Век железа и пара - Андрей Величко

Так и оказалось. Я подарил ему зажигалку, а потом поинтересовался, можно ли мне посмотреть на бастионы, являвшиеся опорными пунктами обороны во время происходившей семьдесят лет назад осады. Увы, меня ждал облом – оказалось, что сразу после взятия города все они по приказу Ришелье были разрушены, причем очень основательно. Зато оказалось, что мы стоим чуть ли не прямо на другой достопримечательности, относящейся к тем временам. Не без оснований опасаясь прибытия английского флота на помощь осажденным, Ришелье приказал построить дамбу, утыканную заостренными дубовыми бревнами, направленными в сторону моря. Что-то вроде засеки, только против кораблей, а не конников. И мне была показана небольшая насыпь, из которой торчало два полусгнивших деревянных обломка.

Да, с привлечением туристов у вас тут не очень, подумал я и спросил, сохранился ли механизм подъема цепи, которая натягивалась между двумя башнями и перегораживала вход в самую маленькую внутреннюю бухту.

Увы, оказалось, что ни цепи, ни механизма давно нет. Правда, башни остались, и бургомистр выразил желание сопроводить к ним мою светлость.

Поэтому вся экскурсия по Ла-Рошели свелась к подъему на башню Сен-Николя, более высокую из защищающих вход в гавань. При ближайшем рассмотрении она оказалась еще и заметно наклонившейся, но все же не так, как Пизанская, так что мы рискнули подняться на самый верх.

Городок был невелик и производил удручающее впечатление – видимо, он так и не смог оправиться после той осады, так что я почти сразу отдал бинокль Петру, который чуть ли не полчаса глазел в него, постоянно находя что-то достойное внимания. Но наконец мне это окончательно надоело, и я, деликатно кашлянув для начала, объявил, что мне, между прочим, и на «Чайке» есть чем заняться и вообще мы через два часа выходим в море.

До Гибралтара наша эскадра добралась за трое суток, после чего вошла в Средиземное море и взяла курс на восток, держась ближе к африканскому берегу. Перед Венецией я хотел посетить еще одно довольно знаменитое место, а именно Мальту.

Судьба свела меня с этим островом еще в школе, когда я на уроке истории заявил, что данный географический пункт знаменит расположенным на нем масонским орденом. И был весьма удивлен, когда за столь замечательный ответ мне влепили тройку с минусом. Правда, потом выяснилось, что орден-то там действительно был, из-за чего я и не получил кола, но не масонский, а мальтийский, имени святого Иоанна. Вот как раз он меня сейчас и интересовал.

Утром двадцать четвертого марта «Чайка» и «Кадиллак» были уже в Валлетте, столице Мальты. Явившемуся к нам портовому чиновнику мы подтвердили, что действительно являемся австралийцами, после чего я заявил, что приглашаю кого-нибудь облеченного властью на переговоры о весьма важных для ордена вещах. Лучше, конечно, самого великого магистра, но если он чем-нибудь занят, то можно и кого-нибудь из его замов.

Видимо, магистр уже немало слышал про Австралию, потому что явился сам и довольно быстро, как раз к обеду.

– Дорогой дон де Перелльос, – сказал я ему, когда мы закончили с обедом и перешли к десерту, – в далекой Австралии уже слышали о вашем ордене и с пониманием относятся к его борьбе за привнесение заповедей Христовых в акваторию Средиземного моря и, наверное, еще куда-нибудь. И австралийцы готовы помочь ордену в его нелегкой борьбе.

Магистр оживился, ибо вверенное ему псевдогосударственное образование сейчас переживало не лучшие времена. Грабить еврейских купцов рыцарям только что запретил папа, против турок же их допотопные галеры совершенно не годились. Но так как не было добычи, то не было денег и на новые корабли, да тут еще пять лет назад приключилось разрушительное землетрясение, преодоление последствий которого съело все резервы. Дело житейское, в народе подобное называют заколдованным кругом, а в технике – положительной обратной связью.

Однако магистр все же несколько разочаровал меня тем, что позволил себе отвлечься на совершенную ерунду, а именно – на вопрос нашего вероисповедания.

– Австралийская христианская церковь признает католическую и даже в принципе готова согласиться с априорной святостью папы, – объяснил я.

Действительно, а отчего бы и не признать его святым? Нам от этого точно не будет ни холодно ни жарко.

– Более того, – продолжил я, – католическая церковь до сих пор не объявила нашу веру еретической, хотя имела достаточно времени для этого. И вопрос тут стоит очень просто.

Я достал из ящика стола небольшой сапфир, положил его перед магистром и пояснил:

– Скажите, ну разве сможет представитель еретического течения жертвовать подобные вещи на святое дело? А ведь это только начало, совсем небольшой аванс.

Дон де Перелльос повертел камень в руках, посмотрел на свет и признал, что подобное действительно совершенно невозможно, после чего беседа перешла в конструктивное русло.

– Насколько мы в курсе, у вас сейчас определенные трудности с кораблями? – начал я. – То, что мы можем видеть в бухте, является прекрасной тому иллюстрацией. И вы даже готовы на собственные средства построить один или два, чтобы с захваченных ими трофеев получить средства на воссоздание флота? Этот процесс можно несколько ускорить. Я готов пожертвовать вам порядка десяти тысяч рублей и предоставить займ на примерно вчетверо большую сумму, но при выполнении двух небольших пожеланий.

Магистр изобразил олицетворенное внимание.

– Первое. По принятии пожертвования и займа должны разойтись слухи, что и золота, и драгоценных камней вам было предоставлено гораздо больше, чем в действительности. В принципе мы не против, если в этих слухах суммы приблизятся к миллиону или даже превзойдут его.

Так как этот пункт не вызвал у собеседника ни малейшего протеста, я озвучил следующий:

– Второе. Австралийцы зашли на ваш прекрасный остров в первый раз, но нам не хотелось бы, чтобы он стал последним. То есть вы пообещаете и впредь принимать гостей с юга настолько радушно, насколько это будет не противоречить вашему долгу как рыцаря и верного слуги католической церкви.

После примерно двухчасовой плодотворной беседы магистр отбыл, увозя с собой сапфир и два несколько более крупных рубина. И горсть рублей, потому как для возникновения и поддержания слухов требовалось, чтобы на острове появилось хоть какое-то количество этих монет.

А мы подняли якоря и двинулись на северо-восток, в Венецию.

Через двое суток наша эскадра была уже в Ионическом море, примерно в ста километрах от побережья Греции, когда навстречу нам попалась турецкая эскадра.

Как только наблюдатель заметил верхушки мачт, с «Кадиллака» была запущена летающая модель с телекамерой, наш «Орел». Свое имя этот беспилотник получил потому, что был и сконструирован и раскрашен так, чтобы напоминать гигантскую птицу с четырехметровым размахом крыльев. Разумеется, полного сходства достичь не удалось, да я и не особо пытался, но до сих пор все зрители однозначно принимали его именно за птицу, а вовсе не за самолет. Хотя, возможно, это происходило оттого, что самолетов тут никто еще не видел даже во сне.

Модель базировалась на «Кадиллаке», потому как «Чайка» везла больно уж много пассажиров, которым вовсе ни к чему было с близкого расстояния глазеть на нашего гордого птица.

И вот он полетел навстречу появляющейся из-за горизонта эскадре, а я спустился в свою каюту и включил монитор. Хоть «Орлом» и управлял Коля Баринов, картинка с его камеры транслировалась и мне.

Впереди шли два очень больших по нынешним временам корабля. Когда «Орел» подлетел к ним достаточно близко, Коля выровнял его высоту и скорость и два раза прогнал модель вдоль борта флагмана, измеряя по времени прохождения его длину.

– От шестидесяти до шестидесяти двух метров без бушприта! – раздался в наушниках голос молодого Баринова.

Ага, подумал я, очень неслабо. Ширина у него метров двенадцать-тринадцать и, наверное, осадка порядка пяти, так что водоизмещение получается почти полторы тысячи тонн. Во всяком случае, никак не меньше тысячи.

Модель начала закладывать круг за кругом над флагманом, иногда спускаясь почти до воды. Я считал пушки. Три ряда орудийных портов по каждому борту, общим числом сорок восемь, итого только бортовых орудий получается девяносто шесть. Правда, они не очень большие, на верхней палубе так вообще какая-то мелочь, а на нижней и средней что-то вроде английских двадцатичетырехфунтовок. Зато порты под них такого сечения, что из наших пушек туда уже можно было пытаться попасть с километра, а то ведь у кораблей подобного размера могли быть довольно толстые борта, да к тому же дубовые. В общем, для австралийских кораблей это был серьезный противник. Если, конечно, мы непонятно с какого перепугу приблизились бы к ним на полкилометра. А избежать подобного развития событий было явно нетрудно, потому как эти мастодонты, идя под всеми парусами при боковом ветре примерно в четыре балла, развивали всего десять километров в час.