Пятеро детей и Нечто - Эдит Несбит

– Что за микробы такие?

– Маленькие странные твари, которых можно увидеть в микроскоп, – с умным видом объяснил Сирил. – Они заражают людей всякими болезнями. Уверен, бумага нужна нам так же, как хлеб, мясо и газировка. Ну, давайте есть, я ужасно проголодался!

Я не хочу описывать пикник на крыше колокольни. Вы и сами можете представить, каково нарезать курицу и язык перочинным ножом с единственным обломанным лезвием. Дети кое-как справились, и все же есть руками очень нелегко: руки становятся жирными, а бумажные тарелки вскоре покрываются пятнами. Но что вы вряд ли можете себе представить – это как ведет себя газировка, когда ее пытаются пить прямо из сифона, особенно почти полного. Если воображение вам откажет, проведите опыт: выпросите у взрослых сифон и попробуйте из него попить. Если хотите, чтобы опыт получится глубоким, суньте трубочку в рот и резко и сильно нажмите на рычажок. Лучше проделайте это, когда никого рядом не будет, предварительно выйдя на улицу.

Но язык, цыпленок и свежий хлеб все равно вкусные, едят их руками или нет, и никто не рассердится, если его прекрасным жарким днем слегка обрызгают газировкой без сиропа. Поэтому обед всем понравился, и каждый наелся от пуза: во-первых, потому что был голоден, а во-вторых, потому что еда была вкусной, как я уже сказала.

Наверное, вы заметили, что если опоздать на обед, а потом съесть больше обычного и посидеть на солнышке на крыше колокольни (ну или еще где-нибудь) почему-то начинает клонить в сон. Антея, Джейн, Сирил и Роберт во многом были очень похожи на вас. Съев и выпив все, что можно, они начали клевать носом, первой – Антея, потому что встала ужасно рано.

Разговоры смолкли, дети один за другим легли, и не прошло и четверти часа, как они свернулись, укрылись большими мягкими теплыми крыльями и крепко уснули.

А солнце тем временем медленно садилось на западе. (Мне пришлось указать, что оно садилось именно на западе, потому что в книгах принято так писать, а то вдруг невнимательные люди решат, будто оно садилось на востоке. Вообще-то солнце садилось не точно на западе, но почти там). Итак, солнце медленно садилось на западе, а дети безмятежно спали, ведь под крыльями лежать уютнее, чем под одеялами из гагачьего пуха. Тень колокольни пересекла сперва церковный двор, потом дом священника, потом поле за ним… И вот солнце село, и все тени исчезли, и крылья исчезли тоже. А дети продолжали спать.

Но спать им осталось недолго. В сумерках бывает красиво, но прохладно. И вы знаете, что как бы сильно ни хотелось спать, вы мигом проснетесь, если ваш брат или сестра проснутся первыми и стянут с вас одеяло. Четверо бескрылых детей задрожали и проснулись.

Они проснулись на крыше колокольни в густых сумерках; над головами загоралось все больше синих звезд, а дети находились в милях от дома, с тремя шиллингами и тремя с половиной пенсами в карманах и необходимостью ответить за сомнительный поступок по добыванию жизненно необходимых припасов – если кто-нибудь застукает их с пустым сифоном из-под газировки.

Они переглянулись. Сирил, взяв сифон, заговорил первым:

– Лучше спуститься и избавиться от этой мерзкой штуки. Наверное, сейчас уже так темно, что можно оставить его на пороге дома священника. Пошли!

В углу колокольни имелась маленькая башенка, а в этой башенке была дверь. Дети заметили ее, пока ели, но не проверяли, что за ней, как вы проверили бы на их месте. Когда у вас есть крылья и вы можете исследовать все небо, вряд ли стоит обращать внимание на какую-то там дверь.

Теперь все повернулись к этой двери.

– Конечно, за ней есть лестница, по которой можно спуститься, – сказал Сирил.

Возможно, там и была лестница, но дверь оказалась заперта с другой стороны!

А вокруг все больше темнело. И дети были за много миль от дома. И у них остался сифон из-под газировки.

Не скажу, плакал ли кто-нибудь из них, и если плакал, то кто именно и как громко. Лучше представьте, как вы бы себя повели на их месте.

Глава пятая. Без крыльев

Плакали дети или нет, одно могу сказать точно – некоторое время все участники пирушки не могли прийти в себя. А когда они немного успокоились, Антея убрала носовой платок в карман, обняла Джейн и сказала:

– Мы просидим тут всего одну ночь. Утром подадим сигнал, размахивая носовыми платками, – к тому времени они высохнут. Кто-нибудь увидит, поднимется и выпустит нас…

– И найдет сифон, – мрачно дополнил Сирил. – И нас посадят в тюрьму за воровство.

– Ты же сам говорил, что взять еду – не воровство. Ты говорил, что уверен!

– А сейчас уже не уверен, – отрезал Сирил.

– Давайте выбросим эту штуку подальше, вон туда, за деревья, – предложил Роберт, – тогда нам никто ничего не сделает.

– О да, – мрачно рассмеялся Сирил. – И сифон ударит кого-нибудь по голове, и мы станем убийцами в придачу… В придачу ко всему остальному.

– Но не можем же мы провести здесь всю ночь! – сказала Джейн. – И я хочу чаю.

– Ты не можешь хотеть чаю, – ответил Роберт. – Ты только что пообедала.

– А я хочу, – настаивала она. – Особенно когда ты заводишь разговор о том, что мы проведем тут всю ночь. О, Пантера, я хочу домой! Домой!

– Тише, тише, – уговаривала Антея. – Не плачь, дорогая. Все как-нибудь образуется. Не надо, не надо…

– Пусть поплачет, – в отчаянии сказал Роберт. – Если она будет выть достаточно громко, кто-нибудь услышит, придет и выпустит нас.

– И увидит сифон из-под газировки, – быстро напомнила Антея. – Роберт, не будь грубияном. Джейн, тебе нужно мужаться! Мы все сейчас должны вести себя, как мужчины.

Джейн действительно попыталась «мужаться» – и ее рыдания перешли в сопение.

Некоторое время все молчали, потом Сирил медленно проговорил:

– Послушайте. Мы должны рискнуть с этим сифоном. Я суну его под куртку и застегнусь на все пуговицы – авось, никто ничего не заметит. Вы все будете меня заслонять. В доме священника горит свет, значит, там еще не легли спать. Мы должны заорать изо всех сил на счет «три». Роберт, ты гуди, как паровоз, а я буду кричать: «Эге-гей!», как кричит в лесу наш папа. Девочки, вы кричите, что хотите. Ну, раз, два, три!

Вопль четырех глоток разорвал безмолвный вечерний покой, и служанка у одного из окон дома викария замерла, зажав в руке шторный шнур.

– Раз, два, три!