Троянская лошадка - Андрей Дышев

– Два… Один… Приготовились! – крикнул помощник.

Камера слепила нас. Ветер срывал с губ слова.

– Кирилл, – повторила Ирэн и слегка подала корпус вперед. – Я тебя… я тебя… – И тут она с жаром, с веселым озорством выпалила: – Я тебя на дух не переношу! Я видеть тебя не могу! Понял?

И нырнула в бездну. Карабин, звякая, скользнул по тросу. Ремень змеей взвился в потоке ураганного ветра…

Помощник, оттеснив меня от края проема, захлопнул дверь.

– Готовность две минуты! – крикнул он, размахивая перед моим лицом растопыренными пальцами.

У меня было такое чувство, словно с меня сорвало ветром какую-то очень ценную деталь то ли моего снаряжения, то ли тела, и я теперь не смогу полноценно жить, я буду убогим, нищим, инвалидом.

– Крепись! – приободрила меня из-за спины Марго.

Ноги едва держали меня. В голове была пустота. Я не мог сосредоточиться и осмыслить то, что услышал от Ирэн. Я тупел и слабел. Мне было безразлично, через какое время меня выкинут из самолета, и выкинут ли вообще. Помощник, прижав радиостанцию к уху, что-то кричал. Марго, утыкаясь носом мне в затылок, о чем-то неразборчиво бормотала. Самолет ревел моторами… Я заткнул уши, чтобы не сойти с ума. Где я? Что со мной делают? Зачем это все?

Дверь снова распахнулась. Ледяной мрак ворвался в отсек, подобно щупальцу гигантского осьминога, опутал меня и сдавил мое дыхание.

– Пять… Четыре… Три… – орал у меня над ухом помощник.

Гладкая и теплая ладонь Марго коснулась моей щеки. Помощник взмахнул рукой и легко хлопнул меня по спине. Я пружинисто оттолкнул от себя самолет, это железное корыто, набитое грохотом моторов и незнакомыми людьми, вместе с их глупыми проблемами, лысинами, кудряшками и пластиковыми стаканчиками. Я падал прямо в черную пасть осьминога, туда, где двумя минутами раньше исчезла Ирэн. Шум моторов вытеснил свист ветра. Чувство пустоты в животе невольно заставило меня сжаться в комок, как бывает при ожидании неминуемого удара. Я даже не заметил, как раскрылся надо мной парашют. Последние слова Ирэн, крик помощника, ладонь Марго и свободное падение в бездну спрессовались до размеров мгновения и затерялись в далеком прошлом, где-то среди обрывков моего сознания.

Глава 9

Пюре с мясом индейки

Я был уже в другом мире, где все было иным. Покачиваясь на стропах, я погружался в сырой душный туман, который время от времени вспыхивал, словно испорченная неоновая лампа, и раскатисто громыхал; я видел вокруг себя округлые комковатые тучи, похожие на горы трупов каких-то тяжеловесных животных. Порывы ветра раскачивали меня, как амулет на шнурке, по лицу хлестал дождь. Я смотрел вниз, но землю не видел; казалось, я буду висеть в этой бездонной парной вечно. Парашют, намокая, тяжелел, и я чувствовал, что снижение становится все более стремительным. Снова вспыхнуло – совсем рядом, – и тотчас оглушительно треснула молния, разрывая своим острым жалом тучи. Ее трупный свет на долю секунды выхватил из темноты землю. Как мне показалось, она была совсем близко, в каких-нибудь двух-трех метрах, этакая болотистая полянка с округлыми, поросшими жирным мхом кочками, и я даже ноги согнул в коленях и подтянулся на стропах, ожидая приземления. Но я продолжал падать, и подо мной по-прежнему была пустота, и, когда сырой воздух снова вспыхнул, я уже отчетливо увидел то, что сначала принял за болотные кочки. Подо мной теснились плотные, упругие, как пучки шпината, кроны могучих деревьев. Они сплелись друг с другом воедино, и на их волнистой поверхности не было видно ни малейшего разрыва или проплешины, куда я мог бы направить парашют.

Тучи остались выше, и теперь я снижался под проливным дождем, который барабанил по куполу парашюта, как по зонтику. Черные кроны стремительно надвигались на меня, и уже не было времени искать место для посадки. Я крепче сжал ноги, заботясь о том, чтобы не напороться на какой-нибудь сук, как на кол. Мокрая листва хлестко прошлась по подошвам ботинок, и тотчас дерево захватило меня в свои объятия, вцепилось в ткань брюк и куртки сотней острых веточек и шипов, намотало мне на шею стропы, запутало в парашюте, перевернуло вверх ногами, и я, ломая собой ветки, разрывая путаницу лиан, вонзился в самую гущу кроны.

Некоторое время я неподвижно висел среди хаотичных конструкций дерева в позе марионетки, которой вволю поиграл озорной малыш да потом закинул на люстру. Правая нога, запутанная в стропах, оказалась выше головы, левой я касался скользкого ствола. Руки были относительно свободны, и я принялся совершать какие-то немыслимые телодвижения, стараясь принять вертикальное положение. И тут где-то сверху с треском обломалась ветка, и я продолжил полет к земле, на сей раз с нераскрытым парашютом. Пересчитав все попутные ветви и получив несчетное количество пощечин мокрыми листьями, я упал в бурный грязевой поток, который несся по глинистому склону, увлекая за собой обломки веток и камни. Здесь силы природы поиздевались надо мной вдоволь. Я почувствовал себя как в стиральной машине, запущенной на всю мощь. Проехав на животе весь склон, я наконец окунулся с головой в омерзительную жижу. Парашют, превратившись в рваную грязную тряпку, накрыл меня сверху – ласково и аккуратно, как мать укрывает одеялом свое дитя. Чувствуя, что задыхаюсь, я начал изо всех сил работать руками и ногами, стараясь выбраться из топи и освободиться от парашюта. Мне это удалось не сразу, и я совершенно выбился из сил, когда наконец заполз на трухлявый ствол поваленного дерева и отстегнул лямки.

Я медленно приходил в себя, и по мере того, как отпускал страх, я начинал чувствовать и осознавать окружающий меня мир. Дождь продолжался. Это был сильный, теплый ливень, сопровождаемый нескончаемой чередой молний. Раскаты грома, необыкновенно яростные, заставляли меня всякий раз вздрагивать и напрягаться. Короткие вспышки, с трудом пробиваясь сквозь плотную крону, освещали заросший до предела лес, покатый склон и многочисленные грязные ручьи, стекающие по нему. Где-то внизу ревела река, подпитанная их силой. Нетрудно было представить, что было бы со мной, свались я в ее беснующуюся воду. Со всех сторон меня обступили могучие стволы, похожие на исполинские колонны, поддерживающие тяжеловесную кровлю. Меня трясло, но не от холода, а от нервного напряжения. Я был мокрым насквозь; грязь пропитала мою одежду, она хлюпала в ботинках, попала в уши и ноздри. Я не мог нащупать даже клочка сухой земли, на котором бы моя нога не скользила, словно на банановой шкурке. Черный, прогнивший внутри ствол, на котором я сидел как на необъезженном мустанге, продавливался под моей тяжестью; мои пальцы то и дело проваливались сквозь рыхлую кору в клейкое нутро, и я чувствовал на руке шевеление каких-то насекомых – то ли муравьев, то ли гнилостных червей.

Не очень гостеприимное местечко! Я больше не мог сидеть под потоками грязи, низвергающимися сверху, и, цепляясь руками за осклизлые камни и ветки, пополз наверх. Я не знал, насколько глубоким был овраг, куда я угодил, но был готов карабкаться до изнеможения, лишь бы выбраться на ровное место и найти укрытие под кронами деревьев. Сырая земля, смешанная с перегноем из старых листьев, не хотела меня держать, и я, сделав два-три шага, терял опору и съезжал на животе назад, к трухлявому бревну. Я злился на себя, на погоду и проклятый лес и начинал подъем снова. Этот сизифов труд был бы не столь продолжительным, если бы не мое упрямство. Стиснув зубы, я вновь и вновь кидался на штурм склона и всякий раз терпел поражение. Отчаянье подкрадывалось ко мне, но перспектива дожидаться конца ливня на гнилом бревне, в каких-нибудь двух десятках метров от бурной грязевой реки, была слишком непривлекательной.

Тут я вспомнил и про рюкзак, который висел у меня на груди подобно младенцу, и про веревку. Прежде чем найти бегунок «молнии», я соскоблил с рюкзака глину. Все в грязи! Все! Я даже не мог протереть лицо и довольствовался лишь тем, что сдувал грязные капли с кончика носа. Сунул бухту под мышку и стал на ощупь перебирать альпинистское снаряжение. Несколько карабинов и крючьев, жумар, пара закладок, один средних размеров «фрэнд». А вот и «кошка»! Складная трехпалая «кошка»! Очень кстати…

Я привязал «кошку» к концу веревки и сильным броском швырнул ее вверх, к стволу дерева. Попытка увенчалась успехом, «кошка» зацепилась за ствол, и я, наматывая веревку на руку, полез по склону. Этот простой фокус я проделывал множество раз, с упорством и настойчивостью, будто знал, что наверху меня ждет приют, где сухо и чисто, и можно будет сбросить с себя пропитанную жидкой глиной одежду, встать под теплый душ, несколько раз намылить голову, от души высморкаться, тугой струей промыть уши… Мысли о приюте нагло вламывались в мое сознание, но я не отгонял их, а, напротив, смаковал, потому что они были приятны и придавали моим движениям какой-то смысл.