Чиста пацанская сказка - 2 - Беркем Атоми

Миновав коридор, наполненный остывшим тяжким паром и веселым банным гомоном, орк толкнул невысокую дощатую дверь:

— Извольте, барин. Сей минут Хвакина пришлю, пар опосля часу-полутора поспеет. Чего прислать мож прикажете? Кваску, девок, али пива с ракимя? Вошебойка вам, понятно, без надобности.

— Пока да. — невесело усмехнулся Марат. — Нет, милейший, этого ничего не надо. А вот портомойню бы надо, и костоправа. Только хорошего, понимаешь? Какого сам бы детей своих пользовать позвал. Есть такой у тебя?

Орк задумался.

— Вы, барин, прощенья просим, из каких будете? Обличье ваше незнакомо, уж извиняйте. Ежели из гоптевских, то вам дохтур полагается, упредительно проплаченый.

— С Брутеева.

— А-а, от господина Хрюна, стал-быть. Захаживает… Понимающий господин… У вас, барин, колотое аль резанное? Давайте сам поперва взгляну. Разболокайтесь.

— Помогай…

Стащив с побелевшего Марата казакин, рубаху, и осмотрев черно-сине-багровый отек, орк покачал головой:

— Эт чем вас приложили, аль слегой? На кистень непохоже…

— С руки… — поморщился Марат.

— У-у-у… Сурьезный господин, видать, попался. Тролль?

— Йоббит.

— Хорошо, видать, того йоббита кормили… — хохотнул орк, поддерживая шутку. — Вы разболокайтеся и лежите, я покамест портомойню кликну да за припасом схожу. Вещички можете в платье оставить, у нас с этим строго.

Вернувшись с холщовым мешком, орк сунул кому-то за дверь ворох Маратовых шмоток и запустил в нумер пьяненького кривоногого орка с чахлой козлиной бородкой, беззлобно хлопком по шее придав тому ускорение в сторону мыльной:

— Иди готовь, сал-ловыя… — и извиняючись, обернулся к Марату: — Не пил бы — озолотился. Вы не сумлевайтесь, пар не пострадаить. У його по синьке кабы даже не лучше выходит, есть такое… Ну, давайте ужо поглядим…

Поводил руками над Маратовым плечом, едва заметно покалывая редкими касаниями Руки… Да, дядя, мужик ты умелый, не знаю как, но чувствую, — заметил Марат. — А вот мощщи-то в тебе едва насморк унять… Орк осторожно вынул из грамотно завязанного рябиновым лыком мешка травяное колечко, и аккуратно разложив на чистой тряпице, принялся надувать его едва заметным ручейком силы.

— Ты так до утра провозишься. — недовольно буркнул Марат взметнувшемуся было в оскорбленном недоумении орку. — Ладно, остынь. Давай-ка…

Кольцо из трав виделось в истинном зрении как серый бублик, сплетенный из готовых наполниться силой трубочек. Начав его наполнять, Марат прервался — несколько трубочек засветились ярко-синим.

— Эту травку убери и не ложи больше. — вернув обычный взгляд, Марат ткнул в несколько дымящихся травинок.

Ошалевший орк резво выпутал из венка веточки зверобоя, растерянно бормоча:

— Дык всю жисть совали, как заведено, нюжли неправильно учили-та…

— Да твое дело, хочешь слушай, хочешь — нет. Но тебе все ж лучше не класть. У тебя и так силенки немного, а пока зверобоя передавишь, на целенье уже и не остается.

— Благодарствуйте, барин, за науку. Ох ты… — удивленно выдохнул орк, наблюдая, как накачанное силой колечко размазалось в воздухе, трепеща и неярко переливаясь. — От этки так…

— Возьмешь? Или сбавить?

— Дык попробую, барин. Оставь. Грех силу-то зря переводить. — глаза орка хищно загорелись: нет для Знающего слаще соблазна, чем пользование силой, хоть на вершок большей, чем своеродная. — А ну-тко…

Розовый, довольный жизнью и абсолютно здоровый Марат с Хрыкифором дули второй самовар, совершая под чаек обоюдовыгодный бартер. Марат узнавал естественные, сами собой разумеющиеся вещи — для тех, кого учили пользоваться силой с младенчества. Хрыкифор же получил раннюю диагностику и излечение зарождавшегося рака, играючи выдернутого Маратом из подзапущенной печени банщика; мало того — несколько до упора накачанных Маратом золотых колец грели душу орка — столько силы ни разу не попадало в его распоряжение.

— Эт таперича я сколь угодно на ноги поставлю… Хотя нет. Нельзя обнаруживать — с вашим братом энто штука опасная. Как зачнут со стрелок раненых подводами таскать…

— Мудро, Хрыкифор.

— Да нешто… На одном почечуе-то на круг больше выйдет, и спокойнее опять же. С вашими ухо востро надоть, а то враз с пером в боку на Поганьковском проснесси, к жизни вечной… Хотя какие они «ваши», а, барин?

— Признал никак?

— Дык как не признать. Маляву аккурат к утрене доставили, а там все прописано — и про картину вашу на спине, и что права рука висит, и что силой володеть могете.

— Что ж не слил меня, а, Хрыкифор? Поди жирно назначено-то?

— Да уж, назначено изрядно. Токмо денег у меня и своих хватает, лишних не нать. Тем паче, за иудину работу. Надо — ищите; мне не надо. Оно, когда по Ходу, все как-то лучше оборачивается, даже со шкурной стороны если взять. Вон, что против ихней пятихатки энти колечки? С умом подойдя, с их впятеро можно снять…

— А ну как узнают, что не донес?

— Кто?! Энти душегубы с пальцымя? Да ни в жисть, барин. Колечко твое одену — и они меня заместо правилки в кабак повезут, сахарными финиками кормить.

— А что, поколоть некому тебя? Не пользуется братва Знающими?

— Э-эх, какие на Мусорскве Знающие, барин. Тут место тако… — затруднился с определением орк, — тако… Тут силу земля сосет, а не дает. Слишком много под ней лежит, всякого…

— Чего? Мертвых?

— Да рази токмо их. Хотя и от них голод есть. Как старики говорят — эти семь холмов ране куда ниже были, а наросли — от крови. По крови ходим, из крови хлеб ростим, в кровь ложимся. Токмо не одни мертвые кости силу пьют, тут много чего рукотворного и под Хренлем, и под Солявкой, и в Чертопье. Наш брат старается подале от центра, одни чернокнижники насупротив, туда все лезут, эльфячьи выкормыши.

— Эльфячьи? — удивился Марат. — Уж кому-кому, а эльфам, по-моему, Знание-то уж точно до фени.

— Эт по твоему, барин. Ты вот сколько на свете живешь? Ну, на этом?

— Шестой на Вознесение Кул-Тху пошел.

— Вот. А я, его милостью, и Ёхана Страшного зацепил, и Замутку помню — ту еще, не нонешнюю; и Лжебрытвиев обоих, так вот. А старшие мои ишо до Пришествия Кул-Тху помнили, как оно было-то.

— И че было, к чему говоришь?

— Как тебе сказать… Не молочны реки, врать не стану, но Ход справно блюли и до самого Хода, понимаешь-нет.

— Как это, Ход — и до Хода? Ход же Кул-Тху объявил и направил?

— Ну, объявил-не объявил, ежели народ в покое оставить, он сам Ходом жить станет, без всяких Кул-Тху, верно?

— Не знаю.

— Ну, поживешь немного, сам поймешь — так или нет. Покамест, для беседы, прилепись к моему — будто согласен.