Странник и его страна - Михаил Веллер

Винт начал вращаться.

– Будь здоров! Давай! Бывай! – обнимал и хлопал меня Коля.

– Ну ты что, летишь? – подгоняли из самолета.

Я влез, снаружи закинули дюралевый трапик, дверца хлопнула, мотор взревел, и мы стали выруливать.

Лететь было классно. Тонна мяса в брикетах загораживала кабину летчиков. Сопровождающий сидел между ними в открытой дверце. В свободном хвосте салона я откинул дюралевую скамейку, сел удобно и смотрел в иллюминатор.

Потом я заметил детектив в бумажной обложке, сунутый за ребро фюзеляжа, и стал читать. Колина долгоиграющая амброзия усугубляла эйфорию. Удачливый Синдбад-мореход, я бесплатно мчался в небе на стальной птице и под кайфом повышал свой культурный багаж.

В какой-то момент возник легкий симптом. Он был подавлен, но повторился настойчивее. Оформился отчетливый позыв. С каждой минутой путешествие становилось все менее комфортным. Самочувствие приобрело тревожный оттенок. Отмахнуться от проблемы представлялось все менее возможным.

Почки исправно фильтровали чужеродный раствор явно скверных веществ. Боевая жидкость каракумских бурильщиков рвалась наружу. Организм предупреждал, что категорическая потребность перерастает в катастрофическую.

В отчаянии я помахал летчикам и покричал с вопросом через гору мяса, но у них там в кабине мотор вообще ревел и глушил, и они ничего не слышали.

На грани безумия я полез к ним через эту гору, но брикеты оттаяли и осклизли в сукровице, и плыть в ледяной кровавой жиже было невозможно.

Где у них унитаз?! Я в ужасе подумал, что в стратегическом бомбардировщике М-3 не было унитаза, система дозаправки в воздухе была, а унитаза не было, летчики в гарнизоне рассказывали, что летают с ведром. Черт, это же грузовой вариант, старый биплан Ан-2, местные линии, откуда у них, сирот, сортир в облаках?!

Хвостовой отсек был отделен переборкой. В переборке была дверца. Дверца подалась, и я пролез в хвост. В этом конусовидно сужающемся чуланчике хранилась ремонтная мелочь, ключи и масленки, стеганый чехол двигателя, лопата и ветошь. Без признаков туалета.

Мозг был парализован давлением снизу. Я вернулся в салон, расстегнул заранее штаны и открыл дверцу наружу. В конце концов, высота метров четыреста, низко. Я выглянул наружу и на секунду осознал свою невменяемость.

Внизу была пустыня, такыры, бурьян и сетка караванных троп. Цепочка верблюдов мельче муравьев и далекий, как соринка, грузовичок. А главное – плотный воздушный поток, обтекая фюзеляж, вдавливался внутрь, его не преодолел бы пожарный брандспойт!

Я захлопнул отверстие в бездну. Летчики в носу не заметили. Это Хэмфри Дэви умер на королевском приеме от разрыва пузыря?

Я ринулся в хвост и стал судорожно рыть передними лапами. И разбросав барахло до пола – обнаружил унитазик!!! Он был размером с пивную кружку. В глазах у него помутилось.

Через минуту я пришел в сознание и стал искать педаль водослива. Кнопку, цепочку, рычажок. Обшарил все, как разведчик сейф. Нет. Унитазик по выкройке макаки был намертво приделан к полу, и не имел никаких признаков того, что его можно привести в исходное состояние. Как муляж! Из старого желтого фаянса! Мистика… До меня он был набит всякой мелочью и прикрыт ветошью.

И тут стало болтать. А с сознанием проснулась и совесть. Летчики меня везут, хотя еще не знают, что бесплатно, тем лучшего отношения они заслужили. И за все хорошее я им обоссал весь хвост. В ужасе от своего поведения, я закрыл унитаз чехлом от мотора и пошел садиться на свое место.

Стыдливый и счастливый, я с любовью смотрел вокруг – и увидел необъяснимое! Рядом с сиденьем в борту на уровне колен торчала пробка на цепочке, как в ванне, только больше. Я вынул пробку – и открылось круглое отверстие наружу, сантиметров так шесть в диаметре.

Вы понимаете мои мысли. Понятие «аэрописсуар» в самолетостроении неизвестно. Я до сих пор не знаю, для чего предназначалось это удивительное и характерное отверстие.

Тут стало совсем болтать, в иллюминаторах была желтая мгла, я привстал, по жестам летчиков и снижению самолета можно было понять, что мы попали в песчаную бурю и идем на посадку.

Как только мы сели, стал слышен мат летчиков в адрес сопровождающего. Оказывается, мясо было сложено в штабель с проходом, а в полете все сползло и развалилось, кабина забаррикадирована кровавым курганом, и пусть теперь этот урод свою грязную тухлятину хоть рогом роет, хоть рогом тоннель сверлит, но если они, летчики, через пять минут не выйдут не замаравшись, то в кургане будет на три куска мяса больше, надгробном, твою маму в папину тюбетейку.

Этот праздник жизни пока адресовался не мне. Я спрыгнул вниз и прикрыл за собой дверцу. Песок сек, летел и хлестал. Через десять шагов самолета не стало видно. Я чувствовал себя беглецом, подлецом и мудрецом.

Шагов через двести, с забитыми глазами и ноздрями, я надел плащ и чепчик, сел спиной к ветру, оперся поясницей о рюкзак и стал пережидать бурю. По карте помнилось, что железная дорога вряд ли была слишком далеко.

Непобедимая и легендарная

День Г

На станции в лесу нас выгрузили под дождем. Построили и провели перекличку под дождем. Приказали скидать вещи в «Урал».

– До расположения части – четырнадцать километров. Больные, с температурой, с потертыми ногами – есть? Напра-во! Шагом – марш!

Первые пять минут мы надеялись, что это шутка. Подойдут крытые брезентом машины с надписью «Люди», и мы поедем. Волглая хвоя лесной дороги подавалась под ногой. Водопады с веток стряхивались за шиворот. Мы промокли насквозь.

Через час мы шагали тупо, безнадежно и окоченело. Бессмысленность этого марша обозлила всех до появления классовой ненависти к офицерам. В плащ-накидках и сапогах они двигались в оцеплении колонны.

– Стой! Привал десять минут. Можно оправиться и закурить.

Сигареты размокли. Портсигаров ни у кого еще не было. Ну, твою мать, уроды, – была общая реакция.

– Ста-анови-ись! Подровнялись. Шагом – арш!

Текло по головам, по лицам, текло под одеждой и хлюпало в туфлях. То есть холодно, возникли мысли о простуде, воспалении легких, смерти и салюте над могилой с красной звездочкой.

– Шире шаг! Сейчас погреемся! Бего-ом – арш!

Через три часа мы готовы были от злобы убивать кого угодно, как по приказу вышестоящих начальников, так и по собственной инициативе. Показались железные ворота с приветствием: «Служи по уставу – завоюешь честь и славу!»

– Не может быть!.. – саркастически отреагировала колонна.

Взвода свели в батареи и разобрали по казармам. Сквозь выбитые стекла гулял ветер, под окнами темнели лужи. Сесть не на что, голый сарай. Сушиться нечем. Пришли.

– Что за вид?! Встать! Строиться! Сейчас идем на прием пищи в столовую. Напра-во! Та-ва-ри-щи курсанты – бодрее!!

Жирные алюминиевые миски скользили в руках. В бурде под кличкой «рассольник» все забивала перловка с тухлым запахом соленых огурцов. Народ заколдобился и пригорюнился.

Капитан с повязкой дежурного по полку прошел вдоль столов.

– Не привыкли? – участливо спросил он и усмехнулся. – Ладно. Это я отдам старослужащим. Съедят… Повар!! Этим – набери почище!

На второе к серым рожкам было мясо. Мясо на десятерых помещалось на дне миски посреди стола. В коричневом мучном соусе плавало по кубическому сантиметру вареных жил на каждого. Размяв зубами, их следовало глотать целиком.

– Окончить прием пищи! Встать, выходи строиться!

В баню запускали повзводно – пятнадцать минут на помывку. Две шайки холодной воды на человека – горячей не было.

– Товарищи курсанты! Получаем обмундирование!

Подручные розовощекого сержанта кинули в середину предбанника по две связки гимнастерок и галифе. Образовалась клумба из голых задниц с торчащими ногами. Пытались выбрать получше и долго менялись среднестатистическим размером. Опрошенные и переписанные размеры одежды и обуви каждого, собранные предварительно, никого не интересовали.

– Форму надо уметь носить! – давил улыбку сержант, любуясь парадом чучел.

Потом менялись пилотками и сапогами.

Понесли со склада железные разборные койки с панцирными сетками и долго собирали их в два этажа. С другого склада тащили тюфяки. С третьего табуретки и тумбочки. Получили белье, обтягивали койки одеялами, постигая идеальную прямоугольность кирпича.

– Па-ачему возимся?! Батарея, строиться! Сейчас пойдем на оружейный склад получать оружие.

На складах за рядами колючки и дерновой обваловкой нагловатый высокопоставленный прапорщик отделил жестом штабель ящиков. По пять «калашниковых» в ящике, по два магазина из другого ящика: расписался, стал в строй.

– Товарищ прапорщик – а мне? – Четверым не хватило.

– Что для вас выписали – я дал.

– А как же мы… – расстроились безоружные воины.

– Во дурни. Да вам же лучше: таскать не надо, чистить не надо.