Ваше благородие - Олег Васильевич Северюхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я просто не даю спуску этим социалистам, — гордо сказал Иванов-третий. — Меня каждая социалистическая собака знает, мою методику проведения обысков они будут помнить всю жизнь.
— То есть ты бьешь людей с социалистическими взглядами направо и налево и из принципа ломаешь людям жизнь и имущество? — спросил я.
— Ну, не из принципа, а из мести, потому что они хотят, чтобы какой-нибудь ремесленник был равен мне, — возмущался Иванов-третий. — А они, понимаешь ли, хотят разрушить весь мир насилья до основания, а затем построить мир, где всем станет тот, кто был ничем. Как это можно допускать?
— А ты не пробовал из песни убрать слово «насилья»? — спросил я. — Мне кажется, что оно здесь самое главное. А еще там есть весь мир голодных и рабов. Ты не думал, что если убрать насилие, голодных и рабов, то никакой мир разрушать не надо? Тогда нужно строить хорошую и красивую жизнь для всех людей.
— Как-то не задумывался над этим, — признался мой полицейский приятель. — Я человек подневольный, что прикажут, то и делаю.
— И ты останешься во всем виноватым, потому что это ты делаешь, — сказал я, — а те, кто отдавал тебе приказы, скажут, что это твоя инициатива, а они не приказывали тебе это делать. Ты же не приложишь к материалам суда, если таковой состоится, вернее, если тебе дадут дожить до него, их слова или бумажку с приказом избивать задержанных и ломать у них домашнюю утварь. Есть у тебя такая бумажка?
— Что-то ты как социалист говоришь? — подозрительно спросил Иванов-третий. Сразу видно, что полицейские бывшими не бывают и что полицейский — это навсегда, как проказа. — Может, и ты книжечки подпольные почитываешь?
— Тебе бы тоже не помешало книжечки подпольные почитать, — сказал я, — и называются они просто «История». Там подробно описывают революции в Англии и Франции, гражданскую войну в Американских Соединенных штатах. Я уже не говорю о физике с третьим законом господина Исаака Ньютона.
— А Ньютон-то здесь при чем? — удивился третий Иванов.
— А третий закон Ньютона в физике гласит, что сила действия равна силе противодействия. Чем сильнее ты бьешь задержанных, тем сильнее это аукнется на тебе и на твоих близких. Не забывай и о них. И помни, чем сильнее ты бьешь лбом в дубовую дверь, тем сильнее у тебя болит голова. Я не Кассандра, но сдается мне, что все, что было в 1905–1906 годах, это только цветочки, так, разминка перед большими событиями. Ладно, во сколько мне прийти к полицмейстеру? И учти, если хочешь донести на меня, то делай это сразу и не медли ни секунды, потому что каждая минута промедления пойдет не в зачет тебе в Третьем отделении Канцелярии Его Императорского величества.
— Да ты что, Олег Васильевич? — заохал полицейский. — Да я, да на тебя, да ты мне жизнь спас, да еще при моих детях… Складно ты говоришь, подумать мне надо. Много ты вопросов назадавал, а ответы мне самому придется искать.
На следующий день в девять часов до полудня я был в приемной у полицмейстера. У него как раз шло совещание участковых и становых приставов губернского центра. Дежурный офицер, взглянув на часы, пригласил меня пройти в кабинет полицмейстера.
Полицмейстер встретил меня у дверей, взял под руку и представил собравшимся полицейским офицерам:
— Вот он наш герой. Обезвредил известного террориста, спас жизнь офицера полиции и проявил при этом незаурядную храбрость. Прошу высказаться, господа, как нам поощрить героя, который известен своим литературным даром и является достаточно известным лицом в нашем городе.
С мест посыпались предложения: выписать мне похвальный лист, наградить серебряными часами, дать денежную премию, наградить георгиевской медалью «За храбрость» за спасение офицера.
— Спасибо, господа, — сказала полицмейстер, — я тоже считаю, что за спасение офицера и проявленную храбрость господина Туманова нужно наградить медалью «За храбрость» на георгиевской ленте, о чем будет составлена реляция на высочайшее имя. А вы, господин Туманов, не хотели бы служить в полиции?
— Благодарю вас за лестное предложение, господин полковник, — ответил я, — но я готовлю себя к военной службе. Всю жизнь мечтал об этом.
— Похвальное желание, молодой человек, — сказал полицмейстер, бывший гвардейским полковником и постоянно носившим гвардейский мундир, — мы еще встретимся на вручении вам медали генерал-губернатором Степного края.
Я четко сделал поворот кругом и так щелкнул каблуками, что этому могли бы позавидовать и вояки со стажем. Четыре года в училище учились делать повороты со щелканьем каблуков.
Лишняя известность мне не помешает, особенно при сдаче университетского курса.
И что-то мне сильно везет в последнее время. То ли судьба заглаживает свою оплошность, забросив меня сюда, то ли я иду по правильной дорожке, особо не кривя душой, то ли действительно есть Бог, и он мне послал ангела-хранителя, направляющего меня по стезе к великому.
«Перестань наполеониться, — сказал я сам себе. — Просто ты в безвыходной ситуации и тебе нужно выжить в чуждом для тебя мире. Даже в близком для тебя мире тебе тоже нужно было выживать и колебаться вместе с генеральным курсом Коммунистической партии, чтобы не быть растоптанным красным колесом. Партбилет-то твой тю-тю вместе с удостоверением личности. Похоже, что они остались там, а ты здесь. Ворам эти документы ни к чему, они их выкинут в урну. Дворники их найдут и сдадут в милицию. Милиция донесет в комитет госбезопасности, комитет будет считать тебя шпионом и объявит в розыск. Потом, лет через пять, при отсутствии информации занесут в список без вести пропавших. Так что надеяться не на кого, нужно прокладывать путь самому, опираясь на тех людей, которые встречаются по пути».
Марфа Никаноровна сказала, что она, наконец, окончательно убедилась в том, что я действительно военный человек и уже сталкивался с врагами, и меня не будет мучить совесть за причиненное зло человеку, являющемуся врагом. Но она еще поняла, что я противник насилия и сторонник решения проблем путем переговоров и достижения консенсуса по спорным вопросам. Возможно, что я внутренний нигилист или социалист, симпатизирующий революционным элементам, призывающим к уничтожению самодержавия.
Глава 17
Чем дальше я углубляюсь в жизнеописание его благородия, тем сильнее у меня чувство того, что человек уже прожил одну жизнь и сейчас проживает вторую, внося в нее коррективы в соответствии с существующим положением. В любой жизни нужно выживать, а в нашей жизни общество делится на жертвы и злодеев, и нужно сделать так, чтобы пасть злодея сомкнулась не на твоей шее.
