Эм + Эш. Книга 1 - Елена Алексеевна Шолохова

как и я, старался никогда и никому не показывать своих истинных эмоций. И любовь свою скрывал до последнего.

Тут вдруг подумалось: я же весь день не видела Борю и даже ни разу не вспоминала про него: не выискивала в школе, не ждала встречи, не волновалась. Ну, волновалась, конечно, но совсем не из-за него (фу, об этом даже думать не хочу). Но почему так выходит с Борей? И ведь не первый раз уже. Я ведь люблю его! Я ворошила воспоминания — наши случайные и неслучайные встречи. Прислушивалась к себе, к своим чувствам, но…

Мысли мои прервало шебуршание ключа в замке — вернулась с работы мама.

— Миля, ты что, в школу не собираешься? У вас же игра, ты говорила.

Я взглянула на часы — четверть шестого. Вот это да! Это же надо так зазеваться! Ещё б чуть-чуть — и я прошляпила бы игру, а потом Андрей Геннадьевич устроил бы мне аутодафе. Черникова сейчас очень удивилась бы — она всё подсмеивается над нашей «немецкой пунктуальностью и организованностью».

Я впопыхах собралась и побежала в школу. Издали увидела — во дворе и на крыльце уже толпился народ, свои, чужие. Конечно, в нашем городишке развлечься решительно нечем и негде. Мама постоянно сокрушается по этому поводу. Театров, концертных залов, больших стадионов нет, кино завозят три раза в месяц, так что даже такие мелкие мероприятия становятся событием. К тому же наше вечное противостояние с третьей школой изрядно добавляло остроты и пикантности этой встрече. В воздухе так и витали флюиды взаимной ненависти. Если после игры случится потасовка, как в прошлом году, отца точно удар хватит. Недаром он призвал всех учителей, более-менее молодых и здоровых, дежурить в школе на время игры.

Я протиснулась ко входу, уловив краем уха, как Куприянов из 11 «Б» говорил кому- то, что бойне при любом раскладе быть. Мне этого задора, честно говоря, не понять. Хоть убей, не вижу удовольствия в том, чтобы бить кого-то и уж тем более быть битым.

В вестибюле в меня тут же вцепился Андрей Геннадьевич, как ещё разглядел в таком столпотворении.

— Майер! Ты где ходишь? Ты меня, честное слово, до инфаркта доведёшь. Живее переодевайся и в зал! На разминку совсем времени не осталось!

Все наши уже вовсю разминались в спортзале, и не наши тоже. Вообще, товарищеские встречи допускают смешанные команды, а не чисто мужские или чисто женские, но в команде третьей школы были одни парни. Причём такие лбы! У нас по-настоящему высокий игрок только один — Длинный, Денис Кравченко из 10 «Б». В нём два метра с лишним. Остальные — так себе, ну а мы с Вилковой и вовсе дюймовочки по сравнению с Длинным. У химичей же команда как на подбор — все долговязые.

Они тихо переговаривались, посмеивались и смотрели на нас, как на козявок. Особенно один, рыжий, источал негатив, презрительно кривясь и обсмеивая наших, но полушёпотом. Потому что когда Лёшка Назаров, заслышав «лохи», громко переспросил: «Что ты там вякнул?», рыжий, глумливо ухмыляясь, ответил: «Тебе показалось». Видно, идти на конфронтацию в открытую в его планы не входило. По крайней мере, до окончания игры, а то ведь могли и погнать из зала за неспортивное поведение. С нами, например, физрук провёл профилактическую беседу о недопустимости конфликтов.

Среди фырканий и смешков химичей я различила тихое: «А вон та, светленькая, в синих шортиках, ничего такая, прикольная чувиха. Я б такую…». Дальше мерзкий хохот.

Я оглянулась — этот рыжий придурок, нисколько не смущаясь, подмигнул мне. И так захотелось его послать, что еле сдержалась. Терпеть не могу слово «чувиха»! И тех, кто так девушек зовёт, тоже не выношу.

Потихоньку в зал стали стекаться болельщики и рассаживаться на скамейки. Не сговариваясь, наши занимали места только с левой стороны поля, третья же школа — напротив, с правой. И конечно, их болельщики пришли с тем же настроем, что и команда — с очевидной, но сдерживаемой до поры агрессией. То и дело раздавались короткие перепалки, пока ещё словесные, пресекаемые грозными окриками Андрея Геннадьевича и физрука из третьей школы.

Я по привычке подметила, что 11 «В» — мужская его часть — явились не в полном составе. Не было ботаника, Бори и Шаламова. С ботаником всё ясно — его подобные мероприятия не интересуют. Боря, наверное, не смог выбраться из своей Восточки. Ну а Шаламов… не знаю, может, не захотел. В любом случае, сказала я себе, это даже хорошо, что они не пришли. Никаких ненужных раздражителей. Я буду спокойна, сосредоточусь на игре…

Однако за пару минут до начала заявились оба: и Боря, и Шаламов. Огляделись, просекли обстановку. Я сразу занервничала и отвернулась, однако успела заметить, что Боря направился к Болдину и другим парням из их класса (места ему уже не хватило, и он присел рядом с ними на корточки), а Шаламов согнал какого-то пацанёнка-семиклашку и уселся прямо у сетки, рядом с физруком, не обращая внимания на крики и бурные жестикуляции Шестаковой. Она устроилась со своим классом в дальнем конце спортзала.

Какого чёрта этот здесь забыл?! Зачем он пришёл? Лучше бы не приходил! Мне надо быть раскованной и в то же время собранной, а я наоборот вся сжалась, напряглась и думаю не о том. И как ни стараюсь, а взять себя в руки не выходит — волнуюсь, дыхание не могу выровнять, а в ту сторону, где он, вообще взглянуть боюсь.

Просто чудом в чувство меня привёл этот рыжий дурак из третьей школы.

— Эй, — гаркнул он зычно, подойдя к сетке и уставившись на меня сальными глазками, — Белоснежка, давай потом погуляем?

— У меня на рыжих аллергия, — отозвалась я холодно, слева прокатились смешки. И надо же — полегчало, почти перестала нервничать.

— Быков! — прикрикнул на него их физрук. — Язык попридержи!

В следующую секунду раздался свисток, началась игра, и я окончательно забыла про волнение.

Играли жёстко и мы, и они, и шли ноздря в ноздрю. Эти долговязые ставили непробиваемые блоки, но зачастую мяч у них уходил в аут как в подачах, так и в нападающих. Каждое очко оглашалось громоподобным рёвом то слева, то справа.