Шаманы гаражных массивов (СИ) - Ахметшин Дмитрий

   - Мне нужен кто-то, кто будет мне петь песенки, если я заблужусь, - говорит Кирилл. - Ты знаешь какие-нибудь песенки?

   - Несколько знаю, - задумчиво говорит Друг-из-музыкальной-коробки. - Можно сказать, раньше петь их было моим основным занятием.

   Кирилл идёт в сторону парка. Там, где начинается дорожка, минуту стоит, наблюдая за фонарём.

   Вокруг фонарного столба снуют насекомые, летают за лампой в металлической сетке туда и обратно. Он старый, этот фонарь, но очень любопытный. Днём спит, а ночью просыпается и ему скучно, поэтому поворачивается на каждый шорох, изгибает шею, чтобы заглянуть за ближайший ствол, иногда почти стелется по земле, как змея, отползает, насколько хватает длины тела.

   Кирилл машет ему ладошкой и шагает мимо. Дорожки здесь прямые, поворачивают настолько резко, что порой и не замечаешь; она уже повернула, а ты ещё шагаешь, загребая ногами землю и опавшие листья. Парк вспоминает его, замыкает в свои ладони, обозначая путь белой асфальтовой лентой и отмечая его скамейками.

   На одной из таких скамеек и обнаружился первый ночной знакомец.

   Полы пальто, несмотря на жаркое время, свешиваются почти до земли. Старик поднимает подбородок, нацеливает его, словно ружейную мушку, на мальчика. Волосы и борода его торчат в разные стороны, стянутые сеточкой синих капилляров губы приоткрываются:

   - Э!

   Кирилл замирает: в глазах у этого старика чёрные дыры, и проскакивает мысль, что зелёная вода и рыбы - это всё хотя бы живое. Он сидит здесь весь грязный, и ночь запустила в него корни, поселила всё самое страшное, что может быть в человеке. В папе такое тоже просыпается, когда он ссорится с мамой, но там только тень того, что Кирилл сейчас видит воочию.

   - Эй, парень! Иди-ка сюда.

   Поднимается, словно через силу, идёт на согнутых ногах следом.

   Кирилл переходит на бег, но разве могут его коротенькие ноги соревноваться с взрослыми ногами? Ему кажется, что мир свистит вокруг ветром, но топот за спиной приближается, костлявые, обтянутые ветхой жёлтой кожей руки тянутся следом. Кирилл уворачивается раз, другой, ухабы под ногами больно бьют в пятки, дыхание позади сиплое, дрожит, как натянутая жилка.

   Кирилл сам не заметил, как оказался снова возле фонаря, вроде бежал вперёд, а вернулся почему-то назад. Столб вдруг обвивается вокруг мальчика, а тот обхватывает руками неожиданно гибкое тело. Под руками холодное железо, и краска облезает прямо на пальцы серыми струпьми. Фонарь светит на человека в пальто, голова в железной сетке покачивается над его головой, и вокруг кружатся, бестолково молотя крыльями воздух, мотыльки. Человек загораживается от света руками, локти у него острые, как спицы, орёт что-то невразумительное, машет рукавами, заставляя тени под ногами выплясывать диковинный танец, а фонарь наклоняется всё ниже, и вот насекомые уже врезаются бродяге в затылок, падают за воротник.

   Чёрное лицо плавает в облаке света, рот приоткрыт, и над губой виднеются ржавые огрызки зубов. Он смотрит в лицо фонарю, и фонарь смотрит в него, и лампа то вспыхивает, то угасает. Бродяга пятится, потеряв один ботинок, из карманов валятся мятая сигаретная пачка, корка засохшего хлеба, несколько мятных леденцов, как тропические лягушки, прыгают из-под его ног в траву. Он поворачивается, бежит, размахивая руками, оступается, и продолжает бежать, голося и рассыпая вокруг жидкие, липкие слова.

   Кирилл никак не может отдышаться. Что-то тревожно спрашивает в ушах Друг, но он не может ответить. Вопросы проплывают мимо диковинными морскими тварями. Кольца на его груди разжимаются, за спиной появляется опора.

   - Спасибо, - говорит Кирилл, но Фонарю, похоже, нет никакого дела. Он выпрямляется гордо, мальчик слышит мерное гудение мошкары над головой.

   - Я расскажу маме, - радостно, взахлёб обещает Кирилл. - Она принесёт тебе новую лампочку. Две новых лампочки. Всё, что угодно. Она у меня хорошая...

   Он смущается, прощается поспешно, и фонарь высокомерно кивает в ответ. Остаётся позади. На этот раз Кирилл осмотрительно идёт не той дорогой, а заросшей тропинкой через мелкую берёзовую поросль. Ветви гладят его по лицу, где-то в переплетении их Кирилл натыкается на пару одичавших кошек. Большие, откормившиеся на мусорных баках и мелких грызунах, они, тем не менее, не стали приближаться к мальчику. Кошки очень хорошо чувствуют Ночников, а его Ночник, изрядно пристыженный тем, что не смог уберечь мальчика от злого человека, теперь следует за ним шаг в шаг. Вокруг папоротник, в который Кирилл местами погружается по самый подбородок, и тогда резные листья щекочут ему шею.

   Наконец асфальтовая дорожка вновь серебряной лентой плывёт впереди. Кирилл ступает на неё осторожно, словно это бурная речка, способная сбить с ног и утащить прочь. Над головой висит покусанная луна, и до нужного ему дома остаётся совсем немного.

   До нужного ему дома остаётся совсем немного. В стороне высятся громады многоэтажек в которых много-много окошек. Какие-то горят, и эти искорки, расцвеченные в цвета штор, похожи на крупные звёзды.

   В глубине парка, на одной из скамеек - какая-то компания, ещё не дяди и не тёти, но уже далеко не дети. Звучит резкий смех, он парит над их головами чёрными крылатыми существами с дымными хвостами. Вот их Кирюша по-настоящему боится. Они его не видят, но словно бы чувствуют - поворачивают серые лица, виднеются острые подбородки и торчащие смоляными колючками во все стороны волосы.

   Кирилл зажмуривается и превращается в самого незаметного человека. Если хочешь, чтобы тебя не увидели, нужно создать вокруг себя темноту, а проще всего сделать это, опустив веки. Однажды он рассказал этот способ маме, но она посмеялась над ним.

   - Если ты хочешь от кого-то спрятаться, - говорит она, - тебе придётся прятаться. Под одеялом, например. Или за деревом. Только не вздумай так прятаться от матери. Мать тебя всё равно найдёт...

   Большиши постоянно придумывают для этого мира какие-то сложные правила. А между тем он простой, как коробка с конфетами. И такой же вкусный.

   Правда, иногда всё же страшноватый. Вот, например, как сейчас.

   Кирилл стоит на месте, изо всех сил жмурясь, и чувствует, как лица одно за другим отворачиваются, чтобы вновь присосаться к пузатым бутылкам, напруженные для прыжка мышцы их вновь растекаются по телу безобидными змейками.