Моя панацея (СИ) - Манило Лина

Интересно, Максиму возможно хоть что-то запретить?

— Он уже оставался один, — поясняет Максим, пока, натянув выданные нам белые халаты, рассекаем по ярко-освещённому больничному коридору. Из-за бахил ноги слегка скользят по начищенному до блеска полу, а запах медикаментов проникает в лёгкие.

За нами следует охранник — не тот, который в ресторане висел на волоске от гибели. Другой. Примерно ровестник Максима, очень высокий и настолько широкоплечий, что за его спиной, наверное, можно спрятаться от любого обстрела.

В ресторане я его не видела, да и сейчас стараюсь не сильно-то и пялиться — некрасиво. Меня он не волнует, но если Максим его вызвал, то так тому и быть. Значит, так нужно.

— Сергей, занимай пост.

Сергей кивает и распахнув полы халата, присаживается на мягкий стульчик у двери. Из палаты выходит медсестра. У неё короткая мальчишеская стрижка, яркие голубые глаза в окружении сеточки морщин, а в руках железная плошка, в которой лежит пустой шприц.

— Максим Викторович, — она смотрит только на Максима, словно меня рядом не существует. Наверное, тут уже все поняли, что мать-то липовая. — Я ему укол поставила, он снова уснул.

В отличие от доктора, она не устраивает из палаты Ярика священный мавзолей. Отходит в сторону, пропускает нас, просит сильно ребёнка не беспокоить, мельком с явным интересом разглядывает фактурного Сергея и скрывается в соседней палате.

Ярик действительно спит. Переодетый в белоснежную пижамку, он кажется сейчас таким маленьким. Всё-таки какой он худенький, не могу просто. Надо узнать, что он ещё, кроме гречневой молочной каши любит, и откормить ребёнка.

Максим смотрит на сына не мигая. Ощупывает тонкую фигурку пытливым взглядом, словно пытается проникнуть под бледную кожу. Ярик ворочается, дёргает ногой, ойкает и… просыпается.

— Папа, — сонно моргает, а голос тихий-тихий. — Я упал.

— Знаю, сын.

Ярик пытается сесть, но снова морщится и прекращает свои попытки бунтовать.

— Больно? — спрашиваю, делая шаг к Ярику.

Он морщится, заводит глаза в сторону и причмокивает губами, а я подвигаю стул и присаживаюсь рядом.

— Уже не очень, — пытается улыбнуться, но лишь глазами сонно хлопает. — Мама, меня похвалила тётя медсестра. Она в меня иголкой тыкала, а я совсем не испугался. И папу не звал! И не плакал! Ни капельки не плакал!

Кусаю себя за щёки, чтобы не расхохотаться. Пусть о детях знаю совсем немного, но мальчиков в этой жизни видела. Потому в курсе, что они хвастаются своими успехами не для того, чтобы над ними смеялись девочки.

— Ты же мой сын. Конечно, ты не плакал.

Максим становится рядом со мной и отдёргивает край лёгкой простынки, которой заботливая “тётя-медсестра” накрыла Ярика. Хмурится, глядя на туго перебинтованную ножку. Осторожно касается, проводит по повязке пальцами, думает.

— Папа, опять меня не слушаешь! — возмущается Ярик, а Максим едва заметно встряхивает головой и возвращает простынку на место. — Говорю, тётя-медсестра пообещала, что научит меня рыбку делать.

— Рыбку?

— Ага! Говорила, у неё какие-то волшебные трубки есть, она из них что угодно скрутить может! Даже гномика. Но я хочу рыбку.

Ярик, кажется, забывает о своей ноге, а в глазах чистый восторг. Интересно, он на мать похожий? Она, наверное, красивая — мальчик жуть какой хорошенький.

Вот чего я сейчас об этом подумала? Грустно стало, потому что… ай, сама не знаю почему.

Пока я размышляю о генах и чьих-то матерях, Максим о чём-то тихонько рассказывает Ярику. Склоняется к самому уху, а тот важно кивает и смотрит в потолок. Надо же, как прилежно отцовскую мудрость впитывает.

А я вдруг начинаю искать глазами, на чём бы скоротать эту ночь. Ярик проснулся и теперь как его одного оставить? Он же, наверное, плакать будет.

— Ярослав, спать надо. Сил набираться, — говорит Максим, отстраняясь от сына, а тот ёрзает на постели, устраиваясь поудобнее. Я уже знаю, что он любит заматываться в одеяло, точно в кокон, но простыня не так удобна для этих целей. — Остаться с тобой? Там дядя Сергей возле дверей, если что, ото всех нас защитит.

— Дядя Сергей хороший, да, — зевает Ярик и окидывает нас сонным взглядом. — Вы тоже спите.

Откуда в голосе пятилетнего мальчишки такие властные нотки? Точно, гены. И если внешность, возможно, материнская, то характер точно отцовский — с каждой минутой этому всё больше подтверждений нахожу.

— Мы останемся с тобой, — говорит Максим, но Ярик вдруг хмурится, словно ничего глупее в своей жизни не слышал.

— Ты же сам говорил, что я взрослый. Мужчина! — поднимает палец вверх и крутит им воздухе. — Не надо со мной спать.

Максим как-то странно улыбается, а Ярик тычет в него тонким пальцем.

— Мне пять, я скоро в школу пойду. Не надо со мной спать.

— А если проснёшься и снова будешь бродить?

— Там же дядя Сергей, — и хихикает.

— Да, от него далеко не убежишь. Ну так что, мы поехали?

Но Ярик только рукой махнуть успевает прежде, чем снова уснуть. Мгновение, и его дыхание становится ровным и глубоким.

— Спит? — шепчу, а Максим поднимается на ноги и отходит от кровати.

— Ага. Он не в первый раз в больнице, привычный. Теперь точно уезжаем, нам сам Ярослав Максимович добро дал.

И улыбается.

***

— Может быть, всё-таки стоило с ним остаться? — не унимаюсь, когда мы выходим в ночь из больничных дверей.

— Бахилы сними, — Максим указывает рукой на мои ноги, а я чуть слышно чертыхаюсь. Так и знала, что что-то не в порядке, но голову опустить не додумалась. — И давай быстрее в машину, Егор уже ждёт. Холодно.

Вспоминаю, что за ужином был выпит бокал коньяка, и добавляется пунктик уважения. Как в компьютерной игре, над головой Максима загорается плюс единичка.

Наклоняюсь, меня слегка ведёт в сторону, и приходится ухватиться рукой за плечо Максима. Хм, не мужчина, а железный человек — такие мышцы… стальные прямо мышцы. Бахилы шелестят, когда стаскиваю их с обуви и сминаю в кулаке, а я ищу взглядом урну, чтобы избавиться от ненужной уже детали гардероба. Хотя, ещё совсем недавно я бы бережно их свернула и положила в сумку — раньше мне не доводилось бывать в больницах, где этого добра навалом и за него не просят ни копейки.

— Всё, быстрее в машину, нос уже красный.

Ныряю в распахнутую дверцу и ловлю в зеркале смеющийся взгляд Егора. Жестами просит посмортреть вправо, а там моё пальто, забытое в ресторане, и сумка. Благодарю его на ставшем уже привычном для нас обоих языке, а Максим, устроившись рядом, смотрит на наш обмен жестами внимательно.

— А мы с Егором всё больше смсками общаемся, — констатирует, когда машина несётся вперёд, оставляя за собой больничный корпус.

— Хочешь, я тебя научу? Это несложно. Хотя бы самым простым фразам. Так вам… проще будет. Удобнее.

Наверное, права моя тётка — я всегда хочу быть полезной. Она называла меня наивной идиоткой и это самое невинное, что летело в мою сторону по поводу и без. Потому что для счастливой жизни, говорила она, нужно как раз искать полезных знакомых, и вот перед ними уже лебезить, заискивать. Инвестиция в счастливое будущее — тёткина формулировка. Но, видно, я так и умру круглой дурой, не умеющей выискивать в людском море влиятельные волосатые лапы.

— Научишь, — не спрашивает, утверждает и, откинувшись на спинку сиденья, закрывает глаза. Спит, что ли?

До дома Максима доезжаем быстро. Егор остаётся в салоне, а мне приходится выйти под стылый ветер вслед за Максимом. Кутаюсь в вернувшееся ко мне пальто и размышляю о важном.

Так, значит, Ярика в доме нет и до утра не будет. Получается переди ещё несколько часов и их нужно будет провести наедине с человеком, который совершенно не скрывает своих намерений по отношению ко мне.

И что самое ужасное — то, что я окончательно поняла в больнице, — мне это нравится.

— Покажешь, что купила? — спрашивает Максим и проводит рукой по волосам. — Всё равно не усну уже сегодня.