Рассказы о Москве и москвичах во все времена - Леонид Репин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неоднозначно считается, что Пашков дом строил Баженов — некоторые безликие справочники, правда, осмеливаются сомнения выражать в этом вопросе. Но вглядишься — и рука великого зодчего ощущается в каждой линии здания, в его истинно баженовских пропорциях и в портике на главном фасаде, поддерживаемом ионическими колоннами, и в отсутствии фронтона, который мастер отрицал и во многих других своих творениях. Нет, баженовский дом, хотя строил его ученик и близкий друг Баженова — Матвей Казаков. Говорили, что Василий Иванович на стройке и не показывался, остерегаясь гнева императрицы. Были тому основания.
П. Е. Пашков, капитан-поручик лейб-гвардии в отставке, слыл в Москве крупным домовладельцем.
Состояние свое сколотил, кажется, в то время, когда состоял в денщиках у Петра Великого, и на старости лет надумал построить себе дворец возле Кремля. Отсюда, от устья Неглинки, как бы зажатой двумя холмами — Ваганьковским и Боровицким, Москва открывалась едва ли не вся. Баженова Пашков выбрал не случайно: знал, что во всей России нет мастера выше.
Дом Пашкова. Вид со стороны Кремля. Фотография из собрания Э. В. Готье-ДюфайеА Баженов переживал тяжелейшее время в жизни. После десяти лет строительства дворца в Царицыне, который Екатерина приказала снести — так возмутил он ее, — архитектора немедленно уволили в отставку и лишили царского жалованья. Баженов продавал все, что имело какую-то ценность, — картины, книги, — все, что копилось годами. Не станем сейчас вдаваться в подробности, почему императрице так дворец не понравился — известны они, главное, что именно вот в это тяжелейшее для архитектора время явился Пашков с заказом. Баженову сверкнула надежда.
Судя по всему, Баженов и не предполагал, что создает себе памятник. Он, мыслящий категорией городских ансамблей, дворцов монархов, скорее всего, не думал, что именно этот партикулярный дом понесет в себе светлую память о нем, великом зодчем. Пашков хотел дворец — и он его получил. Конечно, неслыханный взлет фантазии Баженова — Царицынский дворец — творил он смело, раскованно, одухотворенно, а дом Пашкова — само изящество, совершенство расчета. Мне это сооружение напоминает кристалл горного хрусталя, чистый, светящийся, без единого изъяна, прозрачный. Современники называли его «волшебным замком» — так он всех изумил. Продолжает и сейчас изумлять, хотя и утвердился на этом холме еще в 1788 году.
Пашков тоже изощрился как мог и приказал обустроить сад перед домом — до Моховой. В центре Казаков поставил фонтан, вырыли пруд небольшой, а пространство до решетки, отделяющей дом от улицы, диковинными деревьями засадил. К тому же и редких птиц туда напустил — китайских гусей, павлинов, в золоченые клетки попугаев понасадили. Толпы стекались поглазеть за ограду.
Время не щадило творение Баженова. Пожар 1812 года сильно дом опалил, не уцелел даже и бельведер, венчавший его. Архитектор Бове, восстанавливавший дом после пожара, поставил другой бельведер, по своему разумению, хотя и знал, какой Баженов поставил. Но ничего, главное — голова. А не украшение на ней.
Дом Пашкова. Вид из Ваганьковского переулка. На снимке показан внутренний двор и западный фасад центрального корпусаБиблиотекой дом Пашкова стал в 1862 году, когда казна купила его для университета. Тогда же из Петербурга сюда перевезли книги графа Н. П. Румянцева и его коллекции. Называлось сие заведение «Московский публичный музеум и Румянцевский музеум». И воцарилась в этих сводах книга.
Мы с товарищем пришли сюда, когда учились в седьмом классе, исключительно для того, чтобы прочитать «Трех мушкетеров». В книжных магазинах, коих но Москве расплодилось великое множество, продавали одно и то же. Ни Дюма, ни Пушкина, ни Чехова, ни тем более Салтыкова-Щедрина — только отдельно изданные их вещи, вроде «Каштанки» или «Капитанской дочки» — произведения, нерасчетливо предусмотренные школьной программой. Ну а уж попав в это святилище, я ходил сюда, пока в 1975 году не прикрыли общий читальный зал ввиду его полной ветхости.
В следующий раз я оказался в этом доме нескоро. Кровлю вскрыли, перекрытия сняли, и холодный мартовский дождь пронизывал все здание сверху донизу. Больно было на это смотреть. Великолепный зал с некогда роскошной лепниной времен Баженова скорее походил на чрево дома, разрушенного во время войны. Изумительные бронзовые ручки дверей, да и вся остальная фурнитура, были уворованы, бесценные вазы работы известного немецкого мастера Винтера Гальтера — подарок, императора библиотеке — тоже украдены еще в 1989 году. Страшное зрелище дом представлял…
И вот снова я здесь. Леса с фасада сняли, и дом, свежепокрашенный и где надо подчищенный, словно встряхнулся, помолодел. На восстановленном бельведере вижу вокруг новую, отлично постеленную кровлю из чистой меди, а поднимаю голову — и в самом деле, как и века назад, отсюда почти вся Москва открывается. Кремль с одной стороны, храм Христа Спасителя — с другой. Необычайная красота…
Построил памятник любви
Когда граф Николай Петрович Шереметев впервые увидел Парашу Ковалеву, он так и обмер — до того она была хороша. А ведь он давно достиг зрелого возраста, получил приличествующее его положению образование, попутешествовал вдоволь по Европе и всякое успел повидать. И дам европейских тоже успел понасмотреться — было с чем сравнивать. Юная Прасковья Ивановна превосходно пела, обладая приятнейшим голосом, танцевала и, попав в крепостной театр графа, под руководством опытных педагогов быстро выбилась на первые роли.
Дочь кузнеца, крепостная девушка обрела сценическую фамилию, став Жемчуговой, и в программах и на афишах писалась по имени-отчеству. Как, впрочем, и все остальные актеры графа: только по имени-отчеству. А то, что получили фамилии по названиям драгоценных камней, наверное, можно и причудой считать. Так Николаю Петровичу нравилось. Но вспыхнувшая в нем любовь к Параше причудой, конечно же, не была. Даром что его крепостная. Пожелай — что хочешь мог бы с ней сотворить…
Графу Николаю Петровичу пятьдесят. Склонив голову перед своей крепостной, он смиренно просит руки ее. Случай по тому времени необыкновенный, отважный. Прасковье Ивановне — 33, по общему признанию это она принесла небывалую славу театру графа, но теперь она в полной растерянности…
Венчались тайно, в кругу лишь самых близких друзей. Главное, чтобы не прознал император…
Памятник своей необыкновенной любви — Странноприимный дом на Черкасских огородах, что как раз против Сретенских ворот на нынешнем Садовом кольце, дом, который должен был стать прибежищем больных, бездомных — всех, кто в нем нуждается, — такой памятник граф и начал строить. Наверное, это очень близкие, родственные чувства — истинная любовь к женщине и любовь вообще к человеку. Во всяком случае, про Николая Петровича это вполне можно сказать.
Сначала Странноприимный дом, а скорее дворец, строил архитектор Е. С. Назаров, коему помогали крепостные зодчие П. И. Аргунов, А. Ф. Миронов и Г. Е. Дикушин. Сооружение задумано было грандиозное и грациозное: главный фасад, распахнутый дугообразными крыльями, которые соединялись встроенной сзади домовой церковью с куполом, венчавшим и все сооружение в целом. Граф с молодой супругой уехал в Петербург и строительство дома препоручил заботам давнишнего друга семьи, известного историка и знатока российской древности А. Ф. Малиновского.
Странноприимный дом воздвигался споро, заботливо. Шереметев денег не жалел и велел покупать только самые лучшие материалы и нанимать лучших мастеров. Графиня Прасковья Ивановна отчего-то просила мужа строить быстрее. Он о ней написал: «Щедрая рука ея простиралась всегда к бедности и нищете…» Значит, и правда, любовь к одному человеку неизменно сопутствует любви и ко многим другим? Пусть это и другая любовь.
А потом в жизни Николая Петровича все разом обрушилось. Через три недели после рождения сына Прасковья Ивановна умирает. Граф вне себя, в отчаянии… Только теперь он признается императору Александру I в тайном браке и рождении сына. Император признает брак законным и сына их любви признает. Да только ее нет теперь…
Граф в доказательство верности обещания, данного Прасковье Ивановне, сосредоточивается на строительстве Странноприимного дома. Еще и потому, что решает для себя увековечить в том доме имя Ее. Он ищет такого архитектора, который проникся бы этим замыслом и создал не дом уже, не дворец даже, а памятник. Такого человека Шереметев быстро находит: это его друг, известный во всей Европе Джакомо Кваренги. Именно он воздвигает сооружение таким, каким мы его видим теперь, — с двойным рядом колонн, выгнутым в середине фасада вокруг ротонды, — единственное сооружение такого рода в России. Портики, пристроенные в средних частях крыльев, тоже украшаются колоннадой, еще ряд продуманных архитектурных деталей — и дом становится произведением искусства, украшением древней русской столицы. Слава о нем по всей России пошла. И конечно же, не только потому, что здесь творилось добро: приютом для неимущих, больных, увечных стал Странноприимный дом, как и задумывалось.
