Незабудки для тебя - Нора Робертс

Холодная, жестокая, наглая ложь! Никогда, никогда он не поверит, что его милая Абби от него сбежала! Бросила его, бросила ребенка…

Люсьен, обхватив голову руками, сидел на кровати. Уже два дня — с тех пор, как вернулся домой и узнал, что жена исчезла, — он пребывал в смятении и отчаянии.

Сбежала с другим, так ему говорят, с любовником, с которым встречалась всякий раз, когда Люсьен уезжал по делам в Новый Орлеан.

Все ложь!

Он был у нее первым и единственным. В этом он убедился в первую брачную ночь. Его жена была невинна, чиста как ангел!

С ней что-то случилось. Люсьен разжал руки, невидящим взором уставился на лежащие перед ним брошь-часы — подарок Абби в день, когда он предложил ей руку и сердце. Случилось что-то ужасное, Люсьен чувствовал это.

Но что? Что могло заставить ее покинуть дом среди ночи?

Люсьен вскочил и снова начал мерить шагами комнату, взад — вперед, взад — вперед.

Может быть, заболел кто-то из ее родных? Но нет, дело не в этом. Разве не обегал он, как безумный, все болота? Разве не обошел всех ее родных и друзей, требуя, умоляя, заклиная рассказать, куда она могла скрыться?

Да и сейчас слуги прочесывают дорогу, болото, поля.

Но он знает: по обоим берегам реки уже летят слухи и злобные сплетни.

Словно наяву, ему слышится ядовитый шепоток за спиной: «А чего он еще ждал? От этой шлюхи, от дешевки с болот!»

Неправда! Это ложь — отвратительная, мерзкая ложь!

Дверь распахнулась. Жозефина никогда не утруждала себя стуком в дверь, пренебрегая воспитанием и хорошими манерами. Дом Мане принадлежит ей, отныне и навечно, она может входить куда и когда пожелает.

— Люсьен!

Он резко обернулся.

— Ее нашли?

Вернувшись с болот, он не переменил испачканную одежду, не снял сапог, даже не умылся. Лицо его, забрызганное грязью, озарилось безумной надеждой.

— Нет. — Жозефина решительно захлопнула дверь. — И не найдут. Она сбежала. Быть может, прямо сейчас смеется над тобой вместе со своим любовником.

Она столько раз повторяла эти слова, что уже сама почти в это поверила. Еще немного — и это станет правдой.

— Нет! Она не могла сбежать!

— Дурень! По-дурацки женился — и после свадьбы остался дураком! — Она подошла к гардеробу, распахнула дверцы. — Разве ты не заметил, что она взяла с собой кое-какую одежду? Горничная тебе не сказала?

Он видел лишь голубое бальное платье — пышное, словно свадебный торт, с оборками и розетками. Она так восхищалась этим платьем!

— Горничная ошиблась… — Но голос его дрогнул.

— Нет, это ты ошибаешься! А как насчет драгоценностей? — Жозефина сняла с полки обтянутую кожей шкатулку, откинула крышку. — Где жемчуга, что ты подарил ей на Рождество? А бриллиантовый браслет — твой подарок, когда ты узнал, что она беременна?

— Их кто-то украл.

Презрительно фыркнув, Жозефина вывалила содержимое шкатулки на диван.

— Взяла то, что ярче блестит. Таких девиц всегда привлекает внешний блеск. Обольстила тебя, втерлась в нашу семью, а теперь опозорила всех нас, покрыла стыдом наше имя!

— Нет! — крикнул Люсьен, сердце его рвалось на части. — Абби не могла меня бросить! Не могла бросить Мари-Роз!

— Быть может, к ребенку она и была привязана, но, как видно, они с любовником предпочли не обременять себя младенцем. И вообще, Люсьен, почему ты так уверен, что этот ребенок от тебя?

Щеки его запылали алыми пятнами гнева.

— Как ты можешь спрашивать? Ты целый год прожила с ней под одной крышей — и смеешь так о ней говорить?!

«Зерно сомнения посеяно, — сказала себе Жозефина. — Осталось его взрастить».

— Смею. Именно потому, что жила с ней под одной крышей — и при этом, в отличие от тебя, не была ни ослеплена похотью, ни околдована, уж не знаю чем там она тебя околдовала. Ты виноват не меньше ее. Если бы ты удовлетворял свои аппетиты как все прочие мужчины — дал бы ей денег, подарил пару побрякушек, — то не навлек бы на нас два скандала подряд!

— Платить ей? Как шлюхе? Как платит своим женщинам Жюльен? — Люсьен шагнул вперед, дрожа от ярости. — Моя жена — не шлюха!

— Она тебя просто использовала, — чеканя каждое слово, проговорила Жозефина. — Ты доверил ей честь нашей семьи, а она ее растоптала. Вошла в наш дом как служанка — сбежала как обманщица, как воровка в ночи, бросив плачущего ребенка.

Сжав плечи сына, она встряхнула его как куклу.

— Ты пытался изменить то, чего изменить нельзя. Ждал от нее слишком многого. Всем, кроме тебя, было ясно: не бывать ей хозяйкой Дома Мане!

«Потому что хозяйка здесь — я», — мысленно добавила Жозефина.

— По крайней мере, у нее хватило ума это понять. Что ж, ее здесь больше нет. А мы будем держаться с достоинством, и сплетни рано или поздно утихнут. Мы — Мане, мы и не такое переносили.

Она повернулась и пошла к дверям.

— А ты, будь добр, приведи себя в порядок и выходи к обеду. Хватит с нас потрясений, пора возвращаться к нормальной жизни.

Когда за матерью закрылась дверь, Люсьен рухнул на кровать и зарыдал, сжимая в руке брошь.

— Да, ты не терял времени даром, приятель, — проговорил Реми, оглядывая кухню. — Ну и бардак ты здесь устроил!

— Через пару недель ты эту кухню не узнаешь! — откликнулся Деклан из соседней комнаты — столовой, где оборудовал себе столярную мастерскую.

Эффи приподняла край брезента.

— Пол великолепен. Реми, ты ничего не понимаешь! — воскликнула она, обводя рукой развороченное помещение. — Эта кухня как холст: ее нужно очистить, чтобы написать прекрасную картину!

— Вот кто меня понимает! Эффи, бросай этого кретина и переезжай ко мне!

— Хватит соблазнять мою девушку! — С этими словами Реми подошел к дверям. Деклан стоял с бензопилой в руках: сбоку свисает пояс с инструментами, за ухом — плотницкий карандаш. И, похоже, дня три не брился.

«Надо признать, — подумал Реми, — образ сурового мастерового чертовски ему идет!»

— Ну что, берешь нас в дело? Или, может, просто рядом постоим, восхищаясь твоим мужественным видом?

— Ну нет! Мне как раз не хватало двух пар рабочих рук. — Пила с визгом вонзилась в доску, осыпав Деклана дождем стружки. — Готовы пролить семь потов?

— Само собой! — Реми обнял Эффи за плечи. — Не забудь поставить мне пиво!

Четыре часа спустя они сидели на галерее у дверей свежеокрашенной кухни. Эффи почти утонула в рабочей одежде — старой джинсовой куртке Деклана; на носу у нее блестело пятнышко краски. Из соседней комнаты доносились звуки хард-рока. Запотевшие, только что из холодильника бутылки пива довершали картину.