Дело о радиоактивном кобальте - Андрэ Маспэн

— Меня обучили сестры, — объяснял он в перерыве между танцами.

Боксер и Маленький Луи также не ударили в грязь лицом.

После первого танца — акта вежливости — Клод уже не отходил от буфета и поедал пирожные с исключительной жадностью.

Я пригласил на танец подругу Бетти, красивую кареглазую девушку с пышными волосами, заранее ее предупредив, что могу наступить ей на ногу. Один лишь Голова-яйцо упорно отказывался попытать счастье и наблюдал за патефоном. Увлекательная музыка, под которую мы усердно танцевали, разные шутки в конце концов создали атмосферу непринужденности: у всех было хорошее настроение, все время раздавался смех. Галантный кавалер Боксер пригласил г-жу Даву на шу-ша-ша, и Мяч счел себя обязанным сделать то же. Конечно, г-жа Даву была выше их на целую голову, но она прекрасно танцевала и казалось была очень довольной.

Натанцевавшись, мы решили немного передохнуть, и г-жа Даву воспользовалась этим, чтобы показать нам свой дом. Мы поднялись по лестнице, побродили по комнатам, расположенным наверху. Все было со вкусом и красиво, но не представляло в моих глазах ни малейшего интереса.

Я тщетно ждал, что хозяева покажут мне лабораторию г-на Даву. Так было задумано! Это только усиливало подозрения. Как бы там ни было, я решил ускорить ход событий.

— Где производит свои опыты мсье Даву? — спросил я с самым невинным видом. Мне показалось, что глаза Клода потухли. Но г-жа Даву, очевидно, была очень далека от подозрений о каких-то моих умыслах.

— Вы действительно хотите видеть весь этот ужас? — спросила она и незамедлительно повела меня в глубь лоджии. За ванной комнатой было помещение без окна, наполненное машинами и маленькими станками.

— Вот видите, где уединяется мой муж, если у него есть свободная минута. Какое безумие, не правда ли?

Я не сказал ни слова, чтобы скрыть мое волнение, но шарил взглядом повсюду. Куда же г-н Даву спрятал кобальт? Это нетрудно было обнаружить с помощью нашего счетчика. Нервы мои были напряжены. Наступила решительная минута, чтобы поставить точку!

Мы спустились в ателье, и снова начались танцы под синкопическую джазовую музыку. Танцы увлекли подруг Бетти, а мои «сыщики» кружили их с таким старанием, что я подумал, не забыли ли они о возложенных на них обязанностях? Я заметил, что пластинки в американском стиле нравились танцующим, а новые вариации негритянского джаза, то быстрые, то меланхолические, захватили танцующих странной прелестью сочетающихся гармоний и диссонансов, медленного движения и головокружительных темпов.

Тайно вооруженный счетчиком, я подал знак Голове-яйцу. Мы вдвоем поднялись в лоджию и сделали вид, что любуемся танцами с балюстрады.

Минутой позже у нас потемнело в голове от сильного волнения.

С бьющимся сердцем я растворил дверь лаборатории. Голова-яйцо, у которого руки дрожали, посветил электрическим фонариком и помог мне извлечь счетчик. Музыка доходила к нам заглушённой, вызывая какие-то воспоминания и грусть. Я включил счетчик. Увы, ожидаемый треск не последовал. Я ходил вдоль и поперек, приближался к этажеркам и шкафам: ничего! Обливаясь потом, я взобрался на стул, потом на стол. Я обследовал всю комнату.

Но прибор оставался немым. Надо было признать, что в лаборатории г-на Даву не было никакого источника радиоактивности.

Таким образом, все наши гипотезы были лишены какого бы то ни было основания. Ни Клод, ни его отец не имели никакого отношения к пропаже кобальта. Кто-то другой совершил кражу, и, приложив столько усилий для розысков, мы не сдвинулись с места. Мало сказать, что я был взбешен. Я думал также о бедном Сорвиголове, судьба которого зависела сейчас только от одной полиции.

К нам доносились звуки музыки, синкопы рожка. Мне они казались очень глупыми.

Обескураженные, мы спустились с Головой-яйцом вниз. Чувства, которые я испытывал, можно было прочесть на моем лице, так как мои сыщики один за другим взглядом вопрошали меня. Что я мог им сказать? Провал был полным. Мы пошли ложным путем, и главным виновником этого был я. Я не сумел скрыть моего дурного настроения, и оно передалось от одного к другому. Недавнее веселье поникло, как парус без ветра.

Г-жа Даву была заинтригована больше всех: она не понимала причины этой резкой перемены. Она старалась изо всех сил поднять настроение, но мы были слишком расстроены, чтобы снова развеселиться. Наконец, ей пришлось примириться с нашим внезапным уходом, однако она не пригласила нас прийти еще раз.

В глубине души я оправдывал ее. Одержимые вначале своей идеей, мы, пережив разочарование, вели себя, как плохо воспитанные и неделикатные люди. Я что-то пробормотал в извинение, но оно было или преждевременным, или запоздалым…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Я провел тревожную ночь. Проснувшись в шесть часов, я спустился на кухню, и Моника посмотрела на меня заспанными глазами, волнуясь, однако, что я уйду без завтрака. Я сыграл роль жертвы специально, чтобы отыграться в следующий раз, если меня будут бранить за лень.

В общем я торопился уйти, чтобы не объяснять родителям, почему я так рано поднялся.

В условленный час я позвонил в дверь Мяча. Дверь открыл мне его отец, г-н Мелио — человек огромного роста с торчащими волосами и с кирпичным цветом лица. На нем был синий комбинезон, узкий и выцветший, от многократной стирки.

— Ты Комар? — спросил он, рассматривая меня с забавным сожалением, словно я действительно был комаром. — Пойдем, ты пришел кстати! Мать насыпала не слишком много цикория в кофе.

Он повел меня в кухню, сверкающую на солнце начищенными до блеска кастрюлями вдоль стены. На покрытом клеенкой столе Мяч в это время намазывал маслом хлеб.

Он меня шумно приветствовал и налил в фаянсовую чашку дымящегося кофе. Хотя я перекусил, убегая из дому, я не отказался от кофе и бутербродов, чтобы не обидеть г-на Мелио.

— Значит, — сказал он, — зажигая сигарету и прикрывая огонь руками, как делают по привычке люди, привыкшие зажигать спичку на ветру. — Значит… — продолжал он, пуская струю дыма, — ваш товарищ, Сорвиголова, напроказил. Это здорово! Сдираешь с себя семь шкур, чтобы дать вам образование, а господа ученики лицеев предпочитают таскать цемент…

— У Сорвиголовы, если ты хочешь знать, есть деньги, — сказал Мяч, выдавая свое дурное настроение. — Его отец не тратит на него ни су.

— Ты мне не противоречь! — гневно возразил г-н Мелио. — Я знаю, что говорю. Ты мог-быть ремесленником и зарабатывать на жизнь. Если ты учишься, то это убыток для родителей. Если бы даже у тебя были средства…

— Вот этого-то и нет! — сказал Мяч. — У меня нет денег…

— Правильно, — сказал г-н Мелио, и лицо его становилось все красней. — Значит, помалкивай! Если я делаю из тебя господина, то не для того, чтобы ты презирал своего отца, который зарабатывает на жизнь руками.

— Опять пошло! — воскликнул Мяч. — Но кто тебя презирает? Если говорить начистоту, то я хотел бы стать таким же рабочим, как и ты. Меня не особенно тянет учиться… Это ты меня заставляешь…

Г-н Мелио в завершение гневно стукнул кулаком по столу.

— Великолепно! — закричал он. — И не пытайся выйти из повиновения! Ты будешь бакалавром и поступишь в университет или берегись!

Эта бурная, но сбивчивая дискуссия была мне непонятной. Мне казалось, что г-на Мелио обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, он хотел вывести сына в люди, сделать его «господином», с другой стороны, его страшила эта возможность. Как бы то ни было, я улыбнулся, чтобы разрядить атмосферу, и кстати спросил, не время ли нам идти. Г-н Мелио взглянул на часы и вскочил.

— В дорогу, — сказал он. — Так можно без конца переливать из пустого в порожнее.

У тротуара нас ожидал ситроеновский автокар. Г-н Мелио сел за руль, мы — по обе стороны на скамьях. По пути я высказал то, что изводило меня всю ночь.

— Вы уверены, мсье Мелио, что мальчик, которого вы видели на стройке, Сорвиголова?

Г-н Мелио покачал головой.

— Нет, старина, не скажу наверняка. Я знаю этого парнишку, он часто бывает у нас. Но вот… он скорее был похож на бродягу, ночующего под мостом. Пойди догадайся, что это тот самый!

Автокар катился к Орлеанским воротам. Мы остановились невдалеке от них около большого строящегося дома на улице Брюн. Мы сошли на тротуар. Перед нами возвышался красный грузоподъемный кран, устремленный в небо. По левую сторону — горы песка и известкового камня. Рабочий со смуглым лицом смешивал известь и цемент в чане. Сорвиголовы не было…

— Подождите! Я вижу подрядчика. Спрошу его…

Он подошел к маленькому человеку с брюшком, наблюдавшему за работой подъемного крана.

Он пожал руку каменщику. Потом он пальцем указал на рабочего, таскавшего цемент. Г-н Мелио возвратился к нам.