Легенда о Фейлель - Евгения Куликовская

В комнате Динаэля тоже хотели произвести глобальную перестановку, но Эливейн не позволила менять что-то кардинально: мелкие поправки, связанные с пребыванием здесь её как нового человека, были уже внесены, а более переделывать что-либо она считала неуместным – в привычной для себя обстановке обитал дух её любимого.

В назначенный природой срок Эливейн ощутила, что вот оно, началось.

За окном была ночь, ясная и звёздная. Эливь приподнялась на кровати: нет, она не ошиблась. Да и Заира говорила, что со дня на день…

Эливь позвонила в колокольчик: повитуха уже неделю жила в Замке, в комнате напротив.

К появлению малышей с трепетом готовилась и нянюшка Галия. Это была добрая и тихая женщина лет сорока с небольшим. Личная жизнь у неё не сложилась: жених погиб накануне свадьбы. Потом она оказалась в семье Фейлелей, где было двое мальчиков: старший – Дон, и только что появившийся на свет Дин. Так, привязавшись всем сердцем к малышам, Галия и осталась нянюшкой в доме, приютившем и обогревшем её. Когда мальчики выросли, то сами не отпустили свою «вторую маму», да и куда бы она пошла? Теперь, оплакав Донюшку и Динюшку, Галия готовилась к свету – свету новой жизни. Она заранее обожала вот-вот готовых появиться малышей, часто сидела рядом с Эливь и разговаривала с ней и с ещё не родившимися двойняшками.

Около семи утра, когда солнце освещало уже косыми лучами комнату, первый малыш оповестил мир о своём рождении. Это был крепенький мальчик пока с реденькими беленькими волосиками и светлыми глазками. Минут через десять-пятнадцать второй карапуз, как две капли воды похожий на братика, огласил комнату звонким криком.

Молодую мамочку привели в порядок, положили малышей рядышком с ней на кровати и разрешили на пару минут войти деду. Даниэль, с двух часов ночи мерявший нервными шагами огромный холл в первом этаже Замка, словно молодой парнишка взлетел по лестнице и на цыпочках подошёл к постели.

Эливейн улыбалась, и её глаза светились таким счастьем, которого старый хозяин Замка ещё ни разу не видел на её лице. Новорожденные, наевшись и пригревшись возле матери, блаженно спали. Даниэль растрогано погладил малышей и, опустившись на колени, поцеловал руки Эливь. Та покраснела.

– Ну, что вы, дядюшка, – прошептала она. – Это наше общее чудо.

Даниэль снял с шеи цепочку с волшебным медальоном и протянул невестке.

– У тебя есть один – от Дона. Второму малышу – этот. Эливейн благодарно улыбнулась, но не взяла талисман.

– Не обижайся, дядюшка, – тихо проговорила она. – Но… я не ведаю как, но точно знаю, что ко второму братику вернётся потерянный мной медальон Дина.

Старик не обиделся. Он понял Эливейн: есть вещи, которые человек просто знает…

Динаэль видел во сне Эливейн. Ему показалось, что он узнал комнату, в которой находилась его Любимая.

Лицо Эливь было усталым, но безмерно счастливым. Такими сияющими глазами она смотрела на Дина дважды: когда они выходили из церкви после венчания и когда она сказала, что уже знает, какое желание загадать…

Динаэль опять проснулся с мыслью, что он, глупец, чего-то не понимает в воле Провидения…

Близнецов назвали Элельдиэль и Эркелиэль.

К шести месяцам у обоих мальчиков были рыженькие волнистые волосики и такие же, как у отца, глаза цвета моря в ясный солнечный день. Сердце Эливейн ликовало.

Динаэль занимался делами: о том, что старый знахарь оставил преемника, слухи распространились как-то сами собой. Люди стали приходить за помощью. Дин лечил, никому не отказывая, и не брал платы. «Мне не надо содержать семью, – чуть улыбаясь, говорил он. – А у меня самого достаточно сил, чтобы прокормиться». Иногда он соглашался принять деньги, если видел, что дающий достаточно богат, ведь кое-что покупать ему всё же приходилось. Порой принимал в дар простое – молоко, хлеб, одежду, сделанную добрыми руками, – принимал, чтобы не обидеть.

Лечил Динаэль хорошо. И к нему стали приезжать издалека. Но он никому не отказывал, успевая ещё вести и собственное хозяйство: домик был добротно поправлен, двор расчищен, поставлены скамеечки и навесы. В сарайчике всегда висели сухие лекарственные травы, Дин постоянно пополнял их запасы. Трава вдоль дорожек обкошена, на огороде – чистота, мостки на реке новые, прочные.

Дважды в год знахарь отлучался. Люди говорили, что он уходит собирать растения для снадобий. Дин их собирал, но попутно. Один раз в год волшебник ходил узнавать, что и где творит Торубер. Оставаясь незамеченным Чёрным Колдуном, Дин внимательно следил за ним. Вторая отлучка знахаря носила трагический, сугубо личный характер: Динаэль шёл туда, где в последний раз видел Эливейн.

Придя на берег бурной реки через год после печальных событий и стоя под обрывом у кромки неистовствующего потока, Дин долго не решался подняться наверх: сердце ныло и щемило, а вокруг была гробовая пустота. Потом, над пропастью, он сидел на траве, скрестив ноги, долго и скорбно глядя в уже темнеющее небо. И опять на душе была пустота.

Спустя ещё год, Динаэль снова пришёл на то же место под обрывом и… почувствовал совсем рядом единственное и любимое существо. Дин боялся шелохнуться, дабы не спугнуть это чудное ощущение. Вдруг, словно отчаянно рванувшись ввысь, он бросился по узкой крутой тропинке наверх… Над обрывом было пусто, и сердце волшебника болезненно сжалось: исчезло тёплое присутствие Эливейн…

Малышам уже исполнился год.

Однажды Даниэль заметил, что грусть в глазах невестки становится всё сильнее. Он понимал её горе: приближался день, в который два года назад не стало Динаэля.

Как-то вечером Эливейн, уложив с нянюшкой мальчиков, отправилась к себе раньше обычного. Что-то беспокоило Даниэля всю ночь, и ранним утром он постучался в комнату Эливь. Та не ответила. Тогда Дан решился и тихонько приоткрыл дверь. Эливейн спала. Но у старика болезненно сжалось сердце.

Эливь не позволила сменить прежнюю кровать Дина на новую: в комнате так и осталась широкая старинная с резными спинками постель, на которой заменили только матрас. Возле ложа на ночном столике теперь всегда стоял в золочёной рамке портрет Дина, умело и с любовью выполненный Эливейн. Подушек на постели было две. Эливь спала, прижавшись щекой к уголку одной из подушек и обняв её руками. Так спят супруги: её голова на его плече, она нежно обнимает любимого, а тот заботливо придерживает жену за плечи…

И старый хозяин Замка вдруг осознал, что именно так Эливейн спит всегда, что её сердце, её душа так и не похоронили Дина. Он для неё жив. И так будет до самой её смерти. И ей безумно хочется… Нет, не хочется, а ей жизненно необходимо побывать там, где она в последний раз видела живым своего любимого…

Даниэль бесшумно вышел из комнаты невестки, обдумывая, как ему помочь Эливейн и сделать путь к прощальному месту безопасным.

Эливейн проснулась в пять часов, заглянула в детскую: сынишки мирно спали. Мадам Фейлель оделась и вышла из Замка.

Утро было прохладным и росистым. От реки поднимался туман. Солнечные лучи словно подсвечивали мир снизу, пробиваясь сквозь белесоватую дымку и густые заросли плакучей ивы, склонившей свои задумчивые ветви к плавно текущей воде.

Эливейн шла к мосту и любовалась перламутровыми жемчужинками, осыпавшими луговые травы и готовыми исчезнуть, испариться, как только дневное светило окончательно вступит в свои права, заняв место высоко в ясном голубом небе.

Эливь поднялась по тропинке к уже слегка прогретой лужайке на другом берегу реки, туда, где Дин мечтал построить дом и лечебницу. Здесь теперь стояла прочная деревянная скамейка – Ролив сделал её, когда увидел, что жена его друга приходит сюда.

Эливейн сидела, задумчиво глядя на реку, на деревеньки, на Замок вдали. И ей становилось чуть легче, словно Динаэль был рядом.

– Доброе утро, красавица, – тихо и ласково произнёс кто-то, опускаясь на скамью возле Эливь.

Та невольно вздрогнула: она и не заметила, как к ней поднялась от реки мадам Тору.

– Прости, – проговорила женщина, – что напугала тебя. Я не хотела.

– Что вы! – улыбнулась Эливейн. – Просто я замечталась. Эмма Тору вздохнула.

– Я тоже прихожу сюда, – тихо сказала она, – окунуться в прошлое… – она помолчала. – Дин научил меня помнить хорошее. Тогда дурное оказывается в действительности лишь ошибкой, глупой, может, жестокой или даже дикой, но ошибкой, которую можно и нужно исправлять.

Эливейн изумлённо посмотрела на ту, кто, как ей казалось, помог Дину понять и осознать доброту, человеколюбие… А Эмма считала Динаэля вдохновителем своих положительных чувств. Мадам Тору грустно улыбнулась в ответ.

– Я знаю твою историю, девочка, – сказала она. – Твою и Дина. Позволь, я поведаю тебе о своей жизни. Тогда, быть может, ты найдёшь ответы на некоторые вопросы о… о характере Дина, о его убеждениях, о… просто узнаешь ещё больше о том, кому принадлежит всё твоё существо… Ведь мы не выбираем любовь – она сама находит нас.