Абсорбент. Маньяк, который меня любил - Оксана Заугольная

соседи были против. Самой же соседке нравилось постоянно смотреть выведенный на телевизор специальный канал для наблюдения в реальном времени, а не только в те моменты, когда по домофону звонили ей. Аня радовалась не меньше, но совсем по другим причинам.

Вот и сейчас она с облегчением выдохнула, увидев на экране сосредоточенное лицо молодого следователя. Это точно был он, и он пришел один. Аня нажала кнопку.

Скоро зашумел лифт и постучали в дверь, которую Аня тотчас распахнула. Понятливый следователь быстро оглянулся на безмолвную дверь Киры Михайловны и бесшумно шагнул в прихожую. И лишь после того, как Аня закрыла дверь, наконец позволил себе открыть рот:

— Добрый день, Анна Максимовна.

— Добрый. — Аня попыталась улыбнуться, но вместо этого лишь кивнула на тапочки. Она прошла на кухню и поставила кофейник, пообещав себе, что сегодня они не будут торчать на кухне и пить кофе литрами. — Проходите в комнату!

Когда она вошла в комнату с двумя чашечками, то обнаружила, что следователь не рискнул сесть в ее кресло, где остался плед, но и табуретка его тоже не прельстила. Как и многие люди, оказавшись в чужой квартире, он стоял рядом с полками и разглядывал расположенные там безделушки и книги. Руки при этом держал за спиной, словно не слишком доверял себе и боялся чего-то коснуться. Аня невольно улыбнулась своим мыслям и поставила чашки на столик.

От негромкого звука, с которым чашечки коснулись гладкой поверхности, следователь резко обернулся.

— Простите, Анна Максимовна, что без предупреждения, — улыбнулся он, но глаза его смотрели цепко и неприятно. Ане хотелось отвести взгляд, и она уткнулась в чашку. — Я к вам с хорошими новостями.

Аня не знала, что сказать. Внутри словно натянулась струна, обещающая ей, что новость будет вовсе не такой хорошей, как пытается убедить ее следователь. Но молчать было невежливо, поэтому она вытолкнула из себя вопрос:

— И какими же, Игорь Валерьевич?

— Ваш преследователь, Николай Рассохин, умер. — Следователь внимательно наблюдал за ее реакцией, Аня это чувствовала. Отчаяние накатывало все сильнее, хотелось разрыдаться, но она держалась. — Еще в мае. Странно, почему вам не рассказала об этом Диана Константиновна, возможно, были какие-то дела, я уточню у нее, когда…

— Я знаю! — выкрикнула Аня, не в силах больше слушать этот успокаивающий голос. Помогло. Игорь Валерьевич замолчал.

— Я знаю, — уже тише добавила Аня, чувствуя, как влажнеют щеки. Она вытерла их ладонью. Не собиралась же плакать, ну что ж такое! Но так не хотелось смотреть в лицо следователю и видеть, как оно меняется, как на нем чуть ли не по буквам читается «психичка», а то и что похуже. — Игорь Валерьевич, послушайте! Я знаю, что он умер. Но кто тогда шлет мне эти письма, кто следит за мной?!

Не поднимая глаз на следователя, чтобы не растерять остатки уверенности, она нырнула одной рукой в стол, другой продолжая вытирать набегающие слезы. Вытащила всю стопку рисунков и кинула на стол, едва не сбросив на пол полупустую чашечку.

— Они приходят после его смерти! — крикнула она. — И за мной по-прежнему кто-то следит!

Вышло не так, как она себе это представляла. Хотелось произнести это холодно и посмотреть на следователя так, чтобы он понял, как ей неприятно его недоверие. Вместо этого она выкрикнула все, швырнула рисунки и отчаянно разрыдалась.

С Дианой этот номер точно не прошел бы, но Игорь Валерьевич относился к самому распространенному типу мужчин, которые понятия не имеют, что делать, когда женщина плачет. И теперь он неуверенно топтался рядом, дожидаясь, пока она успокоится.

Потом сообразил. Выбежал на кухню, вернулся со стаканом воды. Пока она пила мелкими глоточками — не в первый раз так приходится успокаиваться, он снова подошел к полкам.

— Вы интересный человек, Анна Максимовна, — произнес он сквозь ее всхлипывания. — Разносторонний. Книги сплошь по экономике стоят, а увлекаетесь балетом, да?

Аня подняла голову и успела увидеть, как следователь касается пальцем фарфоровой балерины, а затем провалилась в воспоминание так резко, что чуть не задохнулась.

«Это тебе», — Коля протянул ей подарок прямо в школе, и Аня поспешно сунула сверток в сумку, чтобы не вызывать интерес одноклассников.

Вообще надо было отказаться еще тогда, в первый раз. Аня сомневалась, что это помогло бы, но почему-то повторяла раз за разом как мантру: «Надо было не брать подарок».

У нее было много таких мантр. «Надо было перевестись в другую школу», «надо было никогда не разговаривать», «надо было дать понять, что ничего не будет», «надо было, чтоб ничего не было». Толку от этого никакого, разве что оставалось тешить себя надеждой, будто это ее ошибки. Будто она могла все исправить, сама виновата.

В тот день она не смогла отказаться. Подарок был так красиво завернут и преподнесен так внезапно! Аню вообще подарками не баловали, даже если был повод, а уж просто так и подавно.

Дома она развернула сверток и удивилась. Фарфоровая балерина. Красивая, но какая-то… мещанская. Совсем не в ее вкусе. В тот момент Ане почему-то это даже понравилось. Это словно говорило о том, что, хоть Коля и следил за ней в школе, ходил за ней по дороге домой и торчал у подъезда, он совсем ничего о ней не знает. Разве это не свобода?

А у Коли, после того как она приняла первый подарок, словно открылось второе дыхание. Аня не была уверена, но, возможно, это тоже повлияло на нее — ее сердце дрогнуло, и позже она совершила ту самую роковую ошибку, решив попробовать строить отношения с Колей. Он дарил ей подарки все чаще и чаще. И очень немногие из них не были связаны с балетом. Впрочем, и они были странные, вроде диска с любимой музыкой его мамы или почему-то Риты.

На Восьмое марта она даже получила настоящие пуанты.

«Где ты их взял?» — не удержалась Аня, в глубине души мечтавшая об обычном букете цветов и, может, коробочке «раффаэллок». Всем ведь дарят эти «раффаэллки», чем она хуже?

«В специальном магазине для танцев и балета. — Коля даже раскраснелся от удовольствия. — Тебе нравятся, да?»

«Красивые. — Аня снова и снова попадала в ловушку вежливости. Мама же всегда учила, что нельзя грубить. И говорить, что подарок ужасный, тоже нельзя. — А… почему пуанты? Я не занимаюсь танцами и не хожу на балет».

Ждала ли она тогда приглашения в театр на балет? Да. Нет. Аня не помнила. Наверное, ждала. Пойти в театр, пусть и с Колей, было куда интереснее, чем пуанты.

Коля наклонился ближе, и Аня