Когда мы встретимся - Ребекка Стед

— Можно мне в туалет?

Эти слова для меня были как жертвоприношение, как бесценный дар космосу. Не знаю почему, но, увидев взгляд Джулии, я твердо решила отвести Алису Эванс в туалет, пока она не намочила штаны.

— Сейчас?! — прошипел мистер Томпкин.

— Ну пожа-а-алуйста!

Он закатил глаза:

— Иди!

Он сдвинул колени в сторону, пропуская нас, а Джей Стрингер и Колин приблизили друг к другу головы, шушукаясь, и Джей рассмеялся. Я сообразила, что если рассмеялся Джей, значит, шутку отпустил Колин. Наверное, про меня. Я схватила Алису за руку и потащила за собой к выходу.

То, о чем просят

Как только Алиса скрылась в туалете, я помчалась в канцелярию. У меня и так уже было много дел, которые я хотела сделать, но не могла — например, обнять маму или перестать завидовать Аннемари, — и я не желала, чтобы их список рос. Но нужно было действовать быстро.

— Миранда? — Байкерша окинула меня взглядом из-под удивленно поднятых бровей. — Ты же должна быть в актовом зале!

— А я там и есть… точнее, я там была и сейчас опять пойду. Я Алису жду, она в туалете. Вы не могли бы мне дать листок бумаги?

— Нет уж, дорогая! Каждому давать по листку — бумаги не напасешься!

— Пожалуйста, всего один маленький листочек! Половинку, четвертинку даже! — Сейчас или никогда, думала я.

Байкерша вздохнула, подъехала на своем кресле к соседнему столу, где лежал квадратный блокнотик с розовыми страницами, вырвала листок, сложила его вдвое, еще вдвое и аккуратно оторвала четвертинку. «Скорей, — торопил меня мозг, — скорей».

— Прошу. — Она вручила мне крошечный розовый квадратик. В ее взгляде ясно читалось: «Надеюсь, ты не скоро заявишься сюда клянчить что-нибудь еще».

Я схватила ручку со стола и быстро-быстро написала кое-что на розовом квадратике.

— Я думала, ты меня бросила. — Алиса с обиженным видом топталась перед дверью туалета.

— Кто, я? Не дождешься!

Она улыбнулась. Похоже, новая я людям нравилась.

Мы протиснулись на свои места мимо Колина и Джея Стрингера, которые опять зашушукались и захихикали. Аннемари повернулась ко мне и подняла брови в смысле «где-ты-была». Я одними губами сказала: «В туалете», она кивнула и снова откинулась на спинку стула.

Я несколько раз сложила свой розовый квадратик, потом привстала, наклонилась вперед и бросила записку Джулии на колени. В записке было всего одно слово: МИР.

И под ним — мой номер телефона.

Когда все меняется

В тот день Сэл возвращался из школы вместе с Колином — наверное, позвал его в гости. Они шли впереди меня, и один катил на Колиновом скейтборде, другой стучал по асфальту баскетбольным мячом Сэла, а потом они менялись. Они хохотали, носились друг за дружкой кругами, и мне до того хотелось быть с ними, что у меня чуть сердце не разорвалось. И я решила зайти к Белл.

Белл достала здоровенную коробку витамина С, которую держала под прилавком, встряхнула ее — витаминки загремели, — и вопросительно посмотрела на меня. Я кивнула, и она ссыпала мне в ладонь четыре штуки.

— Что стряслось? — спросила она.

— Ничего особенного.

— Расскажешь, что там дальше было в книжке? У тебя есть время?

— Конечно. На чем мы остановились?

— На тете Зверине.

— Точно. Тетя Зверина. На ее планете тепло, мягко и уютно, и воздух там ароматный, и еда вкусная. Но Мег не может там задерживаться — она должна вернуться на ту планету и спасти братика. Он же остался там, во власти Олза, помните?

Белл кивнула.

— Она что, совсем одна должна туда лететь?

— Да. Она и только она может спасти Чарльза, потому что она для него ближе всех. Так что, кроме нее, некому.

Белл опять кивнула.

— И вот она возвращается туда, на Камазоц, а ее брат весь во власти Олза и говорит ей ужасные вещи. А Олз хочет и до нее тоже добраться, внедриться в ее мозг. Она сопротивляется из последних сил — и вдруг, в последний миг, последним усилием воли, осознает, что Олза можно победить только одним: любовью. У Олза нет любви, он не понимает, что это такое.

— Вот как, — сказала Белл. — Это мудро.

— И Мег стоит там и думает, как сильно она любит Чарльза — настоящего Чарльза, а не этого, поддельного, который стоит перед ней с отвисшей челюстью и вращает глазами, как полоумный. И она кричит, что она его любит, кричит снова и снова, и — алле-оп! — он снова становится собой, таким, как раньше. Вот так она его и спасает. Это оказалось очень легко.

Белл удивила меня.

— Да, любить кого-то — это очень легко, — сказала она. — Трудно другое: понять, когда пора об этом закричать.

От этих ее слов мне почему-то захотелось плакать.

— Короче, — сказала я, — потом они внезапно попадают домой. И приземляются в огороде за домом, прямо на капустной грядке. И все. На этом книжка заканчивается.

Конечно, я не могла не думать о том, что сказал тогда Маркус — о том, что если бы они вернулись домой на пять минут раньше, чем улетели, то увидели бы самих себя возвращающимися, даже не зная еще, что им предстоит покинуть Землю. Но не стоило морочить Белл голову.

— Как фамилия этой писательницы, скажи-ка мне еще раз.

Я произнесла фамилию по буквам.

Пока Белл выбивала чек ребятам, забежавшим после школы купить, как всегда, чего-нибудь вкусного и вредного, я пошла бродить по магазину. Я собиралась прихватить пару-тройку виноградин, но виноград оказался чахлым и сморщенным. Тогда я взяла из холодильника бутылочку шоколадного молока, проверила срок годности и понесла к кассе вместе с пятидолларовой бумажкой, которую утром выудила у мамы из кармана пальто.

— Странная вещь, — сказала Белл, беря мою пятерку. — Видишь вон того типа?

Она показала в окно витрины. Через дорогу, на нашем углу, расхаживал туда-сюда человек, который смеется, по своему обыкновению лягая воздух.

— Угу.

— Глянь сюда. — Она выдвинула из-под кассы пластмассовый ящик. Я заглянула внутрь. Ящик был полон двухдолларовых банкнот — со сгибами, как будто они долго хранились сложенными.

— Пару недель назад, — продолжала Белл, — этот тип вдруг затеял ходить сюда каждый день. Является, покупает горячий тост с маслом и банан и всегда расплачивается вот этими двухдолларовиками.

Я молча таращилась на ящик.

— Хочешь, дам тебе сдачи такими бумажками? — спросила Белл.

Я кивнула.

— Извини, они мятые, — сказала она, разглаживая купюры. Он дает их мне сложенными в треугольнички, можешь себе представить? В первый раз я даже не поверила, что это настоящие деньги, и велела ему проваливать.

Мой мозг опять начал вопить: «Человек, который смеется, стащил у Джимми копилку?! Человек, который смеется?»

— Он, конечно, чокнутый, — задумчиво сказала Белл, — но зато вежливый. Вежливость дорогого стоит.

Когда минуту спустя я проходила мимо человека, который смеется, он потрясал в воздухе кулаком и пинал ногами пустоту, целя в машины, мчавшие по Амстердам-авеню. Некоторые из них сигналили ему. Заметив меня, он ткнул в мою сторону пальцем и заорал:

— Умница! Умница!

Я забросила в рот две последние витаминки и постаралась вспомнить теплое и безопасное чувство укутанности в одеяло, которое меня охватило, когда со мной была мама. И я спокойно прошла мимо человека, который смеется, думая: «Да, вежливость дорогого стоит».

Колин и Сэл в подъезде устроили шурум-бурум со скейтбордом и мячом. В любую минуту могла выглянуть миссис Биндокер и разораться, что они пугают ее кошку.

— О! — воскликнул Колин, заметив меня. — Я так и думал, что ты в этом доме живешь. Хочешь прокатиться?

Я глянула на Сэла. Он был полностью сосредоточен на своем мяче, как будто саму идею хлопанья ладонью по мячу изобрели пять минут назад. Он исхитрился помахать мне, не встретившись со мной взглядом, — это было как пас не глядя в баскетболе.

— Нет, спасибо, — сказала я. — Мне пора.

Но Колин есть Колин. Если он и понимает намеки, по нему этого не скажешь.

— А в гости к тебе можно? А мы в баскетбол гоняем за домом. Там у вас так круто. Хочешь с нами?

Я сказала, что моя мама заболела и лежит в постели и что мне надо срочно домой, я спешу из магазина.

— Это ты ей купила шоколадное молоко? — спросил он, указывая на бутылочку у меня в руке.

— Да. — Я направилась к лестнице. — Она его обожает. — И, прежде чем он успел еще что-то сказать, взлетела на второй этаж.

Я открыла дверь, и квартира как будто приняла меня в свои теплые объятия. Мурлыкал холодильник, в окна гостиной струился солнечный свет, и голос в моей голове сказал: «Отбой тревоги» — и умолк. Я пошла в кухню, открыла шоколадное молоко и прихватила последний пакет чипсов «Лэйз». Будем считать, что беременным узницам не повезло.