Бояться поздно - Идиатуллин Шамиль

Аля с трудом оторвалась от экрана и огляделась.

В гостиной было тепло, тихо, сумрачно и, что особенно оскорбляло, уютно. Все пялились в экраны, Алиса и Тинатин практически неподвижно, если не считать малозаметных движений мышками, Марк — подергивая не только локтем, но плечами, корпусом и растопыренными коленями так, что того и гляди чебурахнется со стула. Подглядеть бы, что у него такое интересное происходит, пока я пустые пространства топчу, подумала Аля с завистливым неудовольствием и вернулась к своим новым воротам.

Теперь комната была освещена неярко, но умело — можно полюбоваться и обстановкой, и ее качественной прорисовкой. Это был, оказывается, кабинет столетней примерно давности, как в сериалах, внушительный, мрачный и загроможденный солидной старой мебелью: дубовые шкафы между окнами вдоль левой стены, забранной темными деревянными панелями метра на полтора от пола, справа грандиозный камин, напоминающий распахнутую пасть, перед ним кожаный диван и такие же кресла, все низкие и какие-то растопыренные, по углам тумбы с огромными вазами китайского вида (эпохи Мин, мелькнуло почему-то в голове Али), дурацкие обои почти не видны под плотно висящими картинами, на которые, похоже, и направлен свет бронзовой люстры, так что разглядеть сюжеты полотен мешают размашистые блики и сияющие золотые рамы.

Главным в кабинете был огромный стол с резным основанием и столешницей, заставленной так плотно, что обтягивавшее ее зеленое сукно почти не было заметно. Сидеть за столом полагалось в древнем кожаном кресле с высокой прямой спинкой, из-за которой выглядывал неуклюжий сейф болотного цвета. Справа от кресла высились напольные часы, маятник которых за узким окошком был неподвижен. Слева чуть наклонно торчало незнакомое Але знамя: тяжелое полотнище собралось вокруг древка неразборчивым бугром, но толстый бархат и искорки золотой вышивки прозрачно намекали на Средневековье.

Предметы, заставившие стол, намекали на все эпохи сразу. Затянутый паутиной подсвечник, вернее, канделябр с толстыми оплывшими свечами подпирала широким основанием похожая на гриб лампа с зеленым плафоном, на котором не было ни пылинки. С другой стороны к лампе была прислонена маска клоуна, малость пугающая, как и положено таким маскам за пределами цирка. Поверх стопки грампластинок в вытертых конвертах поблескивал медной отделкой старинный матово-черный телефон, под которым была уже не грампластинка, а что-то странно знакомое — точно, металлический диск «Здоровье», дауани спрятала такой на антресоли после того, как Аля улетела с него в угол, едва не разбив голову. На дне нечистой литровой банки в самой середке стола лежал кубик Рубика, а горловину, которая, кажется, была заметно у́же граней кубика, перекрывала стопка книжек, тетрадок и пластиковых квадратов разного вида, цвета и размера. В верхнем квадрате Аля узнала компьютерную дискету из древнего фильма про хакеров. Остальные, наверное, тоже были устройствами сохранения данных. Массивная чернильница с гусиным пером замыкала шеренгу резных слоников, выстроившихся от мелкого к крупному, а во главе шеренги торчала статуэтка «Оскар», окруженная пластиковыми пингвинчиками из древних, Аля откуда-то знала это, киндер-сюрпризов. Кипа серо-коричневых картонных папок с тесемочными завязками была уставлена разнокалиберной ерундой — бронзовой шкатулкой, тяжелой даже на глаз, и не менее тяжелым золотым жуком, треснувшей матрешкой, кожаным стаканчиком с игральными костями, песочными часами и трудноузнаваемой мелочью, — так что цифры в тонкой элегантной надписи на верхней папке «Дело №» разобрать было невозможно. Нижняя часть колбы часов была пуста, но песок из верхней почему-то не сыпался.

Аля почти рассмеялась: ну вот же подсказка, и, примерившись, начала осторожно, будто опасаясь испачкаться в нарисованной пыли, распределять предметы на столе по эпохам, предназначению, цветам, формам и степени запыленности. Для того ведь они и предназначены: чтобы игрок обнаружил ключ. В том, что объясняет смысл этой кучи, или выделяется из нее, или вопиюще отсутствует.

Книги оказались поддельными: просто переплетенные листы пожелтевшей бумаги без единой буковки. Тетради тоже: они были заполнены убористым почерком, причем небрежные ряды букв выглядели вполне узнаваемыми, несмотря на яти и твердые знаки, но при попытке вчитаться оборачивались значками то ли хираганы или санскрита, то ли эльфийского письма. Аля с досадой вернула на место пачку вкладышей жвачки с потешными картинками и с надписями «Love is…», «Peace is…», «Freedom is…». Пояснения она читать не стала — сама уж как-нибудь разберется, без посторонних маркетологов — и отложила тетради к прочему бумажному хламу и пластинкам. Надписи на их конвертах тоже оказались нечитаемыми.

Под банкой с кубиком Рубика — вытряхнуть его, кстати, впрямь было невозможно — оказалась сверкающая серебром крышка. Она накрывала такой же сверкающий поднос с вычурными ручками. Под крышкой стояла серебряная солонка и лежала бутылка темного стекла, заткнутая странной и очень неподходящей полосатой пробкой. Аля, взяв бутылку, осторожно потянула пробку — и вытянула узкий нож с рукоятью, набранной из разноцветных колечек. Вид у ножа был опасный.

С собой его взять, что ли, подумала Аля, рассматривая темное лезвие с полыхающей кромкой, отложила нож отдельно от остальных кучек и потрясла солонку. Внутри зашуршало погромче, чем следовало. Аля хотела вытряхнуть содержимое на ладонь, но передумала — и правильно сделала.

Вместо крупинок соли из отверстий выпали мелкие серебристые иглы, которые вонзились в зеленое сукно, будто дротики, брошенные со всей дури. Аля прижала спасенную ладонь к животу, представив, что могло произойти. Но, оказывается, все еще происходило. Иглы, покачавшись, сплющились, выбрасывая тончайшие суставчатые лапки, и деловито побежали в разные стороны. Аля торопливо поставила солонку на стол и сделала шаг назад. Но серебристые паучки не обратили на нее внимания. Они, размножаясь на ходу, выстроились в неровный круг. Нет, в рисунок оскаленной волчьей или собачьей морды.

Это подсказка, что ли? — неуверенно подумала Аля и вздрогнула от страшного скрипа и лязга.

Маятник за окошком часов мелко затрясся и как бы нехотя отклонился влево. Помедлил и махнул вправо. Влево. Вправо. Заторможенно, как в замедленной съемке или будто за окошком вместо воздуха был какой-нибудь глицерин, прозрачный и бесцветный, но густой.

Минутная стрелка на циферблате тоже затряслась и сдвинулась на одно деление. И маятник тут же обвис. Часы напоследок издали скрипучий шепот и застыли.

На часах было без трех восемь.

Игра в восемь началась, я в ней уже минут двадцать шарахаюсь, а у них все без трех, подумала Аля, протянула руку к дверце и тут же отдернула. Мало мне шуточек со временем, плавали — знаем. Механизм древний, капризный — и вдруг, кто знает, очень важный. Сдвину что-нибудь нечаянно и буду бесконечно дергаться от стола к часам в полуминутной петле. Спасибки, лучше я пойду потихонечку.

Она окинула прощальным взглядом стол, запоминая на всякий случай, где что лежит, и умудрилась заметить, что в нижней колбе песочных часов медленно оседают песчинки, посверкивающие, что те паучки. Не до них уже. И не до камина и сейфа, что могли таить много важного и интересного, но так и остались нетронутыми. Тронем как-нибудь попозже.

Аля направилась к двери и замерла не хуже маятника.

За правым косяком неторопливо скрылся темный кошачий хвост.

В этом не было ничего экстраординарного. Вот только секунду назад никакого хвоста там не было и из-за левого косяка никто не выходил.

Аля решительно выскочила в коридор и успела заметить, как хвост скрылся за углом — тем же манером. Она рванула вдогонку, бормоча что-то про летучих кошек, кролика и про то, что кто-то явно перепутал ее с Алисой, выскочила в ярко освещенную галерею и успела заметить, как хвост скрылся уже за далеким углом.

Правая стена галереи неприятно гнилостного цвета рыжела через равные промежутки железными дверями, вместо левой был бесконечный черный бархат, драпировавший проемы между угловатыми серыми колоннами. На некоторых колоннах висели картины в рамах. Промежутки были раздражающе неровными. Понять, те ли это картины, что украшали кабинет, было невозможно: полотна заливали жирные отсветы от полыхающих под потолком ламп вроде галогенных.