Когда Джонатан умер - Тони Дювер

бы не осмелился, - сказал Джонатан. Представь, что будет, если попадёшь не в то отверстие. Ведь под фальшивым лицом находится твоё собственное. Если промахнёшься, отрежешь себе всё, что только можно, и язык, и всё. Это опасно.

– Мм ... это опасно, – признал Серж, – но это круто.

Все воды загрязнены, все поля огорожены, луга отравлены, улочки узкие и грязные, а единственные участки травы и уголки леса, которые ещё доступны, покрыты горами пластикового мусора, брошенной бытовой техникой, ржавыми автомобилями.

Таким образом, прогулки по окрестностям не приносили удовольствия. Нужно было долго двигаться между двумя заборами, либо пробиваться прямо через бескрайние поля ржи, пшеницы и кукурузы. Вдалеке виднелась река; но её берега, изрезанные и огороженные частными рыболовными артелями, были закрыты для прохода. Пройдя около мили по пастбищу можно было увидать разве что прыжок хилого кузнечика. Никаких других насекомых, кроме мух; никаких других птиц, кроме огромных стай воронья и шумных грачей; никаких иных животных, кроме крыс. Такими были деревни в тех краях.

Серж и Джонатан быстро исследовали эти враждебные и однообразные пустоши с колючей проволокой и электрическими заборами. Они отказались от деревенских развлечений. Территория возле их дома по-прежнему была самой оживлённой, самой весёлой и самой свободной, которую они только могли найти. И поэтому они тихонько занимались домашними делами, а Серж периодически наносил визит в деревню. Там он иногда встречал ребят своего возраста, особенно в бакалейной лавке, где у них была штаб-квартира. В задней части магазина или в подвале они дурачились, иногда шумно иногда тихо; Серж никогда не рассказывал, что они там делали.

Порой он уходил туда рано утром. Он возвращался к обеду; он бы охотно привёл своих друзей, но родители им бы не разрешили. После еды он воссоединялся с ними в деревне. Джонатан, который предпочитал делать покупки днём, часто там сталкивался с ним и его бандой. В один дождливый день на бакалейную лавку напали пять или шесть картофельных мешков, в которых, смеясь, прыгали ребятишки. Они врезались в полку, банки раскатились. Бакалейщик, их дружелюбный спонсор, подаривший им эти мешки, немножко покричал, но отпустил. В любом случае, это его сын возглавлял неуправляемое шествие.

Позднее, летом, тренер украл местных детей. Деревенский совет предлагал недорогую путёвку в детский оздоровительный лагерь, чтобы дать матерям немного отдохнуть. Остались лишь подростки, которые могли помочь с работой. Не было ни весёлых голосов на улице, ни свежих лиц в окнах. Покинутый всеми Серж переключился на Джонатана.

Потом дети вернулись, но Сержа они больше не интересовали.

Соседская старуха вела себя странно. Иногда она болтала, стоя у садовой изгороди, звала Сержа в гости, угощала его свиным студнем и чаем с блинчиками. В иные дни она не показывалась, и её трость висела на дверной ручке.

На самом деле, у неё было две палки: садовая, толстая, почерневшая и изношенная, на которую она опиралась, когда у неё не было садового инструмента, и домашняя палка, которую она оставляла у двери, когда выходила, и забирала, когда возвращалась. По палке на двери можно было понять, дома она или нет.

Эти чаепития обходились ей недёшево, учитывая, на что ей приходилось тратиться: масло, яйца, сахар, шоколад, цукаты, изюм, ваниль. Тем более, что она пекла большие торты, желая, чтобы Серж унёс с собой всё, что не доел.

В те дни, когда она пряталась, она не была больна, а просто была в плохом настроении. Два или три раза можно было увидеть её, выходящей в огород, с угрюмым лицом и недоверчивым взглядом.

Когда приходил Серж, она запирала собаку и выпускала кур.

Курицы были жалкие: глупые, грязные и трусливые. Старый пёс был очень деликатный и едва ходил. Серж очень любил его и всегда с ним играл. Тогда бабка заявила, что эта тварь мучается от болей, из-за которых у него теперь дурной характер. Он может укусить, и мальчику не следует с ним играть.

Однако они всё ещё встречались у забора меж их огородами, потому что старуха снова выпускала пса, больного или нет, как только Серж уходил. И если она заставала их играющими украдкой, она размахивала палкой, угрожая животному, и кричала Сержу:

– Я кому сказала, оставь его в покое! Он кусается, говорю тебе!

– Нет, он не кусается, - отвечал Серж, почёсывая пса и скармливая ему кусочки торта, - он хороший.

– Это только кажется! - кричала женщина, подходя ближе. Вдруг он тебя укусит! Не доверяй ему! Он укусит! Отойди от него! Бог его знает, что ему в башку взбредёт.

Устранив соперника, она начинала выспрашивать о его отношениях с Джонатаном. Она пилила ребёнка, пока не получала все ответы. Когда мальчик благодарил её за угощение, она подсыпала яду: пытаясь прощупать почву, восклицала:

– Боже мой, как же ты живёшь, бедненький, никто о тебе не заботится, мамочка бросила тебя одного.

Но незамысловатый ответ Сержа лишал её и этого маленького удовольствия, ибо он спокойно отвечал:

– Мне не нужна мама. Я и так не один.

Она отыгрывалась приступами домашнего уюта, которые она отрабатывала на Серже, когда он заходил к ней на кухню. Тщательно осмотрев его, она брала у него какой-нибудь предмет одежды и стирала или чинила на месте, болтливая и возбуждённая, шмыгая носом.

Молодому человеку не следует этим заниматься, да и сможет ли он?

Серж, более или менее раздетый, не протестовал. Он любезно восседал там, держа спину прямо, ел, очень гордый, очень довольный, полный вопросов, болтая, как настоящий сплетник.

Она не осмеливалась снять с него штаны, хотя в её руках ощущалось побуждение вытереть и поковырять, дабы подчинить себе эту ускользнувшую часть тела с помощью чистки и осмотра. Если бы этот мальчишка был её внуком, он был бы по праву весь её.

Всё-таки она завладела его шортами. Когда она увидела их висящими в саду в день стирки, она посетовала на то, в каком они состоянии. Серж флегматично отцепил их и принёс ей.

Странным голосом – немного сладким, немного сварливым, писклявым и беспечным, она спрашивала его после чая, не хочет ли он в туалет. Казалось, она ожидала этого как должного. Ребёнок качал головой. Не сдаваясь, она настаивала:

– Ты уверен? Ты действительно уверен?… Ни писить, ни какать? Даже пи-пи не хочешь?

Презирая, как этот допрос, так и лексикон, Серж пожимал плечами:

– Я уже посрал.

Либо просто выходил и мочился под дерево. Для старухи это было лишь половиной победы, она восклицала: