, поторгуюсь, все подпишу, что они хотят, но в далеком будущем, боже упаси, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не желаю возвращаться в эту гниль, в этот смрад, в эту безжалостную бессовестность — будь она проклята вместе с теми, кто меня оклеветал, и с членами политбюро во главе с любимым другом, отцом, лучшим физкультурником мира, великим Сталиным… если уж возвращаться, то исключительно в Париж, Лондон, Сан-Франциско, но можно и в Гаагу, а в большевизм, извините, нетушки — в него я больше ни ногой, как в кучу говна, с меня хватит… что-что, замечаю, а факт невозвращенчества в сию помойку — век свободы не видать — я тебе гарантирую…