Том 2. Стихотворения 1820-1826 - Александр Сергеевич Пушкин

. покров

Я разрешу тебя. Грехов

Сложи мучительное бремя.

«Как наше сердце своенравно!..»*

Как наше сердце своенравно!

. . . . . томимый вновь

Я умолял тебя недавно

Обманывать мою любовь,

Участьем, нежностью притворной

Одушевлять свой дивный взгляд,

Играть душой моей покорной,

В нее вливать огонь и яд.

Ты согласилась, негой влажной

Наполнился твой томный взор;

Твой вид задумчивый и важный,

Твой сладострастный разговор

И то, что дозволяешь нежно,

И то, что запрещаешь мне,

Всё впечатлелось неизбежно

В моей сердечной глубине.

«Туманский, Фебу и Фемиде…»*

Туманский, Фебу и Фемиде

Полезно посвящая дни,

Дозором ездит по Тавриде

И проповедует Парни.

Отрывки*

Мой пленник вовсе не любезен –

. . . . . . . . . .

Он хладен, скучен, бесполезен –

Всё так – но пленник мой не я.

Напрасно . . . . . . славил,

. . . . . . . . . .

Дидло плясать его заставил,

Мой пленник, следственно, не я.1

Улыбка уст, улыбка взоров

Скажи – не я ль тебя заметил

В толпе застенчивых подруг,

Твой первый взор не я ли встретил,

Не я ли был твой первый друг?

Мадам Ризнич2 с римским носом,

С русской . . . . . Рено.

1824 (Юг)

«Недвижный страж дремал на царственном пороге…»*

1

Недвижный страж дремал на царственном пороге,

Владыка севера один в своем чертоге

Безмолвно бодрствовал, и жребии земли

В увенчанной главе стесненные лежали,

      Чредою выпадали

И миру тихую неволю в дар несли, –

2

И делу своему владыка1 сам дивился.

Се благо, думал он, и взор его носился

От Тибровых валов до Вислы и Новы,

От сарскосельских лип до башен Гибралтара:

      Всё молча ждет удара,

Всё пало – под ярем склонились все главы.

3

«Свершилось! – молвил он. – Давно ль народы мира

Паденье славили великого кумира,

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

4

Давно ли ветхая Европа свирепела?

Надеждой новою Германия кипела,

Шаталась Австрия, Неаполь восставал,

За Пиренеями давно ль судьбой народа

      Уж правила Свобода,

И Самовластие лишь север укрывал?

5

Давно ль – и где же вы, зиждители Свободы?

Ну что ж? витийствуйте, ищите прав Природы,

Волнуйте, мудрецы, безумную толпу –

Вот Кесарь – где же Брут? О грозные витии,

      Целуйте жезл России

И вас поправшую железную стопу».

6

Он рек, и некий дух повеял невидимо,

Повеял и затих, и вновь повеял мимо,

Владыку севера мгновенный хлад объял,

На царственный порог вперил, смутясь, он очи

      Раздался бой полночи –

И се внезапный гость в чертог царя предстал.

7

То был сей чудный муж2, посланник провиденья,

Свершитель роковой безвестного веленья,

Сей всадник, перед кем склонилися цари,

Мятежной вольности наследник и убийца,

      Сей хладный кровопийца,

Сей царь, исчезнувший, как сон, как тень зари.

8

Ни тучной праздности ленивые морщины,

Ни поступь тяжкая, ни ранние седины,

Ни пламя бледное нахмуренных очей

Не обличали в нем изгнанного героя,

      Мучением покоя

В морях казненного по манию царей.

9

Нет, чудный взор его, живой, неуловимый,

То вдаль затерянный, то вдруг неотразимый,

Как боевой перун, как молния сверкал;

Во цвете здравия и мужества и мощи,

      Владыке полунощи

Владыка запада, грозящий, предстоял.

10

Таков он был, когда в равнинах Австерлица

Дружины севера гнала его десница,

И русский в первый раз пред гибелью бежал,

Таков он был, когда с победным договором

      И с миром и с позором

Пред юным он царем в Тильзите предстоял.

Давыдову («Нельзя, мой толстый Аристипп…»)*

Давыдову

на приглашение ехать с ним морем

на полуденный берег Крыма

Нельзя, мой толстый Аристип:

Хоть я люблю твои беседы,

Твой милый нрав, твой милый хрип,

Твой вкус и жирные обеды,

Но не могу с тобою плыть

К брегам полуденной Тавриды.

Прошу меня не позабыть,

Любимец Вакха и Киприды!

Когда чахоточный отец

Немного тощей Энеиды

Пускался в море наконец,

Ему Гораций, умный льстец,

Прислал торжественную оду,

Где другу Августов певец

Сулил хорошую погоду.

Но льстивых од я не пишу:

Ты не в чахотке, слава богу;

У неба я тебе прошу

Лишь аппетита на дорогу.

Прозерпина*

Плещут волны Флегетона,

Своды тартара дрожат:

Кони бледного Плутона

Быстро к нимфам Пелиона

Из аида бога мчат.

Вдоль пустынного залива

Прозерпина вслед за ним,

Равнодушна и ревнива,

Потекла путем одним.

Пред богинею колена

Робко юноша склонил.

И богиням льстит измена:

Прозерпине смертный мил.

Ада