Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

Диляров считал про себя. Гранаты должны бросаться парами. Одна и за ней вторая, чтобы противник, почувствовав себя в безопасности, нарвался на второй подрыв. Остановившись на семи, лейтенант вынырнул из-за штабеля, беря под прицел злополучное окно. Слева прострекотал трофейный МР-38 Клыкова, разбивая пулями соседний проем. Кто-то еще открыл огонь, расщепляя оконную раму, разнося остатки стекол. Подавляющий огонь. Одна из составляющих штурма. Не тихой ночной операции, а полноценного штурма. Будто в добавление к этим мыслям, в доме хлопнул гранатный разрыв.

— Это авантюра, капитан, — Свиридов покачал головой. Помешал в кружке чайной ложкой, размешивая сахар в кофе, стараясь не смотреть на советского разведчика.

Он предпочитал устремить взгляд в сад, раскинувшийся на заднем дворе. Возможно, он был в какой-то мере и прав — освещенные ранними лучами солнца, еще не скинувшие листья яблони и вишни были чудо как хороши. Подрезанные, аккуратные, с подвязанными ветвями. Расчерченный дорожками, усыпанными песком, сад удивлял своей аккуратностью и красотой. Еще висели на ветвях небольшие, но сочные и красные «зимники» — подходи да бери. Не хотелось.

Вообще не хотелось ничего после ночной работы. Разве что вот так посидеть спозаранку, с кружкой чая, ну или кофе, если уж на любителя. Посмотреть на поднимающееся из-за горизонта в стылой дымке холодного утра солнце. Обсудить положение вещей.

— Нет ни плана, ни достаточных сил, капитан… — добавил Свиридов через несколько секунд. Вновь качнул головой, прижал большим пальцем ложку, оставшуюся в кружке, и сделал глоток.

— У меня есть приказ. И этого достаточно, — возразил все так же негромко, не решаясь спорить с соловьиной длинной трелью, доносящейся из недалекой рощи, Терехов. Он все понимал и убеждать никого не хотел. Тем более сейчас, когда все было решено.

— У нас просто нет выхода, — прозвучало не вопросом, а констатацией факта. Следует отдать должное, услышав цель всего предприятия, Свиридов не пал духом, не устроил истерики, а всего лишь пытался отговорить капитана. Причем делал это вяло, видимо, заранее обрекая свое предприятие на неудачу.

Терехов, принимая все эти внешние атрибуты, ни на секунду не расслаблялся. Да, отныне его и лейтенанта связывало нечто большее, чем призрачные обещания. Ночной бой не принес потерь ни советским разведчикам, ни бывшим бойцам РОА. Его вообще можно было бы посчитать удачным, если бы не одно «но» — взорванная вместе с немцами рация.

И если раньше для Терехова существовала теоретическая возможность связаться с командованием, попытаться выбить дополнительные силы, то теперь он вновь был у «разбитого корыта». И вариант с привлечением бойцов РОА к выполнению задания, поначалу скороспелый и шаткий, теперь оставался единственно верным.

Свиридов и его люди доказали сегодняшней ночью, что в бою смелы и отважны. Факт этот Терехов оценил, но от переоценки воздержался. Здесь, сейчас, каждый сам за себя, вот о чем следует думать и помнить в первую очередь.

— Выхода нет, — кивнул капитан, пригубил из кружки, и требовательно посмотрел на своего союзника. — Что можешь предложить?

Тот, встретив взгляд оппонента, слегка пожал плечами, демонстрируя полное незнание, и закусил некрасиво губу. И тут же, полностью опровергая якобы отсутствие своих мыслей, заговорил. Заговорил толково и обстоятельно, явно включаясь в процесс обсуждения.

— Место я знаю. Здесь недалеко. Если все, что мне известно, правда, то сюда, за Молочную, подойти никто не должен. Пока немцы стараются вас… — Он сбился, произнеся последнее слово, принужденно усмехнулся, взглянув на капитана, и продолжил. — Вас сдержать до линии Вотана. Судя по всему, им это не удастся, поэтому основным сосредоточением сил будет Молочная. Сюда точно никого не перебрасывали, более того, и народ угоняли на запад, и части тоже уводили туда. Так что в плане скрытности, наверное, нам везет. Про восточные батальоны тут знают, и мы, полагаю, можем подойти к этим твоим саперам. Вопрос, что дальше. Если это рота, то сам считай, не меньше ста пятидесяти бойцов. Что у вас самих с планом было?

— Нас было больше при проходе нейтралки… гораздо больше. Здесь должен был быть партизанский отряд, на этом строился расчет, — Терехов не видел нужды скрывать затею. Тем более она была на поверхности, прозрачна и, главное, сейчас недостижимо далека. Навредить раскрытие ушедшего в небытие плана уже никому не могло.

— Послушай, капитан, — внешне твердо, но внутренне колеблясь, начал Свиридов, — если ты хочешь шашки наголо и геройской гибели, то это не по нам. Я смотрю, у тебя вариантов особо нет. Похоже, наши пути-дорожки расходятся.

Лейтенант РОА замолчал, поглядывая на Терехова, ожидая его реакции. Капитан же тем временем, будто и не произошло ничего, мерно отхлебывал кофе, наблюдая, как золотятся осенние листья, окрашенные поднимающимся солнцем. И думал о том, что воюет с третьего дня войны. Что за это время прошел, прополз, бегом преодолел тысячи и тысячи километров родной земли. И усталость от сделанного рано или поздно должна была, просто обязана была его настичь. Так и хотелось сказать. Крикнуть тому, кто отвечает за все это — за моральные, физические силы, за сталь характера, за его бронзу, золото ну или что там еще? Мол, не сейчас, подожди, вот это последнее задание, ну вот надо его сделать, и все тут. Кровь из носу, а надо. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что подобная апатия до добра не доведет.

— Не мели чепухи, лейтенант, — Терехов даже не посмотрел в его сторону. — Мне нужен проводник. Местные будут помогать нам?

Свиридов, поразмыслив несколько секунд, кивнул. Он не был слабым, и диктата высших чинов не переносил. Ему даже несколько стыдно было за то, что его слова, с виду сказанные твердо, отметены в сторону одной фразой. Одним предложением. Вместе с тем это был стыд облегчения, иначе и не скажешь. Ему больше не хотелось бежать, скрываться от проблем, ломаться под напором обстоятельств, которые сильнее. Терехов давал ему шанс ощутить себя хозяином положения, пойти наперекор судьбе.

— Будут. Здесь сильны красные настроения. Что ты хочешь, капитан?

— Проводника. Мы должны пройти до позиций и провести разведку. Теряя время, мы ничего не добьемся. Поэтому нам просто-напросто нужно действовать. Еще мы должны оставить раненых в надежном месте. Это возможно?

Свиридов вновь кивнул:

— Конечно. Я же говорю, здесь партизан на партизане, все будет в лучшем виде. Капитан… — Он остро посмотрел на своего собеседника. — Что ты собираешься делать?

Терехов чуть ли не впервые за весь разговор обернулся к Свиридову. Коротко взглянул в глаза, вздохнул глубоко:

— Выполнить приказ.

Гораздо легче было бы связаться с командованием. Пусть бы они думали, что к чему и что делать дальше. Мысль соблазнительная, но, к сожалению, невыполнимая. Сложись иначе ночное столкновение, пожалуй, Развалов мог бы разобраться с немецкой рацией. Для такого дела и тренировали специально. Было бы в высшей степени здорово доложиться по инстанции, и, скорее всего, получить приказ на отход.

Однако рация, посеченная осколками, была мертва не меньше, чем оба офицера. А уж как хотелось переложить ответственность на другие плечи… с другими погонами.

Терехов отдавал себе отчет, что в большей степени это признаки усталости. И боролся с ней, но поделать ничего не мог. Пугало то, что он неоднократно уже видел на войне. Как сдавали нервы, и человек, умница, прекрасный и волевой командир, уже не мог адекватно оценивать обстановку. Совершенно не хотелось оказаться в этой ситуации.

Разумеется, сами подобные мысли были чреваты нервным срывом. Вот и не принимал это всерьез. Впрочем, Терехову в любом случае не с руки было заниматься самокопанием. Время, отпущенное на принятие решения, истекало чрезвычайно быстро. Да и решение это уже было утверждено. Оставалось лишь оформить его надлежаще, то есть сделать тот самый шаг, о смысле которого он недавно задумывался. В очередной раз взять ответственность на себя.

Проводниками для отряда должны были быть двое ребят и девчонка. Когда стало об этом известно, Терехов, не скрывая удивления, посмотрел на Свиридова. Тот, выдержав взгляд, пожал плечами, кратко пояснив:

— Связные у партизан, — качнул головой, морщась от неприятной темы, — были.

Не удовлетворившись сказанным, капитан перевел взгляд на ребят. Невысокого роста, худощавые, ну да, а какими им быть-то? Один со вздернутым, курносым носом, светловолосый, с яркими, бросающимися в глаза чертами лица. С полной нижней губой, большеголовый. Несмотря на рост свой, выглядел он крепким, боевитым. Возможно, впечатление такое рождалось из-за насупленных бровей, упрямо опущенной головы и взгляда исподлобья.