Шаманы гаражных массивов (СИ) - Ахметшин Дмитрий

   Мама встаёт, белые ладони скользят по одежде, поправляя непорядок, и Кирилл слышит, как плещется у неё в голове вода. Давит с той стороны на пустые глаза. На ней длинная домашняя юбка и рубашка, на груди хрустит фартук. Наверное, готовила что-то для него на завтрак. Она терпеть не может рано вставать и готовить что-то с утра. Способна только на то, чтобы налить себе кофе и поставить то, что приготовлено загодя, в микроволновку.

   Снова приоткрывается дверь, сквознячок шевелит на голове Кирюши волосы. Исчезла. Квартира утихает, и медленно, как будто большая глыба, накатывает и подминает его сон.

   Камень у озера лижет руку влажным языком, и Кирилл, радуясь этим прикосновениям, опирается двумя руками и залезает на него целиком. И мама кричит:

   - Ну-ка слезь сейчас же! Ты же испачкаешься.

   - Не испачкаюсь, - говорит Кирилл. - Мама, а для чего этот камень здесь лежит? Почему он не уплывёт?

   - Что ты там кричишь? Я не знаю. Слезай!

   И вот теперь он выныривает обратно, к спящему миру. Большие люди, Большиши, мерещатся ему чем-то непонятным. Они очень странные.

   В большинстве своём Большиши, даже папа с мамой, его не понимали. На его вопросы отделывались скользким и деловым: "Я не знаю" - или: "Что ты там говоришь?" - и Кирилл скоро возненавидел эти фразы. Может быть, дело в словах, которые Кирюша цепляет, как на рыболовный крючок, из подкроватя. О, там их полно, самых разных слов, и Кирилл набирал их полные карманы. Только вот понимали их отнюдь не все.

   Всё прекрасное для этих людей сводится к мимолётному, к движущимся картинкам на экране те-ле-ви-зо-ра. Они обсуждали эту пустоту, спорили из-за неё, ссорились. Между мамой и папой на пустом месте вспыхивал огонь раздора, и хрупкий мир лопался, как мыльный пузырь. Смысла во всем этом Кирюша не понимал, но пространство вокруг становилось плотным и колючим, как будто бы его всего закутывали в одеяло колючей стороной. Мамин голос поднимался и вторил визгу электрической пилы в соседском дворе, папа говорил резко, слова, как большие шмели, вылетали из его рта и жалили всё подряд. Рыбки у них в глазах пугались и уплывали в темноту.

   Кирюша бежал к маме, забирался к ней, но коленки её внезапно оказывались острыми, а для него не находилось ни одного мягкого слова. Тогда единственным спасительным местом оставалось пространство под кроватью в его комнате, где Кирилл скрючивался, обнимал руками колени и слушал, как на кухне или в другой комнате бушует гроза. Они закрывали дверь, но он всё равно прекрасно слышал. Стёкла звенели в тон, и звон этот походил на тонкое хихиканье, а в форточку врывались и катали по полу предметы и катышки пыли какие-то дымящиеся существа. Сосед, проходя мимо окна, горланил жуткую песню: он появлялся всегда в одно и то же время, когда мама и папа ссорились. Может быть, он шёл за дымными тварями, а может, этих дымных тварей выпускала его электрическая машина, сестра которой жила у мамы в горле и в коленках.

   Потом всё успокаивалось, но ненадолго. Всего лишь до следующего раза.

   Кирилл спускает с кровати ноги, пол приятно холодит пятки. Одежда висит на спинке стула, штаны и майка, что мама приготовила ему на утро. А одежда сейчас нужна: он собирается наружу.

   Он пойдёт к Ведьме!

   Ведьма эта выглядит совсем не по-ведьмински. Ну, то есть она не старая. И волосы у неё из носу не торчат, хотя Кирилл близко не видел.

   Она живёт возле парка, в старом, поросшем смородиной деревянном доме с мансардой. Они с мамой часто встречают её в этом парке. Иногда одну, иногда в компании других молодых людей, не менее пёстрых.

   - Ну и мода пошла, - морщится мама и пихает папу локтем под рёбра. - У молодёжи. Не, ну ты смотри, как одеты! Что это? Всё висит, крашеная, мымра какая-то...

   Отец гогочет. Наклоняется и говорит Кирюше на ухо:

   - Видишь? Тётя ведьма!

   - Ну, может, и не ведьма, - с сомнением говорит мама. - Не наговаривай на людей. Мало ли, кто как будет одеваться, когда он вырастет.

   Но Кирилл уже не слушает. Он заворожено смотрит вслед женщине, разглядывает короткую стрижку и крашеные в красный волосы, из-за чего она похожа на клубничное мороженое. На ней красная курточка, рваные на коленках джинсы, босые ноги с ярко-красными ногтями пританцовывают на тёплом асфальте. Кирилл не может представить, чтобы кто-то ходил босиком на улице. У папы красивые белые кроссовки, и ещё туфли, которые он регулярно натирает какой-то чёрной штукой. У мамы босоножки и туфли... Кириллу даже дома ходить босиком не всегда разрешают! А ведь это так здорово! Наверняка у этой тёти нет строгой мамы...

   Кирилл заглядывает к ней в глаза раз за разом и никогда не видит там рыб или чего-то подобного. Зрачки, как у всех малышей, яркие, цветом напоминающие свежую траву или мокрую после дождя землю. Кирилл силится придумать и не понимает, почему у всех взрослых глаза пустые, а у неё - полные какого-то восторга. Даже походка не как у всех, такая, как будто эта тётя вот-вот оторвётся от земли и упорхнёт.

   - Ведьма, - зачарованно повторяет Кирилл.

   После ночного скандала всё вокруг ещё пропитано склизким холодом, нервно подёргивающимися тенями. Кирилл вязнет во всём этом, как муха в варенье. Раздвигает руками сухой воздух, за дверью тёмный коридор, похожий на глотку чудовища. Как всегда, сереет на вешалке папина куртка, почему-то очень страшная без хозяина. Свет на кухни не горит, родители спят. В щели под их дверью запах курева и пропитанный руганью воздух мешаются в густой кисель.

   С сандалетами в руках Кирилл возвращается в комнату. Под кроватью, там, где смыкался сон и явь в тёмном водовороте, заставив спину мальчика покрыться мурашками, двигается одно из сегодняшних его созданий. Увидев, что Кирюша обратил на него внимание, прекращает возиться и впирает большие и жёлтые глаза со звёздочками зрачков. Наяву Кирилл немного их боится, но они всегда его узнают.

   Он поманил создание.

   - Пойдёшь за мной. Будешь меня охранять. Хорошо, Ночник?