Суррогат мечты - Григорий Крячко

Таченко же был воспитан и мыслил немного иначе. Жать на курок и отправлять сгустки смерти в людей дело нехитрое. Только вот в смерти всегда было нечто, раздражавшее капитана: ее непреложная и неизбежная окончательность. И невозможность вернуть все назад. Поэтому, по мнению Анатолия, прежде чем расстреливать ходока, стоило трижды разобраться, кто он такой и зачем полз в Зону.

Саму же Зону Таченко возненавидел. Причем давно. Все, что творилось здесь, не имело права быть на земле вообще. Отвратительный гнойный нарыв на теле планеты, смертельно опасная зараза, в сравнение с которой не шли никакие чума, СПИД или холера. Чудовища, населявшие Зону, по мнению капитана должны истребляться немедленно, беспощадно и с максимальной эффективностью. Насколько они живучи — капитан видел сам. Поэтому решил для себя — не щадить никого из них, ни детенышей, ни беременных самок, ни больных или слабых. Мутанты изначально показали себя однозначными и хищными врагами человечества, объявили войну людям, пожирая и калеча их. Значит, должны получить на это прямой адекватный ответ, то есть тотальное истребление. Таченко не был садистом или прирожденным убийцей, просто его логика отличалась истинно армейской прямотой и бесхитростностью: или ты друг, или враг. Третьего не дано. Наполовину союзник всегда наполовину противник. А значит, тоже враг.

Пока ученые искали панацею от Зоны для всего живого на земле, пока власть имущие мира сего лихорадочно рассуждали, как и какую выгоду можно поиметь со всего этого дела, пока СМИ бились в истерике по поводу необъяснимых и пугающих явлений, заражая этой манией ксенофобии обывателей, пока военные собирали бесконечные совещания и заседания на предмет решения проблемы Зоны, Таченко видел лишь одно решение: пуля. Или граната. Или мина. Или снаряд из пушки танка.

Анатолий прекрасно помнил слова воинской присяги, принесенной им когда-то во время призыва в армию, и сознавал всю свою ответственность. Как советский солдат, стоящий один на бруствере измолоченного снарядами окопа против немецкого танка с одной гранатой в руках, Таченко думал о мирных людях, в страхе ждущих расширения Зоны во все стороны и тысяч неизбежных тогда смертей. Анатолий хотел защищать их, хотя бы ценой собственной жизни. Но для исполнения этого намерения капитану пришлось бы уничтожить и корень всех зол — Зону.

Таченко злила инертность армейского командования. Там, где требовалось рубить Гордиев узел, толстопузые и седовласые генералы просто отстраивали еще один укрепленный рубеж линии обороны и пригоняли туда для несения службы очередную сотню-другую солдат срочной службы. Восемнадцатилетние пацаны шли дергать тигра за усы и жить на границе смертельно опасного, непонятного и аномального мира. Подростков с «калашниковыми» в руках отправляли нести воинскую службу туда, где не справлялись матерые и прокаленные боями ветераны спецназа, туда, где вместо человеческих рук требовались ракетные батареи и артиллерийские дивизии. Зону надлежало уничтожать. Взрывать тоннами тротила, утюжить бригадами бойцов на джипах, перепахивать снарядами мощных пушек, сотрясать бомбовыми ударами, драть в клочья танковыми гусеницами. А не сидеть за бетонными стенками, опутанными рядами колючей проволоки и ждать у моря погоды. Люди панически боялись Зоны, но этот страх сковывал их действия, заставлял просто изолировать опасное место и попытаться, поелику возможно, просто забыть о нем, не обращать внимания. Хотя и прекрасно знать: это мера всего лишь временная.

Но тогда, может быть, господа генералы просто решили «погреть руки» на этом горе человечества? Подпольные махинации с находками ходоков, с оружием, которое попадало в руки тем же незаконным нарушителям Периметра, медикаментами? Коррупция и должностные преступления были, есть и будут. Только вот в условиях Зоны каждое оборачивалось увечьем и гибелью кого-то из мальчишек — срочников. Сломанные судьбы, загубленные жизни. Таченко знал об этом. И молча стискивал кулаки. Выбора у него все равно не было.

У Таченко часто бывали конфликты с вышестоящим начальством. На каждый его порыв, идею и предложение следовал осаживающий на прежнее место устный или письменный, прямой или косвенный приказ. В армии капитана упорно разучивали думать своей головой, а превращаться в биоробота для тупого и беспрекословного выполнения чужих команд он не хотел. Анатолий был одним из довольно редкого вида военных — неглупым, инициативным и фанатично преданным своему долгу. Жаль только, что в рядах армий всего земного шара подобных людей находилось очень и очень немного.

Анатолий никогда и ничего не делал наполовину, в том числе и свою работу. Да и служил он не за деньги, а за энтузиазм, руководствуясь нехитрым правилом: «если не я, то кто еще?» Исходя из этой логики, капитан лез в самое гиблое и страшное дело, но ему везло, он возвращался живым. За эту отчаянность и исполнительность Таченко и был назначен в эту операцию. Которая закончилась в итоге прорывом уцелевших бойцов к линии Периметра с ходоком Иваном в качестве проводника.

Размышления Таченко были прерваны истошным воплем сзади. Капитан резко обернулся, вскидывая автомат. Думы думами, а рефлексы еще никто не отменял. Палец привычно лег на спусковой крючок, выбрал слабину, и оружие приготовилось разразиться убийственной очередью. Но стрелять не было смысла. Таченко опоздал.

Один из бойцов корчился на земле, схватившись за правую ногу обеими руками и стряхивая со ступни тягучие, как слизь, потеки странно светящейся жидкости. Но делал он это явно зря. Жидкость, попав на кожу рук, начинала шипеть, вонять жженой плотью и разъедать тело, как высококонцентрованная кислота. Боец выл и катался по траве.

Таченко бросил автомат, подскочил к раненому и, схватив за плечи, поскорее оттащил от большой — с обеденный стол — лужи зеленой гадости, в которую неосмотрительно вляпался солдат. Лужа весьма успешно замаскировалась среди высокой травы и издали вполне могла сойти просто за проплешину посреди луга. И никто бы ее не заметил, прошли себе мимо, но невезучий боец случайно сделал лишний шаг в сторону и провалился с лужу по середину голени.

Солдат орал от невыносимой боли, теперь судорожно тряся и руками. С ладоней клочьями слазила кожа, пузырилось мясо, кое-где проглянули уже кости пальцев, тоже, в свою очередь, становясь темными и покрываясь длинными трещинами. Таченко сорвал с пояса флягу, открыл и принялся поливать водой на травмированные участки тела солдата, но это помогало мало. Вода не смывала жгучие сопли, а просто скатывалась с них, как с хорошо намасленной поверхности. С ноги тем временем кусками отвалился ботинок, разлезлась прямо на глазах ткань штанов, к которым намертво прикипела кожа и куски плоти. Жидкость с фантастической быстротой разъедала тело человека, оно истаивало, напоминая кусок льда в горячей воде. Раненый, напоминая эпилептика, колотился об землю всем телом, выпуча незрячие от сумасшедшей боли глаза. Кожа на шее натянулась, вылезли вены, рот распялился в душащем крике.

Таченко уже понимал, что бойца не спасти, не в их условиях, не здесь, не имея под рукой операционной или как минимум машины скорой помощи, у них даже нет настолько действенных противошоковых, что человек обречен, его нет смысла тащить на себе, с такими ранениями просто не живут, но тело, не подчиняясь разуму, действовало автономно, руки выпотрошили из рюкзака аптечку, вырвали из синего пенала шприц с обезболивающим…

Грянул показавшийся оглушительным выстрел. Таченко рывком обернулся. Чебурной опустил автомат с дымящимся стволом, глядя капитану прямо в глаза. Раненый, дрогнув в агонии еще пару раз, судорожно вытянулся и окончательно затих. Мертвые глаза незряче уставились в небо, точно посередине лба зияло входное отверстие пули.

Все было ясно без слов. Анатолий стиснул так и не понадобившийся шприц в руке, и что было сил ударил кулаком в мягкую землю. Раз, другой. Хрипло выматерился.

Зона. Будь ты проклята.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОБИТЕЛЬ ЗЛА

Об Институте Дима слышал от Сахарова, и не раз. Старый академик вспоминал об этом месте с тревогой, сквозь которую проскакивали, однако, и ностальгические ноты. Сам Шухов, понятно, к научному светилу не совался с расспросами. Понимал, что не вышел рылом. Но пару раз, когда приносил добытые образцы, академик беседовал с Кругловым, и Дима краем уха внимательно слушал разговор. Ему было интересно все, связанное с Зоной, а кто может рассказать об этих местах больше человека, который знал Чернобыль еще в советские времена, когда ЧАЭС считалась оплотом технического прогресса, а грозная Припять радовала людей новыми домами и красивыми улицами? А в последнее время Сахаров уже всерьез обсуждал с Мановым и Кругловым вопрос экспедиции в гиблое место.

Сахаров был лично знаком с академиком Легасовым, занимавшимся проблемой ликвидации последствий аварии на станции. Был здесь не раз и не два и после аварии, когда аварийный блок скрылся под панцирем железобетона, а военные намертво закрыли вход сюда гражданским лицам. И, конечно, Сахаров несколько лет подряд проработал в том самом Институте.