Аю-Даг. Роман. Второе издание - Наталья Струтинская

– Только то, что сказала, – Лена пожала плечами.

Виктория покачала головой.

– У человека должен быть выбор. Без права выбора человек перестает быть человеком. А если его связать обязательствами, на которые он не подписывался, то узы просто-напросто превратятся в узлы.

– Но у человека еще есть долг, – сказала я.

– А я кому-то что-то должна?

– Ты должна хотя бы самой себе, – тихо сказала Лена.

– С собой у меня проблем не возникает. К тому же мы не знаем, что было сто лет назад. Вера, преданность – да, я это не отрицаю. Но время… Хранить верность вымышленному духу? Я не знаю, что будет со мной через мгновение, а ты говоришь о том, что будет через год. Возможно, дружба еще может пережить разлуку, и то вряд ли, потому что люди имеют свойство меняться. Но отношения между мужчиной и женщиной – никогда.

– Много соблазнов, правда? – Лена сузила глаза, а на губах мелькнула усмешка.

– В каком-то смысле, – утвердительно кивнула Виктория и вдруг улыбнулась: – Девочки, мы ведь женщины. А у женщины всегда должен быть выбор.

– А ты не думала о том человеке, которого ты предаешь?

– Разве речь идет о предательстве?

– Я думаю, да. – Лена внимательно посмотрела на Викторию.

– Я не давала обещаний, значит, не было предательства.

– Некоторые обещания являются негласными.

– В конце концов, я же не буду прыгать из одной постели в другую!

– Но ведь ты изменишь в мыслях. А это страшнее измены физической.

– Это все идеализированные рассуждения, – отмахнулась Виктория. – Иногда жизнь ставит такие условия, что поступить так, как рассуждаешь ты, просто невозможно. Это жизнь, детка, и нужно ее прожить так, чтобы в старости не остаться у разбитого корыта собственных иллюзий. Нельзя жить тем, чего нет. Человек, так или иначе, тянется к теплу, а от мнимой преданности бестелесному духу веет холодом.

Я была согласна с ходом мыслей Виктории. Я была слепым сторонником той теории, что время лечит любые раны, в том числе незримые, но такие ощутимые ранения в область сердца. Можно ли по-настоящему любить человека, не ощущая его присутствия рядом с собой, не чувствуя его поддержки, не питаясь теми эмоциями, которые необходимы для стимулирования любви? Можно ли сохранить доверие, растянутое расстоянием? Можно ли сохранить верность, ежечасно снедаемую сомнением? Все это похоже на игру в одни ворота, когда ты защищаешься от брошенного тобой же мяча. У меня тогда не было большого опыта в подобных делах, но представить себя, запертую в клетке собственных предрассудков, я не могла. Рассуждения же Лены казались мне старомодными сказками о несуществующей в жизни самоотверженной любви, не нуждающейся в прикосновениях, ласке и словах.

Я не уловила ни в глазах Лены, внимательно смотревших на Викторию, ни в ее голосе даже нотки презрения, а уж тем более – ненависти. Лена говорила спокойным, мягким голосом, слышать который было непривычно. Я впервые в жизни разговаривала с этим человеком, и она показалась мне довольно приятной. Она не была замкнутой, как я предполагала ранее. Она была немногословной. Я сочла мнение Виктории о негативном отношении Лены к ней ошибочным. Дело было в том, что они были абсолютно разными людьми без единой точки соприкосновения. Это было похоже на взаимодействие горячего и холодного потоков воздуха, которое неминуемо ведет к буре.

– Девушки, – вдруг раздался позади нас голос Вадима, – просим к столу!

Предложение перекусить странно втесалось в разговор о духовных ценностях. Я увлеклась собственными мыслями и диалогом и совершенно забыла о том, что последний раз ела еще дома.

Раскладной деревянный стол стоял на единственном ровном участке, покрытом зеленой травой. На нем дымились аппетитные кусочки мяса, обжаренные на огне, стояла миска с крупно порезанными овощами и корзинка с фруктами. Мы расселись вокруг стола.

Солнце быстро скрывалось за верхушками деревьев, редкими прозрачными бликами освещая стол. Мир окунался в акварель оранжевого заката, будто по небу кто-то разлил апельсиновый сок, разбавленный молоком. Чайки с криком то появлялись, то снова исчезали в вате рваных облаков.

Василий был сегодня особенно разговорчив и весел, подарив белозубую улыбку даже Вадиму. Глядя сейчас на него, едва ли можно было уловить его, как мне теперь казалось, необоснованную неприязнь к Вадиму, который в свою очередь необычайно галантно оказывал мне неожиданное внимание.

Он предлагал мне попробовать не только сочный кусочек свинины, умело обжаренный на огне до хрустящей корочки, но и разнообразные фрукты, сладкие пирожки и настоящее крымское вино, уверяя, что оно совершенно не пьянит. Вино было домашним, по вкусу напоминало слегка терпкий компот. Когда мой стаканчик наполовину опустел, я ощутила, как по ногам теплой волной стало расползаться тепло. Вадим все время задавал мне вопросы, спрашивал мое мнение, и мне казалось, что за столом я говорила больше всех. Особенно бодро заработал мой язык, когда красное вино едва бултыхалось на дне стакана.

Все смеялись, и смех, весело отлетая от скал, убегал вниз, заглушаемый морским прибоем. Что послужило причиной веселья – опьяняющее действие вина, неожиданно открывшаяся во мне способность острить, или же взаимодействие этих двух аспектов – с точностью сказать я не могла. И даже Лена, сидящая по левую руку от Василия, весело улыбалась, иногда тихо вставляя какое-нибудь замечание.

Тлевшие уголья легкой дымкой обволокли пространство, донося до нас сладковатый запах костра. На столе зажгли светильник, неверным светом колеблющегося пламени вырвавший из опускающихся сумерек раскрасневшиеся лица.

Я посмотрела на Василия и поймала на себе взгляд его темных глаз, которые улыбнулись мне. Два маленьких темных уголька блестели в свете костра, а на красивом, широкоскулом лице играли тени.

Внезапно наши взгляды встретились, и мне вдруг показалось, они на долю секунды сплелись незримым прочным колосом. Тело погрузилось в теплую пучину чувства, а сердце предательски пропустило удары. Голоса замолкли, а улыбка автоматически застыла на моих губах – я просто забыла про нее. В этот момент все погрузилось в темноту, и темнота эта стала источником света. Словно два черных магнита, глаза эти были единственным фокусом моей жизни, точкой притяжения всего моего существа.

Никогда я не испытывала этого чувства – ни до, ни после. Однажды появившись, пробудив в душе нечто незримое, волнующее, необъяснимое, оно, казалось, навсегда запечатлелось в его глазах. Взгляд, внезапно вырвавший из самых глубин сердца то, о существовании чего я не знала. И авторство творения теперь навсегда принадлежало его создателю.

Во всем мире существовали только эти глаза – слегка раскосые, блестящие, улыбающиеся. Они жили на непроницаемом лице какой-то своей, особенной жизнью. Словно две узкие, красиво очерченные щелочки, ведущие в мир света. И свет этот теплой обволакивающей волной затопил мое сознание.

Мне казалось, что все вокруг замерло. Жизнь остановилась, и двигался только легкий, свежий бриз. Я четко видела, как его волосы на голове слегка пошевелились, тронутые незримой рукой ветра. Прежде, чем ветер, коснувшийся его, долетел до меня, прошло много-много часов, дней, месяцев и лет. Он коснулся моего лица, волос, плеч. Я глубоко вдохнула, неосознанно пытаясь сохранить в себе этот аромат. Самый чудесный, волнующий аромат на свете!

Мне вдруг показалось, что мир открыл мне таинство, никому больше не известное. Тонкая, незримая нить крепкой струной одного только взгляда связала две юные жизни, острыми крючками вцепившись в сердце.

Никогда я не всматривалась в эти глаза, никогда не вдыхала волнующий аромат и, как мне показалось, никогда раньше я не видела этого лица. Необыкновенно красивое, оно дышало силой, волей и чувством. Высокий лоб венчался коротко постриженными темными волосами, низкие брови темной дугой огибали глаза. Две маленькие, аккуратные родинки под губой пританцовывали, когда на лице появлялась улыбка.

Что было причиной этого внезапно вырвавшегося мгновения? Стоило ли вообще искать причины? Мне казалось, что всю жизнь я смотрела в бинокль, а сейчас вдруг моим глазам предстала объемная картинка окружающей меня реальности.

Я не могла найти определения чувству, медленно созревающему где-то в самом дальнем уголке моей души. Оно не было похоже ни на радость, ни на волнение. Я не ощутила легкости, не было это и опустошением. Жар не сковал мою грудь, холод не обволок мое тело. Пальцы, скрещенные на коленях, не дрожали, а ноги твердо стояли на земле. Но что-то вдруг в одно мгновение изменилось.

Все было на своих местах: стол, уставленный всевозможными яствами; Рома, массивное лицо которого расплылось в добродушной улыбке; светловолосая Виктория, белки глаз которой в сумерках резко выделялись на смуглом лице, обращенном к жестикулирующему Вадиму; Дима, что-то доказывающий нахмурившему брови Коле; Лена, поправляющая потревоженные ветром темные прямые волосы. Все было ровно так, как тысячу мгновений назад, и все же по-другому. Что-то словно надломилось, и невидимая трещина расползалась все шире, отрезая прошлое от будущего. Нет, это была не легкость, не предвкушение, не страх и не отчаяние. Это чувство плотной массой перекрывало дыхание. Темные, волнующие глаза словно пробудили меня от долгого сна, и, проснувшись, я оказалась в другом измерении.