Перелом - Дик Фрэнсис

— Рано, — запротестовала она, узнав о моем намерении.

— В конюшнях нет другого ученика, который отнесся бы к лошади с большей ответственностью, — сказал я.

— Но у него совсем нет опыта.

— Вы не правы. Архангел просто дороже стоит, но ездить на нем верхом ничуть не труднее, чем на остальных.

Когда Алессандро услышал эту новость, на лице его не появилось радостного выражения. Весь его вид говорил: «Наконец-то!» — но на губах промелькнула презрительная улыбка.

Мы отправились на поле Уотерхолла, подальше от посторонних глаз, и там Архангел проскакал кентером шесть фарлонгов и выглядел после этого так, как будто только что вышел из своего денника.

— Алессандро прекрасно держит равновесие, — сказал я. — Ни разу не ошибся.

— Да, — ворчливо согласилась Этти. — Жаль, что он такой несносный.

На сей раз на лице Алессандро отразилось: «Я же вам говорил!» — но это выражение быстро исчезло, когда я велел ему пересесть завтра на Ланкета.

— Почему? — в бешенстве выкрикнул он. — Я очень хорошо скакал на Архангеле.

— Неплохо, — согласился я. — И через день-другой я снова разрешу вам его проездить. Но в среду мы решили провести испытания, и я хочу, чтобы вы привыкли к Ланкету. После испытаний скажете мне свое мнение о лошади и ее возможностях. И именно продуманное мнение, а не дурацкие ернические комментарии. Для жокея почти так же важно уметь анализировать, на что способна лошадь, как и вести скачки. Успех тренера во многом зависит от того, что скажет ему жокей. Поэтому вы расскажете мне о Ланкете, а я вас выслушаю.

Алессандро посмотрел на меня долгим пытливым взглядом, в котором не было обычного высокомерия.

— Хорошо, — сказал он. — Сделаю.

Мы провели испытания в среду на специально отведенном поле за Известковыми Холмами, недалеко от Ньюмаркета. Я приурочил время испытаний к началу чемпионата по скачкам с препятствиями в Челтенхэме, и Этти была ужасно раздосадована, что ей не придется посмотреть их по телевизору. Но моя стратегия была верна. Мы добились практически невозможного: провели испытания, точное подобие скачек, которых не видел ни один журналист или «жучок».

Мы взяли с собой четырех лошадей: Горохового Пудинга, Ланкета, Архангела и одного из многократных победителей прошлого года жеребца-четырехлетку Быстрого, излюбленной дистанцией которого была одна миля. Томми Хойлэйк приехал из своего дома в Беркшире, чтобы испытать Горохового Пудинга, Энди мы посадили на Архангела, а одного из наших лучших учеников на Быстрого.

— Не переусердствуйте, — сказал я перед стартом. — Если почувствуете, что лошадь устала, не гоните.

Четыре кивка. Четыре нетерпеливо переступающих с ноги на ногу жеребца, лощеных, рвущихся в бой.

Мы с Этти отъехали на сотню ярдов, заняли удобную позицию для наблюдения, и Этти взмахнула над головой белым платком. Стартовав, лошади, набирая скорость, помчались в нашем направлении; всадники пригнулись к холкам, опустили головы, держа поводья накоротке, прижав ноги к плечам.

Лошади проскакали мимо нас, не замедляя бега, и остановились немного в отдалении. Архангел и Гороховый Пудинг бежали голова к голове, Ланкет пропустил старт, отстав на десять корпусов, нагнал восемь и вновь потерял два, но продолжал двигаться очень легко. Быстрый в самом начале опередил Ланкета, потом отстал и поравнялся с ним на финише.

Глубоко обеспокоенная Этти повернулась ко мне.

— Горохового Пудинга нельзя выставлять на приз Линкольна, раз Ланкет финишировал почти одновременно с ним. По правде говоря, бег Ланкета доказывает, что Архангел и Быстрый подготовлены значительно хуже, чем я думала.

— Успокойтесь, Этти, — сказал я. — Не волнуйтесь. Расслабьтесь. Попробуйте посмотреть на испытания с другой стороны.

Она нахмурилась.

— Я вас не понимаю. Мистер Гриффон будет очень расстроен, когда узнает...

— Этти, — перебил я, — видели вы своими собственными глазами или нет, что Гороховый Пудинг скачет быстро и легко?

— Да, наверное, — ответила она с сомнением в голосе.

— Тогда вполне возможно, что это Ланкет оказался лучше, чем вы думали, а не наоборот.

Она посмотрела на меня с тревогой и нерешительностью.

— Но Алекс только ученик, а Ланкет был полностью непригоден в прошлом году.

— Что значит непригоден?

— Э-э-э... неуклюж. Никакой резвости.

— Я бы не назвал его сегодня неуклюжим, — заметил я.

— Да, — медленно призналась она. — Вы правы. Наездники подошли к нам, держа лошадей в поводу, и мы с Этти тоже спешились, чтобы внимательно их выслушать. Томми Хойлэйк, с фигурой двенадцатилетнего мальчика и лицом мужчины сорока трех лет, сказал со своим приятным беркширским произношением, что он был доволен Гороховым Пудингом, пока не увидел рядом Ланкета. Томми довольно много выступал на Ланкете в прошлом году и был о нем невысокого мнения.

Энди сказал, что Архангел в изумительной форме, в особенности если учесть, что до скачек на приз в две тысячи гиней осталось еще шесть недель, а Фадди высоким интеллигентным голосом сообщил, что, по его мнению. Быстрый в прошлом году не уступал Гороховому Пудингу и сейчас, если бы захотел, тоже мог обогнать его. Томми и Энди покачали головами. Если бы они захотели, то проскакали бы дистанцию значительно быстрее.

— Алессандро? — спросил я. Он заколебался.

— Я... замешкался на старте, потому что не думал... не предполагал, что они начнут так резво. Но я... уговорил Ланкета сделать бросок и мог финишировать вплотную к Архангелу... только мне показалось, что он устал, а вы сказали... — Он умолк в полной растерянности, не находя нужных слов.

— Хорошо, — сказал я. — Вы поступили правильно. — Я не ожидал от Алессандро такой откровенности. Впервые за время своего пребывания в конюшнях он высказал объективное суждение о своей езде, но моя похвала, произнесенная слегка покровительственным тоном, мгновенно вызвала на его лице презрительную усмешку. Этти посмотрела на него, не скрывая неприязни, но Алессандро всем своим видом показал, что ему на это наплевать.

— Вряд ли мне стоит напоминать вам, — сказал я, стараясь не обращать внимания на эту бурю страстей, — что о результате сегодняшних испытаний никто не должен знать. Томми, можете рассчитывать на Горохового Пудинга и Архангела на призы Линкольна и в две тысячи гиней соответственно, и, если вы вернетесь со мной в контору, мы обсудим ваше возможное участие в других скачках.

Презрительная улыбка Алессандро превратилась в раздраженную, и он бросил на Томми взгляд, достойный Ривера: таким взглядом можно было убить. На мое мнение о том, что за последние дни Алессандро стал хоть немного более покладистым, сейчас можно было положиться так же, как на надежность зыбучих песков. Я сразу вспомнил недвусмысленный намек Энсо и пистолет, нацеленный в мою грудь: если человек нежелателен, то нет ничего проще чем убить его. Я подверг жизнь Томми Хойлэйка опасности, а значит, обязан был защитить его.

Я отослал всех и велел Алессандро задержаться на минуту. Когда Этти с наездниками отъехали достаточно далеко и не могли нас услышать, я обратился к нему:

— Вам придется смириться, что Томми Хойлэйк будет выступать на скачках первым номером.

Он одарил меня целым набором своих взглядов, не предвещавших ничего хорошего. Я почти физически ощущал ненависть, которая выплескивалась из Алессандро горячими волнами в холодный мартовский воздух.

— Если только Томми Хойлэйк сломает ногу, — сказал я, — я сломаю вашу.

Это его потрясло, хотя он изо всех сил старался казаться бесстрастным.

— К тому же выводить Томми Хойлэйка из строя совершенно бессмысленно, потому что тогда я возьму другого жокея. Не вас. Ясно? Алессандро не ответил.

— Если вы хотите стать ведущим жокеем, добивайтесь результатов самостоятельно. Для этого нельзя прибегать к посторонней помощи. Для этого нельзя ждать, пока ваш отец уничтожит тех, кто стоит на вашем пути. Если вы талантливей других, вам не страшны соперники, а если нет, уничтожение соперников не поможет вам стать лучше, чем вы есть на самом деле.

В ответ я не услышал ни звука. От него исходила только ярость.

— Если с Томми Хойлэйком случится хоть какая-нибудь беда, — серьезно сказал я, — вам никогда не удастся принять участия в скачках. Я об этом позабочусь, невзирая ни на какие последствия.

Алессандро перестал на меня смотреть и обвел взглядом открытое ветрам поле.

— Я привык... — надменно начал он и осекся.

— Я знаю, к чему вы привыкли, — ответил я. — Что все ваши желания исполняются, чего бы это ни стоило. Ваши желания приносят людям страдания, боль и страх. Что ж... лучше вам пожелать того, за что можно заплатить наличными. Ничья смерть и ничье банкротство не купят вам способностей.

— Я хотел лишь участвовать в дерби на Архангеле.

— Только и всего? Обычный каприз?