Братья Орловы - Елена Разумовская

Чудов монастырь был разграблен, утварь и мебель сломана и разбита. В погребе стояли бочки с вином купца Птицына — началось пьянство, продолжавшееся до следующего дня. 16 сентября бунтовщики узнали, что архиерей в Донском монастыре, и 300 человек двинулись туда. Конец этой истории печален: Амвросий пытался бежать, Еропкин даже карету ему прислал, но было поздно — народ уже сломал ворота и пробрался в покои. Архиерей укрылся в большой церкви и хотел спрятаться за иконостасом, но был обречен: толпа нашла его там. Архиерея вытащили из церкви и забили до смерти кольями, при этом сильно изуродовав и лицо, и тело.

Тем временем генерал-поручик Еропкин собирал по крупицам полицейских и солдат и послал гонца к фельдмаршалу Салтыкову с известием о бунте. В Москве находилось только 30 человек военных, а остальные были переведены в деревни подальше от чумы. Немного раньше в Москву из Петербурга пришли гвардейские части. Итого у Еропкина оказалось в распоряжении 130 человек против нескольких тысяч обезумевших горожан. Правда, у военных были пушки. Армия направилась в Кремль, где ее забросали камнями. Сначала пытались решить дело мирным путем, но все парламентеры были избиты. Тогда генерал-поручик велел открыть стрельбу: несколько сот человек погибли, 250 арестованы, другие спаслись бегством. Сам же Еропкин был дважды ранен, да и силы его закончились — он свалился с лихорадкой.

Развязка наступила на следующий день, 17 сентября. Утром толпа стала ломать Спасские ворота Кремля, где находился губернатор Юшков с войсками и куда привели захваченных мятежников. Бунтовщики стали требовать выдачи их товарищей, но главное, чтобы открыли все бани и карантины сняты. Юшков продержался до 9 утра, а там уже подошло подкрепление — главнокомандующий Салтыков с 300 солдатами Великолуцкого полка. На Красную площадь полк повел обер-полицмейстер Бахметев, несомненный герой этих дней. Он поступил мудро: построив солдат на площади, он обратился к многотысячной толпе: «Мой вам совет — идите домой. Иначе все вы будете побиты». Через минуту на площади никого не было.

После треволнений этих дней фельдмаршал граф Салтыков написал императрице Екатерине Великой письмо, решившее его дальнейшую судьбу: «Бунтовщики грозятся на многих, а паче на лекарей, и хотя на многих злятся и грозят убить, в том числе и меня, и первого Петра Дмитр. Еропкина, но главный пункт — карантины; сего имени народ терпеть не может. В Сенат никто не ездит, только были мы двое. <…> Господа президенты (коллегий), не спросясь никого, так как их члены и прокуроры разъехались по деревням; приказать некому, по кого ни пошлю, отвечают: в деревне. Мне одному, не имея ни одного помощника, делать нечего: военная команда мала, город велик, подлости еще для зла довольно. <…> Я один в городе и Сенате, помощников нет, команды военной недостает, окружен заразительною болезнию, подвержен ей более других; все ко мне приезжают, принужден пустить, всякому нужда, помочь мне некому. Один обер-полицеймейстер везде бегает, всего смотрит, спать время не имеет. Я не в состоянии в. в-ству подробно донесть, слышу и вижу все разное; народ такой, с коим, кроме всякой строгости, в порядок привесть невозможно»{41}.

Но в тот же день Екатерина выпустила указ, который командировал в Москву Григория Орлова с широчайшими полномочиями. Для Орлова это был шанс проявить себя: он не был на русско-турецкой войне, потому что Екатерина, опасаясь за его жизнь, не пустила любимца. Когда его братья Алексей и Федор доблестно сражались в Чесменской бухте, он сидел около императрицы, и его самолюбие страдало чрезвычайно. И вот теперь ему предоставлялся шанс. Это, конечно, была не война, но и здесь можно было показать Екатерине, чего он стоит. Он не боялся чумы и был убежден, что эпидемии можно было не допустить, если бы во время обо всем распорядиться. Сейчас же главная проблема заключалась в панике и беспорядке. Английский посол лорд Каткарт предупреждал графа, что в Москве свирепствует чума, а это не турки, но Орлов раздраженно отмахнулся, мол, чума или не чума, а он поедет и все наладит. «Попробуй, распорядись и наладь», — в спину Орлову говорили неприятели и завистники, мечтая, чтобы он оплошал. Орлов не оплошал, хотя, по иронии судьбы, это дело стало его последним большим делом в качестве первого доверенного лица Екатерины. Сама же императрица считала, что избавление Москвы от чумы является главной заслугой Григория Орлова: «Князь Орлов был талантлив, силен, храбр, решим <…>; два дела его славные, восшествие и прекращение чумы…»{42}

Появление Орлова в Москве не могло не привести к кадровым перестановкам: фельдмаршала Салтыкова уволили ото всех должностей, припомнив отъезд из карантинной Москвы, и князь Орлов сделался единственным полновластным хозяином первопрестольной. Представившимися ему полномочиями Орлов воспользовался с умом. Когда князь приехал в Москву, то у него, по собственному его выражению, волосы встали дыбом. В то время в Москве было 12 538 домов, в половине домов болели моровой язвой, а в 3000 домов умерли все жильцы.

30 сентября Орлов собрал заседание Сената и огласил программу действий:

1) всех мастеровых и ремесленников, еще оставшихся в Москве, обеспечить продовольствием и жильем, чтобы они могли выполнять свою работу, а не шататься без толку по улицам;

2) обеспечить поставки уксуса в количестве, необходимом для горожан и больниц;

3) похоронным командам и могильщикам вместо прежних 6 копеек в день платить за службу 8 копеек.

Эти меры показали горожанам, что Орлов всерьез взялся за дело. Его расторопность, хладнокровие и уверенность в положительном исходе операции постепенно передалась и остальным чиновникам. Несмотря на опасность, Григорий Григорьевич Орлов целыми днями разъезжал по Москве, вникал во все тонкости дела, навещал госпитали… Первой необходимостью была борьба с мародерами, которые заходили в дома, где люди умерли от чумы и, несмотря на строжайший запрет, воровали вещи. Здесь князь церемониться не стал. 12 октября он издал распоряжение, в котором предупредил, что те, кто будут замечены в этом богопротивном деле, будут немедленно казнены на том месте, где их найдут. Спустя несколько дней после этого распоряжения произошел вот какой случай: пришел рапорт из полицмейстерской канцелярии, в котором сообщалось, что шайка из 9 человек, в основном беглые солдаты, ограбили три дома. Канцелярия настаивала на повешении мародеров, но московский Сенат все же решил помиловать их, потому что их преступление было совершено до того, как был издан указ. В качестве наказания их отправили в похоронную команду для чумных. После этого указа мародерства в Москве стало меньше, а потом оно и вовсе сошло на нет. Также фаворит императрицы заметил, что погребение трупов проходит с нарушением карантина: их родственники и друзья сидят в одной повозке с ними, что тоже способствует заражению. Тогда было объявлено, что таких людей ждут принудительные работы: мужчины будут копать могилы, а женщины — ухаживать за больными в госпиталях.